Было очень тихо, но не так тихо, как должно быть в пустом доме. Симона напряженно вслушивалась, и через мгновение в голове раздался знакомый голос.
Итак, ты пришла, Симона… Я знала, что однажды ты придешь… И теперь мы наконец по-настоящему вместе…
Симона не шелохнулась. Внутренний голос или в этот раз слова были произнесены кем-то вслух? Она не была уверена, потому что здесь все казалось другим; вообще-то она была почти готова поверить, что действительно попала в прошлое — в то время, когда черные железные двери с лязгом закрывались каждую ночь и люди-свиньи крались по темным коридорам. Если она будет слушать внимательно, то сможет услышать эхо голосов людей, которые когда-то жили здесь.
Но это было не эхо; откуда-то доносился звук капающей воды. Чтобы обеспечить себе кошмары на сто лет вперед, можешь поверить, что это хрупкий шепчущий голос, как стук сосулек за окном спальни зимой.
А затем она снова услышала: заходи внутрь, Симона… Пора нам хорошенько познакомиться друг с другом… Я так долго ждала тебя…
Симона спросила вслух: «Кто ты? Скажи мне, кто ты?» Ее голос звучал странно в тишине. И он слегка дрожал. Она сказала, немного громче: «Я знаю, что ты здесь. Я чувствую, что ты здесь. Но я не вижу тебя».
Ничего. Тишина. Но Симона по-прежнему ощущала, как сводит живот — так бывает перед чем-то ужасным или непонятным. «Что-то должно случиться, — подумала она. — Что-то очень важное».
Она снова сняла затвор фотоаппарата; руки плохо слушались, и это было неприятно, но если она действительно сможет сфотографировать девочку, это будет своего рода ее оружием. Она сможет сказать: у меня есть твои фотографии. И если ты не оставишь меня в покое, я покажу их людям. И девочке это не понравится, она хочет остаться тайной и загадочной, Симона знала это.
Вспышка была на месте, она будет очень кстати из-за заколоченных окон; пока что использованы всего два кадра новой пленки. Она сейчас попробует сфотографировать внутри, будет здорово, если она сможет запечатлеть темноту и загадочность Мортмэйна и ощущение присутствия тех людей, которые жили здесь.
Люди, которые слышали лязганье двери, запирающейся каждую ночь, отрезающей их от мира, и люди, которые иногда должны были прятаться от злодеев. «Не думай об этом».
Вспышка сработала в точности, как надо; она выпустила резкий белый луч света, который осветил пыльный старый холл так, что Симона смогла отчетливо его разглядеть. Она увидела черные рыхлые камни, и побеги ползучей плесени на стенах, и растрескавшиеся деревянные панели, свисающие со стен.
А еще она увидела маленькую фигурку, стоящую в верном проеме в конце холла, которая смотрела на нее, точно как в кошмаре. Девочка с темными, хитрыми глазами.
Вспышка погасла, и темнота снова накрыла все, как вонючая черная занавеска. Но из этой свернувшейся темноты послышался голос. Он очень нежно произнес:
— Привет, Симона. Я думала, ты никогда не придешь.
Наступило долгое молчание. Потом Симона спросила:
— Кто ты? Я не знаю, кто ты.
— Не глупи, — сказала девочка и шагнула вперед. — Конечно, ты знаешь, кто я. Так же как я знаю, кто ты.
Симона ощутила знакомый слабый толчок в голове. Это она так забавляется. Смеется. Потом вдруг Симона поняла — нет, не смеется, она злорадствует. «Она скрывает какую-то тайну. Вот что я сделаю: я выясню, кто она, и выясню все это насчет Мортмэйна, а потом сяду на велосипед и что есть духу помчусь домой». Симона почувствовала легкое разочарование. «Вся эта подготовка, эта таинственность и возбуждение, а в результате — всего лишь девочка моего возраста в разрушенном доме». Через мгновение она сказала:
— Ты знаешь мое имя, но я не знаю твоего. Как тебя зовут?
— Не глупи, — ответила девочка и сделала шаг вперед.
Тени соскользнули с нее, как вода стекает с человека, поднимающегося из ванны. Симона увидела, что на ней был вишнево-красный свитер с рисунком, и что она шла, подволакивая немного ногу, и ее плечи были слегка перекошены. Если она бежала или просто быстро двигалась, она должна была делать это как-то согнувшись и кривобоко. Но помимо этого…
Помимо этого у Симоны возникло ощущение, что она смотрится в зеркало.
— Кто ты? — снова спросила Симона.
