Фаринхолт поморщился. У Лейна жуткий язык. Вот что ему не нравится в страховщиках — они совершенно не следят за своей речью.
— А подробнее об этом балтиморском деле нельзя? — Вообще-то Фаринхолта оно не слишком интересовало. Да и как угадать, чем обернется только что начавшийся процесс? Но ему хотелось знать, серьезно ли Лейн занимался делами «Пенн-мар».
Лейн оживился, ноги его под столом заходили ходуном.
— Что-то связанное с кем-то в прибрежной части Мэриленда, где отравился скот. Истцы уверяют, что «Пенн-мар» произвела незаконное захоронение токсичных отходов на ферме, произошла утечка, и все это дерьмо попало в питьевую воду, подающуюся в коровник. Скорее всего, компания очистит место, компенсирует фермерам убытки, и все будут довольны. Наверняка дело даже до жюри присяжных не дойдет. Такие вещи всегда решаются полюбовно. «Пенн-мар» платит пару миллионов, и все кончено. На биржу вся эта история никакого воздействия не окажет. «Пенн-мар» — слишком большое предприятие. К тому же речь ведь не идет о каком-то долгосрочном вкладе. Я бы посоветовал купить акции сейчас, а продать их через полгода. Сливки тогда и можно будет снять.
* * *
— Двадцать тысяч по тридцать одному за акцию! — прокричал прямо в ухо Лейну брокер. — Стало быть, шестьсот сорок пять акций. Полный отчет пришлю позже.
— Мне еще кое-что понадобится.
— Да?
— Твердые опционы. Что там у нас в сентябре ожидается?
— Минуту, сейчас взгляну. — В трубке слышались выкрики игроков. — Ну да, точно, тридцать пять.
— По цене?
— Три с четвертью.
— Все еще по сотне в пакете?
— Да.
— Мне нужно пятьдесят опционов. На тот же счет.
— Будет сделано. Подтвержу и это.
— Не торопитесь.
— Всего хорошего.
— Спасибо, и вам того же, — насмешливо бросил Лейн и повесил трубку. Только сейчас он почувствовал облегчение. В какой-то момент ему показалось, что Фаринхолт не позволит ему покупать акции «Пенн-мар». А это значило бы, что пятьсот тысяч долларов проплывут мимо его кармана. Эти ребята хотят, чтобы президент имел акции «Пенн-мар». Ну и пусть, ему-то какое дело. Никаких особых политических интересов у него нет, разве что личный доход приближается к тому уровню, когда и его коснется президентская налоговая реформа.
Правда, даже если бы Фаринхолт не последовал совету Лейна, можно было бы соврать, сказав этой женщине, что президент вложился в «Пенн-мар». Но что-то в ней подсказывало, что лучше не делать этого. «Мы будем на связи» — вот что она сказала. Что это означает, Лейн не понял, но догадываться — догадывался. «Жучки» в Вашингтоне не новость.
Полмиллиона долларов. Наличными. Без налогов. Можно покончить с делами и отправиться куда-нибудь на пляж загорать. Лейн вытер пот со лба. Господи, до чего же просто Фаринхолт купился на эту липу насчет пенн-маровского сокращения производственных расходов. Какой, право, легковерный народ пошел.
* * *
Деньги перемещаются по проводам без малейших усилий — всего лишь электрическая вибрация, отзывающаяся в гигантских компьютерах, установленных в служебных помещениях финансовых учреждений всего мира. Достаточно набрать правильный код — и все, никаких вопросов, деньги текут прямо по назначению. Иногда, в зависимости от корреспондентских взаимоотношений, деньги, прежде чем достичь цели, минуют несколько промежуточных этапов. Но, в конце концов, все равно оказываются там, где надо.
На сей раз речь идет о сумме небольшой, всего тридцать тысяч долларов. Сравнительно с миллиардами, ежедневно оседающими на счетах и уходящими вовне, — величина исчезающе малая. Никаких подозрений она не вызовет. На это и был расчет.
Электронный перевод проделал путь в Южный Национальный, как змея проникает в подвальное помещение жилого дома. Тихо. Незаметно. Находя в поисках добычи самые затемненные участки. И опять-таки, подобно змее, которая, не обнаружив жертвы в одном подвале, переползает столь же незаметно, как появилась в первом, в другой, перевод, эти самые тридцать тысяч, не осели в Южном Национальном надолго. А именно — ровно на столько, сколько было необходимо для того, чтобы эта сумма угнездилась на счете, открытом лишь накануне на имя Фэлкона. На счете, о существовании которого он и понятия не имел. Перевод оказался на счете и почти тут же был с него снят, переместившись в систему, на тайный номерной счет в «Ситибэнк», и его, после безвременной кончины компьютерной фирмы, основанной Фэлконом на пару с покойным Бернстайном, не обнаружит даже судья по банкротствам. Этот самый счет Фэлкон должен был бы закрыть много месяцев назад — и не закрыл. Вот этой-то столь характерной для него небрежностью и воспользовались. Впрочем, и на не закрытом вовремя тайном счете деньги долго не задерживались. Они лежали там ровно столько, сколько нужно было «Ситибэнк», чтобы зафиксировать их наличие.
