Но только вот, почему-то, когда смотришь, задрав голову вверх, такой вот тихой и теплой ночью, на их загадочное перемигивание, не хочется об этом думать. И совсем не о том говорят они, задравшему к ним навстречу голову, человеку.
Совсем не о том, — вот ведь, что странно. И, пожалуй, даже удивительно…
Или человек, задравший к ним голову, так глуп, что не понимает ничего? Глуп и мелок, — червь, одним словом?
Но что-то здесь снова не так. Что-то опять не сходится… Или задираешь голову, или не задираешь головы. Вот и все. Вся разница… Но никакого космического унижения. Ни для кого. И — никогда.
Иван голову задрал… И стал смотреть.
Болезнь еще не прошла в нем. Недавний долгий сон, — был еще рядом. И разговор с Машей отнял у него много сил.
Он так устал от ее слов, — а вид бесконечного пространства собрался было как-то пожалеть его… И он подумал, что ночь — спокойнее дня, если выспался днем, и поэтому не тянет спать ночью. Спокойнее и ближе к нему, чем день. Потому что днем случаются сплошные неприятности. И нужно много думать.
Он вспомнил свой долгий сон, как летел на коне к этому звездному небу, летел, летел, летел, — и никак не мог долететь. Как ни старался.
И как тогда ему стало все равно, что случится с ним дальше. Когда он понял, — что никогда не долетит на этом коне до неба.
Маша была рядом, — они долго молчали. Так долго, что потеряли счет времени, — только светили в темноте их фонарики, и горели над головой равнодушные звезды.
Потом, в тишине, они услышали чьи-то шаги, — кто-то решился потревожить их покой, и приближался к ним со стороны дома.
Они, оба, повернулись на звук вкрадчивых незаметных шагов.
— Беда, госпожа Светлана Игоревна… Иначе бы не побеспокоил вас в вашем уединении…
— Что-то случилось? — безразлично спросила Маша.
— Вот-вот случится, — извиняясь, сказал Марат.
По всему было видно, что он улыбается ей в темноте. Что ему неудобно, на самом деле, было потревожить ее.
— Разные люди… Никто не понимает нас… Но в деревне любят порядок, чтобы все было по-честному…
В свете фонариков стало видно, Марат подошел к ним в полной боевой экипировке: через плечо перекинут автомат, на поясе висели гранаты и сумочка для запасных патронов, а за спиной, — военный рюкзак, тоже чем-то набитый.
— У нас ведь в деревне — справедливость, — сказал он, — никто друг друга не обманывает. Если кто обманет, — такой позор, что представить страшно… А здесь никто ничего не понял. Вот, что обидно. Я пробовал объяснять, да что толку… Народ простой, что видят, о том и думают… Так что, — беда.
— Я не понимаю, — сказала Маша. — Какая беда?
— У нас вся добыча — общая, — сказал Марат. — Когда мы на дело идем, все, кто там что надыбит, это общее, все попадает в общий котел. Потом уже старики распределяют: кому что… Чтобы по-справедливости. Поэтому никто не в обиде… Слоны тоже общие, — это святое.
— Какие слоны? — спросила Маша. Она продолжала ничего не понимать.
А Иван слишком устал, чтобы вникать в подробности разговора. Он прислонился спиной к стволу ближайшего дерева, и сел. Так ему было удобней.
Сейчас он с удовольствием бы поспал. Глаза его закрывались сами собой, — в предчувствии этого сна.
— Слоны, — это люди… Ну, те, которые становятся нашей добычей. От них идет главный наш доход.
— Правильно, — сонно согласился Иван. — Человек, наше богатство.
— Ваш мальчик уже почти поправился… — довольно сказал Марат, но было видно, он просто хочет сказать Маше что-то приятное. — За слонами самый строгий контроль, у нас с ними без всяких вольностей… Голову можно потерять, если что-то с ними себе позволишь. Без приказа… Вы получились не слоны, вы получились наши знакомые, — которых мы встретили в поезде. Это совсем другое дело…
Марат замолчал, пошарил где-то там у себя на одежде, вытащил платок и стал вытирать пот со лба, — хотя было тепло, но не до такой же степени, чтобы на лбу выступал пот. Вытер, спрятал платок, и продолжал:
— Завистников много… Люди, всегда находят, чему завидовать… Настучали старосте, что вы с мальчиком, не мои знакомые, что мы, с Рахимом и Славкой договорились, чтобы выдать вас за знакомых, потом тайно продать на ярмарке, а всем сказать, что вы погостили, и уехали от нас.
— Вы продаете пленных? — спросила Маша.
