— Я возьму ее, — он не ждет, что Барбара ответит. Он просто подходит и берет меня на руки.
Я злюсь на него. Но, пока я нахожусь у него на руках, и он оставляет мягкие поцелуи на макушке моей головы, я должна напоминать себе, что рассержена.
Он несет меня в комнату, в которой мы проводили каждую ночь с того дня, как он взял меня поплавать в пещере, и он садится на кровать со мной, устраивая меня на коленях. У меня небольшая пауза от реальности, но разве я могу быть настолько наивной, чтобы думать, что это будет длиться вечно?
Во рту пересохло, и я облизываю губы.
Сухо, во рту так сухо, и мое тело устало, я была уверена, что попаду в какую-нибудь разновидность комы, вызванную обезвоживанием. По крайней мере, я надеялась на это. Комната вращалась, запах моих собственных испражнений делал все происходящее еще невыносимее. Я ногтями скребла пол, пытаясь найти стену, чтобы прислониться и сесть прямо.
— Воды, — попросила я тихо.
Но никто не мог меня услышать.
Его не было в течение нескольких дней.
Если бы он умер, то я бы в скором времени тоже умерла.
Мое упрямое сердце продолжало быстро барабанить в моей груди. Слишком быстро. Слишком тяжело. Интересно, может ли осколок моего ребра проколоть мою грудь?
Успокаивающий голос Трэвиса возвращает меня к реальности, к пляжному домику и комнате, в которой мы любили друг друга, и я начинаю опять рыдать в его объятиях. Минуты и часы проходят мимо, но я этого не осознаю, пока Трэвис позволяет мне разваливаться на куски. Когда слезы, наконец, останавливаются, я прижимаюсь лицом к его груди, прилипая к его телу.
— Все будет хорошо, Холли, — он проводит руками по моим волосам. — Мы его найдем, — обещает он.
Его голос как шелк. Его уверенность почти заставляет меня поверить ему. Но он не знает. Он понятия не имеет, на что способен мой похититель.
ХоллиТрэвис не смог организовать вылет для нас в тот же день, и мы остались ждать до завтра. Ранее его братья разожгли костер на пляже, и после долгих уговоров я оставляю свою кровать в комнате и присоединяюсь к ним. Я даже не забываю улыбаться в нужный момент.
Но мое сердце снова болит, неистовая боль очевидна окружающим и истощает меня.
Пока все болтают, Трэвис упрямо остается рядом со мной, крепко обнимая, тем самым сдерживая холод, растущий внутри меня.
Мне хочется продолжать жить в сказке с Трэвисом и притвориться, что мне ни о чем неизвестно, но понимаю, что должна ехать домой. Должна спасти Деду, даже ценой собственной жизни, если необходимо.
Полиция захочет поговорить со мной лично, и я боюсь представить, в каком состоянии будет дом после того, как разрешу им осмотреть его на предмет следов похитителя Деды. Без Деды и с полицией, оставляющей повсюду следы своего расследования, дом перестанет быть моим домом. Действия полиции уничтожат все хорошее, что было создано в доме. Все будет таким же чужим мне, как было в тот день, когда я вместе с Дедой покинула больницу.
Когда Барбара садится рядом со мной, я снова натягиваю улыбку, отчего мои щеки начинают болеть от напряжения.
Она гладит мою руку, и я поеживаюсь от прикосновения, не желая принимать ее утешение. Ненавижу то, что Трэвис рассказал ей и остальным членам семьи обо всем.
О моем похищении, о потере памяти, обо всех моих трудностях и не только. Это мое. Это была моя история, это часть меня, а не его.
Разочарование поглощает меня, и я поддаюсь ему в надежде, что оно затмит страх, прощупывающий своими пальцами мою шею. Знание того, что Трэвис просто хотел помочь, не успокаивает меня. Сегодня он дважды принимал важные решения без меня и сделал все сам.
Эмоции захлестывают меня, страх крадет мое дыхание, душевная боль душит.
— Ты такая сильная. Я почти не видела страданий, когда мы впервые встретились, — нежный голос Барбары прерывает мою внутреннюю тираду.
— Но вы видели это? — спрашиваю я.
— Ты не можешь скрыть затравленный взгляд.
Я отворачиваюсь от нее, закрывая глаза. Я так долго пыталась быть нормальной и на самом деле думала, что добилась этого.
— Трэвис не может спасти тебя.
Моргаю от внезапного ступора, Трэвис поворачивает голову в ее сторону.
— Но он знает, что такое боль и потеря. Пусть он поможет тебе, — добавляет она.
— Я сломлена, Барбара. А Деда… — замолкаю я.
— Красиво сломлена, — возражает она. — Вместе вы уже начали собирать все кусочки воедино.
