Ознакомительная версия.
– Поразительно, – произнес Крайцлер. – Но почему же тогда, если было официально доказано, что человеческие отпечатки не совпадают между собой и не меняются с возрастом, эта методика не может служить официальной уликой в суде?
– Люди не любят перемен, даже если это перемены прогрессивные. – Маркус отложил флаконы и улыбнулся. – Но, я уверен, вам это известно, доктор Крайцлер.
Крайцлер кивнул и, отодвинув тарелку, выпрямился на стуле.
– Я вам очень признателен за крайне познавательную беседу, – сказал он, – однако чувствую, детектив-сержант, что в ней имеется двойное дно.
Маркус вновь повернулся к брату, но тот лишь покорно пожал плечами. После чего Маркус полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда какой-то плоский предмет.
– Есть шансы, – начал он, – что и сейчас коронер ни за что не обратит внимание на подобную вещь, а три года назад – и подавно. – И он уронил на стол маленькую фотографию, над которой немедленно склонились наши головы. Это был снимок нескольких белых предметов, видимо – костей, как я догадался мгновением спустя. Но более ничего об этом снимке я сказать не мог.
– Пальцы? – вслух поинтересовалась Сара.
– Пальцы, – ответил Крайцлер.
– А точнее, – добавил Маркус, – пальцы левой руки Софии Цвейг. Обратите внимание на ноготь большого пальца, он здесь хорошо виден. – Он достал из кармана увеличительное стекло и протянул нам, после чего откинулся назад и принялся жевать foie gras.
– Похоже, – задумчиво произнес Крайцлер, когда лупу у него из рук приняла Сара, – на нем синяк. Пo крайней мере, какое-то пятно.
– Мисс Говард? – Маркус посмотрел на Сару. Та поднесла лупу ближе к глазам и наклонилась к фотографии. Ее глаза сощурились, а затем удивленно расширились:
– Я вижу…
– Видишь что? – Меня, как четырехлетку, переполняло нетерпение.
Ласло наклонился и посмотрел на снимок через ее плечо. Его удивление было еще более заметным и ярким, нежели у Сары:
– Господи боже, уж не думаете ли вы, что…
– Что, что, что? – затараторил я, после чего Сара наконец протянула мне лупу и снимок. Следуя инструкциям, я вгляделся в ноготь на большом пальце. Без увеличительного стекла на нем и впрямь красовалось нечто вроде синяка. А при увеличении на ногте четко различался след пальца, оставленный рукой, вымазанной в чем-то черном. Я замер в изумлении.
– Нам очень повезло, – сказал Маркус. – Хоть отпечаток частичный и для настоящей идентификации этого недостаточно. Каким-то образом он остался и после коронера, и после похорон. Субстанция, кстати сказать, – кровь. Возможно, самой девочки, возможно, ее брата. Но отпечаток, вне всякого сомнения, слишком велик, чтобы принадлежать детям. Гроб прекрасно сохранил его. а теперь у нас он прочно зафиксирован.
Крайцлер поднял голову – он сиял, насколько этого от него вообще можно было ожидать:
– Дорогой мой детектив-сержант, это настолько же впечатляюще, насколько и неожиданно!
Маркус отвернулся, смущенно улыбаясь, и тут с прежней тревогой в голосе вступил Люциус:
– Прошу вас, не забывайте, доктор: это не имеет юридической или судебной силы. Это всего лишь зацепка и может служить только расследованию, не более.
– А более и не требуется, детектив-сержант, кроме разве что… – Ласло дважды хлопнул в ладоши и обратился к официанту, возникшему на пороге: – Десерта! Который вы, джентльмены, более чем заслужили.
Официанты унесли остатки нашего ужина и вернулись с грушами – вымоченными в вине, зажаренными во фритюре, посыпанными сахарной пудрой и политыми абрикосовым соусом. Я подумал, что Люциуса при виде их хватит удар. Крайцлер по-прежнему не спускал с братьев глаз.
– Это был действительно достойный труд. Но я боюсь, джентльмены, вам пришлось выполнять его, основываясь на не вполне… верных данных. За что приношу свои извинения.
Вслед за этим мы объяснили братьям Айзексонам истинную причину нашего расследования – за грушами и последовавшими за ними не менее прелестными птифурами. Ничто не замалчивалось – ни состояние тела Джорджио Санторелли, ни проблемы с Флинном и Коннором, ни наша встреча с Рузвельтом, ни беседа Сары с миссис Санторелли. Никто из нас не приукрашивал предмет наших поисков – человека, за которым мы охотились. Крайцлер сказал, что убийца, возможно, неосознанно подталкивает нас к поискам, но сознательно сосредоточен на одном насилии, и стоит нам лишь подобраться к нему поближе, насилие это может обратиться и на нас. Предостережение заставило Маркуса и Люциуса на миг примолкнуть – особенно после того, как им стало ясно, что все действия мы должны предпринимать втайне: официальные власти в случае разоблачения открестятся от нас. Но перспектива окрылила обоих. Любой хороший детектив ощутил бы на их месте то же самое – это был единственный шанс в жизни: проверить новую методику, причем вне удушающей хватки управленческой бюрократии, и, не исключено, сделать себе имя, если дело закончится успехом.
