Но не грянуло. Флердоранж продолжала свою речь, гнев мамы потихоньку стихал, пока от него не осталось и следа. Никто не разобрал толком, что говорила Флердоранж: она шептала так, что услыхала одна окамисан. Женщины в жизни не видели того, что затем последовало. И никогда не увидят. Едва Флердоранж с поклоном закончила свою речь, окамисан улыбнулась. Не той рефлексивной улыбкой, даруемой патронам, а радостно и широко, как на памяти девчонок не улыбалась ни разу.
Им дали неделю отдыха – целую неделю, и все благодаря сумасшедшей наглости Флердоранж, ее нелепой отваге. После этого никто больше не плел интриг против Флердоранж.
Но никто с ней особо и не сдружился. Да, гейши были ей благодарны, но они же ее и побаивались. Она была не из той породы женщин, чьей дружбы добиваешься доверительными разговорами и мелкими шуточками, как это заведено у женщин. Ее отстраненность была непробиваема. Флердоранж как бы присутствовала здесь телом, а мыслями и духом была где-то далеко-далеко.
Конфликт с окамисан еще больше окутал тайной Флердоранж. Что Флердоранж сказала? Отчего размякла старая мымра? Почему Флердоранж рискнула? Откуда знала, что это сработает?
Гейши постарше, родом из деревни, поговаривали о магии и суевериях, травили байки о странных ведьмах, что живут в горах. Толковали о призраках и демонах, среди глубокой ночи пересказывали древние проклятия. Те, что моложе и образованнее, вспомнили о гипнотизме и силе внушения. Но любая гипотеза ничего не объясняла, и Флердоранж так и осталась – непознанное, смутно тревожное присутствие.
А затем произошла очень странная вещь. Примерно месяц спустя на вечеринке, устроенной для воротил бизнеса, дошла очередь до Флердоранж поиграть на сямисэне. Играла она необыкновенно талантливо, и ее подруги гейши с нетерпением ждали, когда этот момент настанет.
Первые жалобные ноты прозвучали деликатно и чисто: гейши сразу поняли, что никогда не слышали эту песню. Все уставились на Флердоранж, а та будто впала в транс, будто унеслась в другой мир. То было завораживающее, пугающее зрелище. В такие моменты исчезала обычная современная девушка, что ремеслом гейши зарабатывает на жизнь, и являлась древняя таинственная личность, что общается с божеством, от которого отрекся этот мир.
Песня звучала, медленно нарастая, нащупывая мелодию, затем извлекая из пространства ноты. Казалось, даже пустоты между звуками заряжены неизвестной энергией. А потом Флердоранж запела.
Такой голос гейши слышали впервые. Голос старухи, полный усталости и неколебимой печали, но такой прекрасный и умиротворенный, что у слушателей на глаза навернулись слезы.
В грустной балладе рассказывалось о старухе, пережившей свою семью. На ее глазах увяли, состарились, одряхлели и ушли в мир иной любовники ее молодости. И теперь ей остается только предаваться смутным воспоминаниям в ожидании смерти, которая все никак не придет. Все, кто это слышал, никогда не забудут последние строчки и голос, облекающий в слова отчаянное желание:
«Цветы увядают,
Теряя цвет,
Пока бесконечно
Тянутся дни мои в этом мире
Долгих дождей».
Когда она допела, все вокруг сидели и тихо плакали. Мужчины вытирали слезы о рукава женских кимоно, точно детишки, что ищут утешения у матерей. Флердоранж молчала, не двигаясь, глаза ее были пусты, а лицо застыло белым мрамором.
Вдруг она сконфуженно огляделась, увидела, что все плачут, и, будто не понимая, что заставило всех так рыдать, извинилась и быстро вышла из комнаты.
После того как все всласть поплакали, вечеринка продолжилась. Но атмосфера уже была иной. Смех пуст, флирт машинален. Через некоторое время окамисан пошла за Флердоранж. Вернувшись, она объявила, что Флердоранж заболела и на вечеринку не вернется.
По правде говоря, с Флердоранж она и не встретилась. Та уже собрала свои жалкие пожитки и исчезла. Больше ее никто не видел и ничего о ней не слышал.
Два дня спустя дом посетили несколько мужчин, которые расспрашивали о Флердоранж. Не клиенты, и вопросы их были официальны. Они сказали, что не из полиции, но вели себя как полицейские. Этот визит подтвердил всеобщие подозрения: с Флердоранж что-то не то, она – часть великой неразрешимой тайны.
Когда все узнали, что Флердоранж исчезла, дела пошли спокойнее. Зимы приходили и уходили, снова расцветала сакура. Женщины возобновили ссоры и интрижки, и все тайно радовались, что Флердоранж больше нет. Ее присутствие необъяснимо давило на всех. Без нее дом снова стал самим собой.
