Он без радости заметил, что из здания выходит не кто иной как Лайам Дэвлин, — Эдмунд ни за что не пришел бы в офис в субботу, — он еще больше разозлился, когда Лайам его заметил и помахал рукой в знак приветствия. Уехать теперь было бы верхом невежливости, поэтому Эдмунд опустил стекло и приготовился быть дружелюбным и вежливым.
Лайам спросил, не наседали ли на него полицейские с расспросами об убийстве.
— Просто задали парочку вопросов о времени и о том, что происходило, — ответил Эдмунд в надежде закрыть тему.
— Вот так обычно и поступают, когда речь заходит о правосудии. И, разумеется, они всегда спрашивают: «А есть ли у вас алиби?» Но у нас алиби обычно нет. По крайней мере у меня его точно нет.
— Полагаю, вас они тоже вызывали?
— Мучили меня несколько часов, — весело согласился Лайам. — Осмелюсь думать, вас тоже. К этому быстро привыкаешь.
Эдмунду показалось, что Лайам убежден, что ему — мистеру Фэйну — приходится иметь дело с преступниками и полицией, и твердо сказал, что в его обязанности входит в основном составление нотариальных актов о передаче имущества и утверждение завещаний в случае, если возникают разногласия.
— А я часто занимаюсь работой непосредственно с преступниками, — сказал Лайам. — Мне это нравится. Эти злодеи — чертовски приятная компания. Я многим ворам помог вернуться к семье и друзьям. А вы сразу поедете домой, или мы можем пропустить по стаканчику в каком-нибудь баре?
Эдмунд не имел ни малейшего намерения пить в каком-то грязном баре, да еще и в компании Лайама Дэвлина, и уж точно не в такое раннее время, поэтому он сказал:
— Спасибо, но у меня назначена встреча в Лондоне, — и завел машину.
В квартире Люси было тепло и приятно, и, хотя сам Эдмунд обставил бы ее в более классическом стиле, он не мог не признать, что это странное место подходило его кузине.
Они ели за столом у окна. Люси даже не затянула шторы, что показалось Эдмунду странным, но Люси сказала, что ей нравится смотреть на ярко освещенные улицы. Ей особенно нравилось, когда они были мокрыми и блестящими после дождя — тогда в лужах отражались фонари и автомобили.
Она приготовила для него пышный пирог с рыбой, который Эдмунд нашел вполне съедобным, еще на столе была миска хрустящего салата.
— Эдмунд, если ты сейчас же не расскажешь мне, что это все значит — Трикси Смит и ты в Ашвуде и все такое, — я просто лопну от любопытства. Во-первых, что ты вообще делал в Ашвуде?
Эдмунд рассказал о встрече с Трикси и о том, как оставил ее на киностудии, чтобы она могла сделать зарисовки.
— И кажется, когда она не появилась в течение трех или четырех дней, одна из ее сослуживиц выяснила, что она отправилась в Ашвуд, и приехала, чтобы все проверить. Вот тогда-то они и обнаружили тело. Полицейские связались со мной, потому что я помог ей получить пропуск на киностудию. — Он посмотрел на нее: — Тебя это удивляет?
— Да. Я почему-то была уверена, — сказала Люси, осторожно подбирая слова, — что тебе никогда не захочется возвращаться в Ашвуд, и особенно в павильон номер двенадцать.
— Почему?
Она посмотрела на Эдмунда, и у него появилось дурное предчувствие:
«Что она хочет этим сказать? Знает ли она что-то, о чем я даже не подозреваю?»
Люси сказала:
— Ну, из-за Криспина.
Криспин. Они замолчали. «Еще минута, и я найду, что сказать, — подумал Эдмунд. — Что-то банальное, чтобы она не догадалась, как я напуган этим именем». Но у него в мозгу прозвенел тревожный звоночек, потому что Люси упомянула имя Криспина как бы между прочим. Так, как будто бы она все знала. А может, она и вправду знает? Но как много она знает — действительно, по-настоящему знает?
Он продолжить есть и непринужденно сказал:
— О, я понимаю, что ты имеешь в виду. Криспин. Ты, кажется, говорила, что приготовила пудинг, Люси?
— Что? А, да, прости.
Пудинг оказался кусочками теста с начинкой из меда и орехов.
— Это греческое лакомство — пахлава, — сказала Люси, когда Эдмунд выразил свое восхищение. — И, прежде чем ты спросишь, сразу хочу сказать, что готовила ее не я: она продается в кондитерской на углу. Я просила у них рецепт, но они ни в какую не соглашаются, потому что это семейная тайна.
Семейная тайна. Когда она так сказала, в его голове опять раздался звоночек опасности. Семейные тайны... Некоторые вещи должны оставаться тайной во что бы то ни стало.
Слегка поколебавшись, Люси спросила:
— Эдмунд, когда ты был там, ты действительно заходил внутрь двенадцатого павильона?
