В довершение всех несчастий Ютты не было дома. Некому было пожаловаться, поплакаться. Мерли мрачно пошла на кухню и включила кофеварку. Кошки крутились у нее под ногами. Она налила им молока и мелко порезала два кусочка отварной ветчины. Пусть ей самой паршиво, кошки не должны страдать от этого мерзавца Клаудио.
В своей комнате она улеглась на кровать и включила телевизор. Чтобы не думать. Не позволять Клаудио снова проникнуть в ее мысли. И особенно в сердце. Программы, идущие ранним вечером, были как раз то, что нужно, — настолько пусты и бессмысленны, что прогоняли из головы все до последней мысли.
Мне нравилось, что он не пытается заговаривать мне зубы, не болтает глупостей, как это принято в начале знакомства. Он держался очень спокойно и сдержанно, подобно мне. На мой вкус, в кафе было слишком многолюдно — шумно, тесно. Но его, казалось, это устраивает. Его молчание лучше всяких слов внушало мне чувство уверенности и безопасности, как будто я в детстве сидела на кухне с матерью или ночью ехала в машине с отцом.
Мы оба заказали кофе со сливками. Потом постепенно разговорились.
— На свете мало людей, с которыми можно молчать, — заметила я.
— И еще меньше тех, с которыми можно поговорить, — улыбнулся он.
Его улыбка проникала в самую мою душу. Когда он улыбался, у его глаз рассыпались мелкие морщинки. Мне даже захотелось их потрогать, чего я, конечно, не сделала, а стала снимать обертку с бисквита, подававшегося к кофе.
На вид ему было около тридцати — старик, как ни крути. И что же я делала? Сидела с ним в какой-то забегаловке, любуясь его морщинами. Не хватало только, чтобы оркестр заиграл вальс для тех, кому за…
— Чем увенчались ваши поиски? — спросил он.
— Пока ничем.
Мне не хотелось сейчас говорить о смерти Каро и вообще о грустных вещах. Хотелось просто посидеть с ним молча за столиком и послушать.
— Пойдем, может быть, на улицу? — предложила я, глядя на белые столы под яркими зонтами от солнца на террасе.
— Я целый день провел на солнце, — ответил он. — И остался бы здесь, если вы не возражаете.
Хорошо. Останемся здесь. Может быть, он расскажет мне, почему целый день провел на солнце. Или нет. Это не важно. Тут или там — не имеет значения.
Ему хотелось просто сидеть и смотреть на нее.
В его жизни начался новый эпизод. Он не хотел, так случилось. В принципе он мог бы сейчас встать и уйти…
Он посмотрел на нее и понял, что поздно.
Ютта вернулась в десятом часу. Тогда только Мерли выключила телевизор. Напрасно она истратила столько времени на эти глупые сериалы. В голове и желудке было равно пусто, разве что голова не бурчала от голода. Может быть, они приготовят что-нибудь вместе. Она и не заметила, как проголодалась.
— Привет, — с порога поздоровалась Ютта, улыбаясь, как после трех бокалов вина.
— А ну-ка, рассказывай, — Мерли потащила ее на кухню, — где ты была и с кем.
— А ты почему так рано вернулась?
— Из-за Клаудио, — пробормотала Мерли, надеясь, что Ютта не станет допытываться, иначе она не выдержит и расплачется.
— Я умираю с голоду, — заявила Ютта. — Давай закажем что-нибудь в китайском ресторане.
Ютта всегда умела задать правильный тон.
— Давай. Только ты платишь, а то я совсем на мели.
— Идет, угощаю!
Они сделали заказ, и Ютта принялась рассказывать.
Проснувшись среди ночи в кромешной тьме, Имке не сразу вспомнила, где находится. Надо же, проспала целый вечер! Она села, с трудом потянулась и надела туфли. Чувствуя себя постаревшей на двадцать лет, она поплелась вниз, чтобы перекусить. Во рту был дурной вкус, голова болела, левый глаз слезился. Ей было до того одиноко в пустом доме, что она, взяв на кухне остатки курицы и салат, уселась перед телевизором, вперилась в экран и до отупения смотрела обычную мешанину из секса, насилия и рекламы. Затем она потянулась к телефону.
Ответил сонный голос.
— Тило?
Она услышала, как Тило сквозь зубы застонал.
— Тило, приезжай, пожалуйста, ко мне.
Он громко зевнул. Она готовилась к тому, что он отвертится, но он сказал только:
— Хорошо. Через двадцать минут буду.
Она поставила на кухонный стол бутылку красного вина, которую достала из погреба, сыр и фрукты. Ей больше не хотелось спать. Ей хотелось, чтобы Тило ее выслушал, поговорил с ней, обнял и занялся с ней любовью. Именно в такой последовательности. Она всегда знала, что родилась под счастливой звездой, иначе Тило ей было бы не видать.
