— Когда, говоришь, мы можем уехать?
Вечер вдруг огласился пением цикад, кваканьем лягушек, шуршанием обсохших крыльев — словно невидимый оркестр вновь заиграл после затянувшегося антракта.
Не дождавшись ответа, Карен обернулась и увидела, что Том возится с Брэкеном, помогая ему выбраться из плетеного поддиванника. Старый бурый пес, не стерпев столь жестокого унижения чувства собственного достоинства, сконфуженно зашлепал по ступеням в душный сумрак, на несколько секунд опережая телефонный звонок, на который его хозяин ответил после второго сигнала:
— Том Уэлфорд.
По его тону, по тому, как он на нее смотрел, Карен поняла, что сказала то, что нужно, и что ей это еще аукнется.
— Завтра? — Том вздернул одну бровь.
До нее не сразу дошло, что его вопрос адресован ей: он говорил с ней, как с абонентом на другом конце провода.
— Правда, было бы здорово? Слушай, если это вообще возможно… — произнес он прямо в трубку, забивая велеречивое сообщение Терстона о том, что ужин подан, — почему бы нам не наметить отъезд, скажем, на конец будущей недели? — Он прикрыл рукой микрофон. — Я люблю тебя.
— Да, Терстон, я все еще слушаю.
— Ты плачешь? — спросил Том.
— Я этого не заслуживаю, ты слишком добр ко мне.
— Еще как заслуживаешь, — сказал он серьезно и обнял ее.
Они пересекли площадку для крокета и, нагнав Брэкена, двинулись к дому, как вдруг прощальный луч света, озарив черно-розовый кирпичный фасад, окрасил все выходящие на море окна в купоросно-синий цвет пролива.
— Кто уходил последним?
Оглянувшись, Том обратил внимание жены на свет в Храме: должно быть, кто-то забыл потушить один из фонарей. Свет переместился, и Карен объяснила, что это всего лишь палубные иллюминаторы парохода справа от мыса: из-за деревьев они казались ближе, чем на самом деле. Том посмеялся над своей оплошностью.
— Пусть это будет счастливая случайность.
Они сидели друг против друга по разные стороны длинного, освещенного свечами стола. Терстон, щеголяя в белом хлопчатобумажном пиджаке, подавал им изысканные и не очень блюда, приготовленные его женой. Карен едва притронулась к еде.
— Я рад, что мы никого не пригласили, — тихо проговорил Том, когда Терстон вышел из столовой. — К тому же мне хотелось, чтобы мы сегодня вечером побыли вдвоем. Тебе нездоровится?
— Нет, просто я не очень голодна.
С гостями или без, Том всегда настаивал, чтобы, когда он был дома, ужин подавали в столовой. Какой смысл жить в роскошном доме, выговаривал он Карен всякий раз, как она предлагала перекусить что-нибудь на подносе в библиотеке, если не наслаждаться этим в полной мере? Только соответствующая обстановка, отпустил он ей однажды избитый комплимент, охватив широким жестом китайские обои восемнадцатого века, резной камин работы Адама,[36] георгианское серебро с матовым блеском, способна вечером оттенить ее красоту.
Том рассчитывал, что она переоденется к ужину. Если он давал ей указания, как одеться или как уложить волосы, значит, ужин — это лишь прелюдия к следующему, очень длинному ритуалу, который начнется, только когда они поднимутся наверх.
Однако никаких указаний не последовало.
В этот вечер он был как нельзя более галантен и обходителен, а о Неде говорил с нежной лаской и трогательной гордостью. Он придумал весьма соблазнительный маршрут для предстоящего путешествия (с постоянным рефреном «только мы втроем»), обрисовал новые планы и проекты переустройства Эджуотера, заверив ее, что по возвращении из-за границы он собирается больше, гораздо больше времени проводить дома.
Все это Карен уже слышала, и не раз. Как много они — его семья — для него значат, как он любит свой дом, как он хочет оставить Неду что-то большее, чем просто деньги. Он тешил себя мыслью, что Эджуотер (возможно, его единственное прочное достижение) еще сможет стать святилищем, островом в наступающем море хамских предместий, аванпостом непрерывного развития с более цивилизованным полувековым и даже вековым прошлым. Для нее не было ничего необычного в том, что он так говорил.
Карен изо всех сил старалась разделять его энтузиазм.
Том все продолжал подливать ей вина, будто к данному случаю обычные правила были неприменимы. Она оставалась подавленной, оцепенело напряженной, он же с течением вечера становился только мягче.
И вдруг ни с того ни с сего настроение у него изменилось.