И должен признаться: после всей той еды, что мы поглотили, и вина ей под стать подобный вывод был просто неизбежен. Какими бы экстравагантными порой ни казались нам троим манеры братьев Айзексонов, их работа перевешивала все сомнения: за один день мы получили основное представление о физическом облике нашего убийцы, оружие преступления и, больше того – наглядный отпечаток конкретного физического свойства, который мог рано или поздно изобличить преступника. Добавьте к этому плоды Сариной инициативы – первое представление о том, что общего у всех жертв убийцы, – и для человека в некотором подпитии успех становился более чем осязаем.
Вместе с тем мне казалось, что моя собственная роль в расследовании пока что довольно второстепенна. Я не внес за сегодняшний день никакого вклада, разве что сопроводил Сару к Санторелли. Поэтому когда мы, считайте, вынесли Люциуса к кэбу, а на часах у Дэла пробило два, я зарылся в свой довольно-таки одурманенный разум, стараясь отыскать способ это положение исправить. Возникшая идея была тоже не трезва. Посадив Крайцлера и Сару в ландо (Ласло пообещал довезти ее до Грамерси-парка) и пожелав всем спокойной ночи, я отправился на юг. В «Парез-Холл».
Разумно полагая, что в «Холле» мне следует держаться на ногах, я решил прогуляться милю-другую в сторону Купер-сквер – в надежде, что холодный воздух немного меня протрезвит. Бродвей был почти пустынен, только группа молодых людей в белых униформах грузила снег лопатами в большие фургоны. То была частная армия полковника Уоринга, гения дворников, который уже умудрился привести в порядок Провиденс, Род-Айленд, а теперь вот собирался испробовать свою белую магию и на Нью-Йорке. Ребята Уоринга действовали эффективно – весь снег, конский навоз и прочий мусор после их ухода начисто исчезали с городских мостовых, – однако форма, вероятно, неким образом заставляла их считать себя «при исполнении». Нередко четырнадцатилетние дети, облаченные в белые куртки и шлемы Уоринга, пытались арестовать своих менее блистательных сограждан, застав их за легкомысленным сбросом отходов. Объяснить этим фанатикам, что они не имеют права приставать к людям, было просто невозможно, и случаи повторялись. Иногда все заканчивалось насилием, которым мальчики гордились, и, проходя мимо, я весь подобрался. Походка, тем не менее, должно быть, выдала мою нетрезвость, ибо когда я миновал несколько групп «стражей порядка», вооруженных лопатами и метлами, они с подозрением на меня покосились и посоветовали засорять улицы где-нибудь в другом городе.
Когда я добрался до Купер-сквер, мне стало намного лучше, хотя я чертовски замерз. Проходя мимо бурой громады «Купер-Юнион», я задумался о большом стакане бренди, который стоит заказать в «Парез-Холле». А потому меня застал врасплох рабочий фургон с надписью на боку: «ДЖЕНОВЕЗЕ И СЫНОВЬЯ – КУЗНЕЧНОЕ ДЕЛО – БРКЛН, Н.Й.», – вынырнувший с северной стороны парка Купер-сквер. Фургон тащила коняга серой масти, фыркавшая с таким возмущением, словно рада была оказаться в такую ночь где угодно, только не здесь. Фургон остановился, оттуда живо вывалились четыре человека в шапочках углекопов и немедленно устремились в гущу зарослей. Скоро они вернулись, но уже с добычей – двумя довольно вызывайте одетыми мужчинами.
– Грязные мужеложцы! – заорал один из здоровяков и с размаху съездил по лицу жертвы чем-то вроде куска трубы. Изо рта и носа у того немедленно хлынула кровь, заливая одежду и снег иод ногами. – Пошли прочь с наших улиц, имейте друг друга где-нибудь еще!
Двое других посланцев Бруклина держали второго мужчину, казавшегося старше первого. Третий наклонился к нему:
– Что? Мальчики нравятся?
– Прошу прощения, но вы не в моем вкусе, – ответил человек с хладнокровием, предполагавшим, что ранее он уже попадал в такие переделки. – Мне нравятся молодые люди, имеющие обыкновение мыться.
Ознакомительная версия.