Моя грудь вздымается, часть меня хочет умереть. Оставшейся части нужно собраться, чтобы исправить причиненный ущерб. Я словно поймана и заперта в клетке, мое глубокое дыхание становится похоже на тихие крики раскаяния.
— Перестань быть сильной, — требует она.
Все замолкают, глядя на нее.
— Твоя жизнь прервалась из-за того, что ты что-то не смогла предотвратить или предсказать. Это не значит, что все кончено. Боль и страдания были тем, что поддерживало твою жизнь в течение шести месяцев, когда ты была в плену. Так ухватись за это и используй в своих интересах. Вспомни боль. Вспомни все это, и ты найдешь Деда.
— Что, если мы найдем его, но будет слишком поздно? — мой голос дрожит, не в силах разорвать цепи, которые все еще держат меня в плену моего похищения.
— Еще одно неудачное прерывание жизни, но, опять же, твоя жизнь бы не закончилась. Ты бы оплакивала его вместе с моим сыном. Но ты не должна идти на его могилу и делать это. Он не будет там спать спокойно. Он будет с твоими родителями смотреть на тебя. Они хотели бы, чтобы ты продолжала жить, жить так, чтобы каждый твой вздох был данью им. Но это произойдет, если ты, Холли, опоздаешь. Мне кажется, этот человек не тронет Деду, пока не доберется до тебя. Держи голову ясной — и с Трэвисом, и с тобой все будет хорошо. Вы втроем вернетесь домой.
Я сжимаю ее руку, благодарная за ее слова и временное утешение, которое она мне принесла.
Но, главное, я узнала то, что комфорт не устраняет страх или отчаяние. Он просто расширяет твое сердце, создавая место для всех, чтобы жить вместе.
Там, посреди всего хаоса, в моем мире, рушащемся вокруг меня, есть любовь. Я смотрю на Трэвиса, взгляд которого все еще прикован ко мне. У меня много любви.
МандоПрокрасться в жилище Эда сложно, так как дом старый и скрипит от каждого сделанного мною шага. Пока он спал, я вонзил в его шею наполненный транквилизатором шприц, приобретенный несколько лет назад у ветеринара. Задача стала легче. Поскольку его комната была на втором этаже, у меня не было другого выбора, кроме как сбросить старика с лестницы, хотя, если честно, я бы все равно так поступил, даже если бы и был другой вариант.
Я тащил его безжизненное тело к своей машине и насвистывал по дороге домой.
После того, как я поселил его в сарае, я ударил его пару раз, чтобы заставить проснуться. Только транквилизатор действовал лучше, чем я ожидал. Я снял с него одежду и привязал к той же стене, к которой была прикована Холли. Насмотревшись на то, как он лежит на холодном цементном полу, я вернулся к Эрике.
Пока мы смотрим телевизор, я жду, беспокойно постукивая ногой. Знаю, ее это раздражает, но она ничего не может с этим сделать.
Наконец, после полуночи действие транквилизатора, должно быть, развеялось, поэтому я смотрю на Эрику, убедившись, что она все еще беззвучно спит рядом со мной. Целую ее в лоб и поглаживаю рукой по щеке, прежде чем оставляю ее.
Я на цыпочках выхожу из комнаты, стараясь не шуметь, хотя знаю, что сон под действием снотворного глубокий. В сарае я открываю дверь и улыбаюсь, видя, что Эд старается прикрыть себя, только у него ничего не получается.
Его чувство собственного достоинства покачнулось, и он даже не узнал меня, так что я представляюсь.
— Мандо, — протягиваю руку и смеюсь, довольный собственной находчивостью. — Знаешь, я тот парень, что разрушил жизнь твоей дочери и зятя, — с радостью сообщаю ему.
Понимание, появившееся на его лице, радует меня еще больше.
— Холли?
— Не волнуйся, старик. Она придет.
— Нет, — говорит он.
Его глаза округляются, страх и отчаяние завладевают им.
— Да, старик. Пока ты был без сознания, я позвонил ей. Мы позвонили ей, и она придет за тобой.
Я громко смеюсь, когда он начинает задыхаться от страха.
Наконец, она возвращается домой.
ХоллиЯ ни на что не способна, кроме как ерзать в кресле, обратный перелёт домой длится гораздо дольше, чем мне запомнилось. Самолет, который мы арендовали, небольшой, здесь нет других пассажиров, что позволило нам взять Лилу с собой. Лилу остается возле моих ног и не показывает никаких признаков страха, пусть даже она никогда раньше не была в самолете. Тепло её тела на моих ногах — это привычный уют, который меня немного успокаивает. Когда она вошла в мою жизнь и вынудила меня погладить её, мы стали друзьями. Она — частица постоянства в моей жизни, я и не осознавала, что стала зависимой.