— Я — Соня, — сказала девочка. — Я думала, ты знаешь. — Она улыбнулась, и Симона увидела маленькую щербинку на ее переднем зубе, как и у самой Симоны. Крохотный отколотый кусочек.
Соня протянула ей руку.
— Пойдем со мной, Симона, — сказала она, и Симона взяла протянутую ей руку.
От соприкосновения рук у Симоны возникло самое странное, необыкновенное и удивительное чувство, которое она до сих пор не испытывала никогда в жизни. На несколько мгновений оно подчинило себе весь мир, так что она с трудом понимала, где она и что здесь делает.
Много лет спустя она описала это чувство как замыкание электрической цепи, или встреча и слияние отрицательных и положительных сил. Но тогда, стоя среди кружащихся теней Мортмэйна, глядя на Соню, она понимала только, что случилось что-то важное и потрясающее. Она не поняла, что именно, и не была уверена, что когда-нибудь поймет, но в тот момент она чувствовала, что нашла нечто, чего ей не хватало, как будто последний кусочек головоломки встал на свое место, и неожиданно вся картинка стала цельной и понятной.
Соня, похоже, не была особо подвержена резкой смене сильных эмоций; она тащила Симону через холл к одной из дверей возле лестницы.
— Все нормально, Симона, — сказала она. — Здесь никого нет, кроме нас.
И привидений.
— И подумай, возможно, это тот день, о котором я говорила тебе. Помнишь? Помнишь, как я сказала, что однажды мы встретимся? И ты узнаешь тайну, которая свяжет нас навеки?
— Как кровных сестер.
— Да. Да. Это то, что произойдет сегодня. Мы уже разговаривали мысленно, но это — общение во мраке. Я бы хотела, чтобы у нас было что-то еще, а ты? Что-то в реальном мире. Что-то в мире дневного света. И есть кое-кто, кого я просто ненавижу, — кое-кто, кого я хочу победить. Помнишь, как мы говорили об этом?
Симона заговорила: «Что ты…» — и вдруг остановилась, потому что не была уверена, что действительно хочет знать, что имеет в виду Соня. Чего она действительно хотела, так это сбежать от Сони как можно скорее, но проблема была в том, что ей хотелось сделать это вежливо. Соня была немного странная, и, если ее разозлить, она, возможно, станет агрессивной. Если бы рука Сони не держала все еще ее руку и если бы не это настойчивое ощущение завязывающейся вокруг нее петли, она бы, скорее всего, просто прямо сейчас на полном ходу бежала по дороге к велосипеду, а потом на максимальной скорости ехала домой.
Но она не сделала этого. Она шла с Соней через кружащуюся темноту Мортмэйна, стараясь не замечать, что Соня двигалась неловко из-за перекоса плеч, и, стараясь не думать о том, что могло послужить тому причиной, чтобы Соня не поймала ее на этой мысли. Мама всегда говорила, что это грубо — размышлять о причинах чьих-то увечий, и было бы действительно очень грубо и нетактично проявить подобное любопытство. Поэтому Симона рассматривала дом: длинные, отзывающиеся эхом Коридоры с черными каменными стенами, покрытыми склизкой влагой, словно бесчисленное множество червей проползло по ним; ржавые печные заслонки, торчавшие в неожиданных углах, с проступающими железными рейками. Когда никого не было рядом, печи, возможно, выползали из своих углов и собирались в одной из комнат, шепча друг другу лязгающими ржавыми голосами, и строили планы, как схватить следующего, кто зайдет в Мортмэйн.
Куда бы Соня ни вела ее, дорогу она знала. Когда они проходили через длинную сумрачную комнату с длинным столом, прикрученным к полу, Соня сказала очень тихим голосом:
— Сюда все обязаны были приходить, чтобы есть. Все — дети, взрослые, все. Трапезная, они называли ее. Здесь были деревянные скамьи для сидения.
И не все могли есть без посторонней помощи…
— И еда всегда была ужасная, — сказала Соня резко.
— А откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь все это про Мортмэйн?
Соня бросила на нее один из своих мимолетных взглядов и затем сказала:
— Я знаю то, что есть, и то, что было.
Это был не ответ, вообще-то Симона не была уверена, что Соня не хвастается, потому что это прозвучало как строчка из стихотворения. Все равно, рано или поздно нужно было задать этот вопрос, поэтому она сказала:
— Ты же… хм… не живешь здесь, да? В Мортмэйне? — На какой-то жуткий момент это показалось вполне возможным. Может, Соня и вправду живет здесь, как когда-то думала Симона; действительно спит, ест и живет внутри Мортмэйна, бродя по пустым комнатам. (Разговаривая с призраками и слушая их рассказы?.. Нет, это вообще глупо!)