Но забыть ее не мог никто. Безлунными летними ночами гейши рассказывали небылицы о ней малышам. Говорили, что ветер, воющий в ветвях, – это стон одинокой женщины: боги наказали ее за красоту, и теперь она жалобно причитает в пустой ночи. И тогда они вспоминали Флердоранж.
– Любопытная байка, – после паузы сказал я.
– И главное – истинная правда, – добавила Маюми. Она знала, за какие ниточки дергать, и гордилась своим умением рассказывать истории.
– Серьезная дама, кем бы она ни была.
– Что вы имеете в виду?
– Это была не Флердоранж, – сказал я, авторитетно стукнув бокалом о стол. – По крайней мере, не та, которую ищу я.
– Никогда ее не забуду. Это была она. Как на фото.
– Вы сказали, что Флердоранж появилась в доме, когда вам было одиннадцать, так?
– Да.
– Тогда сейчас она уже старенькая. Старше вас лет на десять.
– Поосторожнее насчет стареньких.
– Но она не старше вас. Женщина, которая известна мне как Флердоранж, женщина на фото, не старше двадцати пяти.
– На фото – конечно. Должно быть, старая фотография, – уверенно сказала Маюми.
– Нет. Снимали месяц назад. Максимум год, – пожал плечами я. Еще одна зацепка ни к чему не привела.
– А почему вы уверены, что фото новое?
– Мне сказал специалист.
– Специалисты тоже врут.
– Я знаю мужчину на фото. Это современная фотография, потому что вот так он выглядел перед… ну, он недавно умер. – Мне хотелось извиниться.
– Я знаю, что это одна и та же женщина.
– Фото не очень хорошее. Я хочу сказать, ее лицо…
– Если фото не очень хорошее, откуда вы знаете, что это женщина, которую вы ищете? – возразила она. Разумно. Если я настаиваю, что это моя Флердоранж, Маюми тоже может быть уверена, что это ее Флердоранж.
– Может, ее дочь.
– Даже матери и дочки не бывают так похожи. Билли. Очнитесь. Вами кто-то играет. Не знаю почему, но кто-то пытается вас обдурить.
– Пока им это вполне удается.
– Я знаю эту женщину. Я никогда ее не забуду. Это старая фотография или подделка. Сами знаете, в наши дни подделать можно все. Компьютерные штучки, наложения, что угодно. Бросьте это. Забудьте и все, вот вам мой совет. – Она похлопала меня по руке. Она искренне встревожилась.
– Не могу. – Я наблюдал, как три пьяных безмолвных аколита, расплатившись по счету, вышли из бара. Остались только барменша, Маюми и я.
– Гнилая рыбья ерунда. Хватит терзаться. В жизни всегда есть выбор, – по-матерински увещевала она. Выглядел я, должно быть, не лучше, чем себя чувствовал. Я был жалок.
И она права. Выбор всегда есть. Но выбор – это не для меня. Для меня – гейши и неприятности.
– Не падайте духом. Выпейте еще. Переспите с Юрико и все такое, – сказал она, кивнув барменше, на которую я глазел весь вечер. Я не сдержал улыбки:
– Не смущайте меня.
– А, ерунда. Она ваша. Хотите ее?
– Я не думал, что здесь это делают, – промямлил я.
– Не говорите глупостей. Я совсем не об этом. Просто вы ей нравитесь. Я же вижу. Сходите с ней куда-нибудь. Пропустите пару стаканчиков. Загляните в лав-отель. Я присмотрю за баром, без проблем. Что скажете?
Я взглянул на Юрико. И смотрел довольно долго. Она поймала мой взгляд и озорно улыбнулась. Опасная девчонка.
– Мне нужно возвращаться в Токио, – тихо сказал я.
– Не глупите, Билли. До утра Токио никуда не денется. Как стоял, так и будет стоять, даже когда вам стукнет восемьдесят. А вот таких девчонок, как Юрико, уже не будет.
– А в чем тут ваш интерес?
Она лишь посмотрела на меня и вздохнула:
– Мне все равно, что вы делаете. Но я вижу, что у вас голова пухнет, вот и все. Мне не нравится, когда у людей такой вид. Я люблю смотреть, как люди веселятся, наслаждаются жизнью. Это моя профессия. Но, кажется, вы сами знаете, как лучше.
Я не был в этом уверен. Но все, что могло случиться между мной и Юрико за несколько безмятежных часов в Киото, вряд ли изменило бы ход моей жизни. Незнакомые девушки в незнакомых городах все еще полны очарования, и я с такими ночами пока не завязал, но они уже не таили в себе несбыточного. Может, я старел.
– Большое вам спасибо за помощь, мама Маюми, – наконец сказал я. – Если бы я больше слушался таких женщин, как вы, возможно, я был бы счастливее. Моя упертость не означает, что я не ценю вашу заботу. Но мне правда нужно вернуться в Токио. Вот когда все закончится, вернусь и оторвусь немного.