— Что? Да, заходил. Ненадолго.
Она перестала есть и посмотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами:
— И что там?
«Там было полным-полно привидений, которые наблюдали за тем, как происходило убийство, но призраки Ашвуда верят в промысел смерти... И что бы ты обо мне, милая Люси, подумала, если бы я сказал тебе сейчас, что один из этих призраков, по-моему, Альрауне...»
Но вместо этого Эдмунд произнес:
— Там темно и мрачно, всюду разруха... Вообще-то это просто большое поле, постройки на котором разрушаются от запустения.
— Как печально, — мягко сказала Люси. — Жаль, что я тебя об этом спросила. Долгие годы там снимали фильмы, там ходили люди, зарождалась дружба и любовь, происходили ссоры и крепла вражда... В те годы это была мечта, а теперь просто куча кирпичей и грязи.
«Ну же! — раздался голос Криспина в голове у Эдмунда. — Вот твой шанс, она же всегда тебе нравилась?»
— Люси, — нежно начал Эдмунд, — ты такая романтичная внутри, а по виду этого не скажешь...
Смущенная Люси подняла глаза и встретилась взглядом с Эдмундом.
— Разве?
— Мне всегда так казалось, — намеренно медленно сказал Эдмунд. — Ты не знала об этом?
— Нет, — ответила Люси, не отводя взгляда.
На мгновение за столом возникла тишина, потом, явно надеясь вернуть разговор в безопасное русло, она сказала:
— Но признайся, Эдмунд, Ашвуд ведь очень романтичное место. Оно полно призраками прошлых лет...
— Мне не очень-то нравятся привидения, — сказал Эдмунд.
— Я знаю.
— Мне больше по душе живые люди, чем мертвецы. — Он протянул руку, чтобы коснуться ее руки. «Хорошо! — сказал голос Криспина. — Ну, сделай же это, малыш!» Но как только пальцы Эдмунда коснулись Люси, она вздрогнула и выдернула руку.
— Что случилось?
— Я могу ошибаться, но на минуту мне показалось, что ты пытаешься взять меня за руку.
— Ну, хорошо еще, что ты не придумала чего-нибудь пострашнее, — сказал Эдмунд небрежно. Он доел свой греческий пудинг и посмотрел на часы: — Уже почти девять. Ты, кажется, говорила, что мы будем пить кофе? Я обычно пью его после ужина, но, боюсь, мне нужно поспешить, чтобы не ехать домой слишком поздно.
Он прошел за ней в кухню, помог положить грязную посуду в мойку и стоял позади нее, когда она накладывала кофе в кофейник. Когда она повернулась, он обнял ее и прижал к себе. Ее тело было стройным и гибким, от нее пахло чистыми волосами и чистой кожей.
В этот раз ее реакция была более явной: она отшатнулась от него, как будто его прикосновения обожгли ее, и вытянула руку, как бы стараясь защититься:
— Эдмунд, что, черт возьми, ты делаешь?
— У меня был очень тяжелый день, — сказал Эдмунд. — Допрос в полиции и это проклятое убийство Трикси Смит. Бедная женщина, — не забыл добавить он. — И я подумал, что немного человеческого тепла и участия... Ты же сама сказала, что твое сердце свободно. — В его голосе звучали оскорбленные нотки.
— Да, но мы же двоюродные брат и сестра! — сказала Люси, делая шаг назад, чтобы быть еще дальше от него. — Я не могу, то есть не могу с тобой. Это же почти инцест! Это гадко!
Гадко. Когда-нибудь ей придется дорого заплатить за эти слова... Вот ведь стерва! Эдмунд отвернулся, показывая, что потерял всякий интерес, но ему пришлось подавить в себе огромное желание схватить ее в охапку и насильно прижать к себе. А что потом? Потом — в гостиную, на удобный мягкий диван около камина? Или в ее спальню, где он ни разу не бывал? Образ Люси с разметавшимися по подушке волосами дразнил и манил, но он заставил себя небрежно сказать:
— Вообще-то мы очень дальние родственники. Моим дядей был Уильям Фэйн, брат моего отца, а Дебора стала моей тетей, только когда вышла замуж за Уильяма. Так что мы вовсе не родственники, Люси. Но давай обо всем забудем. Это был просто минутный импульс.
«Ты не представляешь, как много потеряла», — звучало в его голосе.
— Надеюсь, к кофе у тебя найдется обезжиренное молоко. Я сейчас пью только такое.
Когда Эдмунд ушел, Люси помыла посуду, но никак не могла навести порядок в мыслях.
Какая странная у них получилась встреча. Но, скорее всего, она просто сделала неверные выводы. «Люси, ты такая романтичная внутри, а по виду этого не скажешь», — сказал Эдмунд, и тон у него был, как у человека, который намеренно старается, чтобы слова звучали как ласка. Соблазнительная ласка. А потом, когда в кухне он настойчиво ее обнял...