После этого они вновь отправлялись в путь, на сей раз в сторону «Чейз Манхэттен», где попадали на общий клиринговый счет, а он контролировался инвестиционным банком «Уинтроп, Хокинс и К°» и использовался в качестве депозитария клиентских фондов. Из последних же, в свою очередь, черпали крупные учреждения и магнаты при покупке через страховых брокеров инвестиционного банка акций и ценных бумаг.
Страховки «Уинтроп, Хокинс и К°» продавал лишь крупным учреждениям и частным лицам с исключительно высокими доходами. Фэлкон в эту категорию явно не входил, но на сей раз ему выпала редкая возможность, о которой он опять-таки даже не подозревал. А между тем, чего бы только Фэлкон ни дал, чтобы оказаться в курсе происходящего, знать, кто стоит за всеми этими денежными потоками и «подарком», оказавшимся на специальном брокерском счете банка «Уинтроп, Хокинс и К°». Потому что в этом случае он избежал бы катастрофы.
Тридцать два доллара за акцию. Девятьсот тридцать семь акций. Это и есть подарок Фэлкону от безымянного благодетеля. Подарок, который может обернуться для него прибытком в сорок — пятьдесят тысяч долларов, а также пяти-семилетним сроком тюремного заключения. Такого приговора ему не пережить.
* * *
Вспыхивали блицы и стрекотали камеры, направленные на Картера Филипелли и Уэнделла Смита, стоявших на ступенях Федерал-билдинг — исторического здания, расположенного прямо напротив Нью-Йоркской фондовой биржи. Именно отсюда обращался к нации Джордж Вашингтон после его избрания первым президентом США. В знак уважения к партнеру и повинуясь указаниям президента Уоррена, Филипелли специально приехал в Нью-Йорк, на территорию Смита, и для проведения мирных переговоров пригласил того в «Таверну на лужайке» — любимый ресторан Смита. На обеде присутствовали ответственные сотрудники нью-йоркского отделения Федеральной резервной системы, местные политики и самые видные банкиры.
После десерта Филипелли выступил с короткой речью, в которой самым высоким образом оценил деятельность Смита в ФРС, его отличное понимание закономерностей рынка и умение предвидеть ход экономического развития. Затем они в одной машине направились на Уолл-стрит, на встречу с прессой. Здесь они обменялись рукопожатием, длившимся, по меньшей мере, пять минут.
— Смотрите, сколько народу пришло! — воскликнул Смит, перекрывая голоса репортеров, засыпавших обоих финансистов вопросами, и благостно кивая фотокорреспондентам.
— Да, в утренних выпусках газет это окрестят Чашей Мира, — крикнул в ответ Филипелли.
— А знаете, вы, оказывается, не такой уж плохой малый, — проговорил Смит.
Филипелли широко улыбнулся и, наклонившись к самому уху собеседника, возразил:
— Может быть, но вы-то все равно тот еще сукин сын.
Квадратная комната правления Южного Национального, расположенная на сорок седьмом, верхнем, этаже здания на Парк-авеню, легко вмещала шестнадцать директоров банка и приглашенных лиц, собиравшихся тут раз в квартал на очередное заседание правления. Потолок, высотой по меньшей мере 20 футов, был причудливо украшен филиппинскими раковинами, отливавшими всеми цветами радуги, а скрытые за лепниной лампочки медленно вращались.
Под стать комнате стол, покрытый бежевой бархатной скатертью, тоже квадратный, что, подумал Фэлкон, делает совершенно ненужной его середину. Сейчас, правда, в центре стояла ваза со свежими розами. Не здесь бы следовало проводить сегодняшнюю встречу, ведь соберутся всего четверо. Размеры комнаты подавят суть происходящего, а Фэлкон прекрасно сознавал, насколько важна эстетика для успешного представления любого проекта. Но Барксдейл выбрал это место, значит, так тому и быть. И выбор его объясняется прежде всего тем, что сюда без остановок идет лифт из подвального помещения, поэтому участники, включая Фэлкона, и появятся здесь, и покинут помещение, никем не замеченные.
Фэлкон прошел к огромному окну на южной стороне комнаты. Несмотря на полуденный смог, отсюда отлично просматривалась перспектива всей центральной части Манхэттена, лишь незначительно заслоняемая громадами Крайслер-билдинг, а за ним — Эмпайр-Стейт-билдинг. Справа, вдалеке, взметнулись к небу башни Всемирного торгового центра, казавшиеся отсюда ненамного выше штаб-квартиры Южного Национального. Чуть левее, прямо посредине Манхэттена, торчали шпили штаб-квартиры Американской международной группы, а дом 60 по Уолл-стрит занимало нетипичное по своей модерновой архитектуре здание Морган-билдинг.