Они пили кофе в библиотеке. Терстон зашел спросить, не надо ли им чего, прежде чем пожелать спокойной ночи. Дворецкий с женой, занимавшие скромные апартаменты во флигеле с конюшней (из слуг в самом особняке жила только Хейзл), собирались провести выходные в Джерси на побережье и надеялись выехать пораньше.
— Нет, ну что за человек! — проворчал Том, когда слуга вышел. — Вечно берет выходной в самый неподходящий момент.
— Я не думала, что… Миссис Терстон давно у меня спрашивала, будет ли это удобно. У нас же не будет гостей, Том. Да и нас самих завтра целый день не будет. Не забыл?
— Все дело в безопасности. Место у нас открытое. Господи боже мой, да кто угодно может войти и… а старина Брэкен, добрая душа, еще и бросится навстречу, виляя хвостом.
— Том, я тебя умоляю!
Он сидел и молча пил виски.
В самом начале одиннадцатого Карен сказала, что хочет спать и пойдет ляжет. К тому же на тринадцатом канале будет фильм, который она хотела посмотреть. Том нахмурился и в наигранном раздражении погасил недокуренную сигару.
— Ты уже решила, что надеть? Я хочу, чтобы ты выглядела… Я хочу, чтобы можно было сказать, что ты ослепительна.
— Зачем, прости?
Карен тупо уставилась на мужа. Что надеть? Он ведь не давал никаких указаний — или давал? Она опустила глаза и попыталась вспомнить, как выбирала кремовый шелковый топ с открытой спиной, который сейчас на ней, золотистые пояс и босоножки, темно-вишневую юбку длиной почти до щиколоток.
Он улыбнулся.
— Есть причина.
У нее помутилось в голове.
— А в этом разве плохо?
— Я говорю о завтрашнем вечере — Дэвенпорты… прием, черт подери!
— О боже! — Карен закрыла глаза. — Но ведь… Ты шутишь? Завтра… Быть того не может. Ты уверен? — переспросила она, прекрасно зная ответ.
— Они уже и шатер раскинули — размером с Центральный вокзал. Возвышается за бухтой. Неужели не заметила?
Завтра вечером Джо как раз должен пробраться в дом, забрать Неда и ждать ее поблизости во внедорожнике. Теперь же, когда планы изменились, идея пойти с Томом на благотворительный бал казалась абсурдной.
— Просто я думала, что… что бал будет в следующую субботу.
Карен опустила голову. Через неделю… Прижав ладони к вискам, она пыталась отогнать непроизвольную мысль о том, что через неделю Уэлфорд скорее всего будет мертв.
— Приглашение на каминной полке. Когда уж мы его получили — месяц назад?
— Прости, дорогой. Я постараюсь что-нибудь подобрать. В чем бы ты хотел меня видеть?
— Есть одна маленькая сложность, — сказал Том, опуская на стол стакан с виски. Потом подошел к жене и встал над ней, расставив ноги, спиной к камину. — Как-то это все несерьезно. Они ведь наши соседи.
— Я же извинилась.
— Не слышал, детка.
— Прости, — повторила она, не повышая голоса.
— По-моему, мы договорились исключить из нашего лексикона это ни к чему не обязывающее слово.
— Что ты хочешь услышать? Я ошиблась, иногда у меня все путается.
— По-моему, ты врешь.
— Нет, не вру.
— Последствия тебе известны.
— Это больше не повторится, обещаю тебе. — Карен заглянула в его глаза и поняла, какую ловушку он ей уготовил.
Она глубоко вздохнула.
— Ну, хорошо, я солгала. Я знала, что бал завтра. Если честно, я бы предпочла остаться дома и просто побыть с тобой. Еще ведь не поздно принести извинения?
— Некоторые вещи ты, похоже, никогда не усвоишь, — сказал Том, качая головой. Потом, расстегнув смокинг и засунув большие пальцы под ремень, добавил: — Я знаю, Карен, в последнее время у тебя голова забита разными проблемами, но… но их вполне можно было избежать.
— Просто мне не хочется туда идти. — Она понизила голос до шепота. — Прошу тебя! Впрочем, как скажешь.
— Ты опережаешь события, детка. Не будем портить вечер. У меня для тебя кое-что есть — маленький сюрприз.
Он помог Карен подняться и, нежно поддерживая под локоть, провел ее в холл. Они остановились перед первым из высоких венецианских зеркал, висевших на одинаковом расстоянии друг от друга по всей длине галереи. Зеркало было освещено двумя парными канделябрами с тусклыми лампочками в форме пламени, вставленными в искусственные свечи с имитацией стекающего воска. Потускневшая амальгама пошла пузырями и местами не давала отражения.