Я была счастлива, даже говоря о нем. Мне не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть его лицо — оно стояло передо мной.
— Ничего себе, — удивлялась Мерли, — да ты серьезно влипла, подруга.
— Ты его видела, — продолжала я, — вчера в кафе. — Я описала его, но Мерли так и не вспомнила вчерашнюю встречу.
Ей хотелось знать все: как зовут, сколько лет, где работает, где живет. Для меня же это все не имело значения. Во всяком случае, пока. Об этом мы не говорили.
— Ну хорошо, а о чем вы говорили?
Он рассказывал мне о своем детстве, о том, как его избивал дед. Я даже дотронулась кончиком пальца до бледных шрамов у него на лбу. Правда, он нервно вздрогнул. Я пообещала, что никогда и ни за что не причиню ему боль.
А я рассказала ему о Каро. Не припомню, чтобы я когда-либо так долго говорила о ней. Он слушал со слезами на глазах.
— Ты когда последний раз видела плачущего мужчину? — спросила я у Мерли.
— Никогда не видела, — покачала головой она.
— Но он настоящий мужчина!
— Неужели ты успела в этом убедиться?
— Ах, не говори глупостей! Я имела в виду, что он… ну… он похож…
Выслушав мое бормотание, Мерли поморщилась и сказала с усмешкой:
— Итак, давай подведем итоги: его зовут Нат, ему около тридцати, он настоящий мужчина, но не стыдится плакать, и он обвел тебя вокруг пальца за каких-то три часа. Верно?
— Ты так говоришь, будто это какая-то мыльная опера.
— А что это, по-твоему, такое?
Мерли вдруг заплакала.
Клаудио. Хоть бы она быстрее о нем забыла.
Я сунула ей в руку носовой платок и приготовилась к долгой ночи.
Он не мог уснуть. Луна светила слишком ярко в жаркой ночи. Жара последних нескольких дней скопилась у него на чердаке. Открытые окна не помогали, лишь мошкара набивалась в комнату. Голос Ютты неотступно звучал в ушах. Глубокий и мягкий. Чудесный голос. Она рассказывала ему о Каро, а он с трудом сдерживал слезы. Если бы не Ютта — не ее маленькая родинка на виске, ямочка на подбородке, завиток на лбу, — он бы расплакался. Ее красота помогла ему сдержаться. Да, Ютта была красива. Она была красива особой красотой — благородной, он бы сказал. Красотой того рода, которую трудно не узнать с первого взгляда и трудно забыть.
Он говорил ей правду и неизбежную ложь. Когда-нибудь он сможет во всем ей признаться, и она поймет и не отвергнет его. Он убил ее подругу.
Внезапный приступ дрожи потряс его, и он натянул на себя одеяло. Нат. Надо не забыть, как он ей представился. Вроде бы нетрудно. Простое сокращение. Нельзя допускать ошибок. В ней есть что-то, что делает ее достойной любви всей его жизни.
Когда Тило уехал, Имке позвонила девочкам и напросилась к ним на завтрак. Девочки, только что из постели, ей весьма обрадовались, как и теплым булочкам, что она привезла с собой. По кухне носились две кошки, гоняясь за комками пыли. Имке пожалела, что это не собаки, большие, надежные звери.
Напрасно она надеялась, что девчонки раскроют ей свои секреты, позволят не чувствовать себя такой бесполезной и беспомощной. Но они болтали обо всем на свете, искусно избегая главной темы.
Имке сразу заметила перемены, произошедшие с Юттой, — та светилась от счастья.
— Тот молодой телеоператор? — поинтересовалась Имке, а про себя подумала: моя золотая девочка.
Аура счастья окружала ее дочь, точно невидимые одежды, придающие неуязвимость. Впрочем, Имке тут же с тоской вспомнила, что и Каро была влюблена, и любовь не уберегла ее.
Нет, это был не тот телеоператор. Ютта сказала, что они познакомились только вчера. Он не мальчик, как ее прежние приятели, а лет на десять старше, взрослый мужчина. Это насторожило Имке — ведь сама Ютта была еще сущий ребенок. Однако она по опыту знала, что переубеждать Ютту бесполезно — она послушает и сделает все в точности наоборот.
— Будь осторожна, — сказала она, — ты не должна никому слепо доверять, особенно сейчас. Обещаешь?
Ютта кивнула. Ей лишь бы отвязаться. Старая как мир история: мамочка, я его люблю.
— Мама, я влюбился.
— Натаниел, мальчик мой, где ты?
Почему она никогда не слушает?
Она расплакалась. Он терпеть не мог, когда она плачет. Он не хотел нести за нее ответственность. Разве я сторож матери своей? — спрашивал он себя.