— Да… — сказал Марат. — Кто-то остается, конечно, но большая часть идет на продажу… Было тайное расследование, мы ничего не знали. Они пришли к выводу, что вы не наши знакомые. Потом, часа три назад, вызвали меня к старосте. Я пытался объяснить, что вы — Госпожа. Что я недостоин даже пыль лизать у ваших ног… Разве они поймут. Темные люди… Совсем темные люди… Ничего не видят. Слепые… Ярмарка послезавтра, они приказали, чтобы я отдал вас завтра с утра, в общий котел. Ничего не хотели слушать.
— А зачем слонов покупают? — спросила Маша.
— Как зачем?.. — удивился Марат. — Для всяких надобностей. Рабочие руки везде нужны… Если у слона есть специальность, — ему повезло. Сапожник, к примеру, или художник. Плотники, каменщики, — за них дают большие деньги. Дети дорого стоят… Женщины идут в мастерские: шьют, ткут, по хозяйству, или еще куда. За них меньше всего дают… Но за красивых и молодых, — очень много. Красивые и молодые, — это целое состояние… Поэтому они решили, что мы вас прячем.
— Совсем как в древней Греции, — сонно сказал Иван.
— Я переговорил с Рахимом, — сказал Марат, — мы вас переправим к его брату в Толдык, это километров триста отсюда. До границы, правда, довольно опасно добираться, да и сама граница. Но зато там будет спокойно. Там уже государство.
— Какое государство? — спросила Маша. — А сейчас мы где?
— Там Южно-Уральская Республика. У нас же свободные земли, вольные. Никому не принадлежат. Здесь мы сами себе хозяева.
— А с вами что будет? — спросила Маша.
— Умереть за Госпожу, — высшая награда, — коротко сказал Марат.
Иван подумал: это же сумасшедший дом… Как только он это решил, — что он совершенно нормальный, а сумасшедшие все они, весь этот сумасшедший вольный мир, вокруг него, — как ему стало спокойно, и он заснул… Крепким здоровым сном подростка, — который недавно болел, а теперь спит, и набирается во сне сил.
«Счастье — когда ощущаешь потребность в Боге.
Тогда для тебя существует — Царство Вселенной».
Евангелие перпендикулярного мира
1.
Старенький «Уазик» с брезентовым верхом, и пыльный внутри, выхватывал фарами из непроницаемой тьмы кусок дороги. Разбитую шинами колею, которая петляла, извивалась между деревьями, — то поднимаясь, то опускаясь в низинку, где под трухлявым настилом из бревен хлюпала черная вода.
Иван спал, опустив голову к Машиному плечу, та же сидела прямо и смотрела перед собой, на ту точку, которую выхватывали фары машины, и которая все время бежала вперед. Одета она была все так же, в застиранное деревенское платье, чуть больше размером, чем нужен был ей, и в платке, который закрывал ей волосы. Марат вел машину, а два его товарища сидели тут же, в кабине, вооруженные до зубов, будто собрались на нешуточную войну. Даже взяли с собой гранатомет, который длинной палкой торчал между ног у того, который сидел впереди.
Мотор гудел так уютно, что хотелось, чтобы эта дорога не кончилась никогда. Потому что она куда-то вела, и он старался изо-всех сил, — быть верным этой дороге.
Марат что-то сказал отрывисто по-башкирски, а потом повторил то же самое, для Маши, на русском:
— Минут через десять-пятнадцать выйдем на тракт, там асфальт. Там вряд ли нас догонят.
Кому нужно догонять нас, — если мы в такой тайне уехали, — подумала Маша. Даже сели в машину не у дома, а прошли огородами до речки, перешли ее по мостику, там снова шли, пока в каких-то кустах не наткнулись на машину, которая их там поджидала.
Кому нужно их догонять, кто может знать, что они уехали.
Но Славик, который сидел сзади, рядом со спящим Иваном, все время смотрел в заднее окно.
— Может, Аллах помогает, — никого не видно, — сказал он…
Аллах им, наверное, помогал, — но, должно быть, его настроение помогать закончилось, потому что ждали погони сзади, а она пришла спереди.
Поднялись на очередной пригорок и увидели, в свете фар, огромное бревно, лежавшее поперек дороги.
Марат сбросил скорость, так что мотор стало едва слышно, а машина перешла на шаг, и совсем остановилась, метрах в двадцати от этого лежавшего, как ни в чем не бывало, бревна.
Иван продолжал спать, — в машине все молчали. Только передернули затворы автоматов, и как-то по-особенному напряглись, словно бегуны на старте, перед выстрелом стартера.
— Но это же только бревно, — сказала Маша.
