– Это кто – какой-то местный клоун? Шут гороховый?
– Бумба Фун – член Чуши Гангдрук. Тибетского сопротивления.
– В Тибете есть сопротивление? Почему же я никогда не слышал о его бойцах?
– Потому что они действуют довольно успешно, – сухо отозвался Смит. – Китайские оккупационные власти стараются замалчивать их подвиги. Всех же схваченных они подвергают тайным пыткам и казням. Вашим проводником будет Бумба Фун.
– Мне не нужен проводник.
– Разве вы говорите по-тибетски?
– Нет.
– Или можете сойти за тибетца?
– Вы же знаете, что нет.
– Значит, без Бумбы Фуна вам не обойтись.
* * *
Итак, Римо стоял на обочине пыльного шоссе возле гаража для грузовиков, ожидая современного «вушилинга» или хотя бы полусовременного коричневого «донгфенга». Но только не «джифенга», потому что справочник предупреждал, что «джифенги» обладают малой скоростью и часто ломаются, а главное – в машине с трудом помещается водитель, не говоря уже о пассажире.
В течение двух часов мимо проносились только «джифенги», и Уильямс, отчаявшись, уже собирался остановить первый же попавшийся «донгфенг» или «джифенг». Оставалось лишь надеяться, что водитель за последние полгода хоть раз мылся.
Следующим оказался сверкающий новехонький «вушилинг». Похоже, полоса неудач закончилась.
Следуя указаниям туристического справочника, Римо сжал кулаки, оттопырив большие пальцы, и стал крутить руками так, будто сбивал масло.
Взвизгнув тормозами и подняв тучи пыли, автомобиль остановился. Водитель повернул к Римо обветренное лицо с веселыми глазами, в которых светилась мудрость. Трудно было сказать, сколько ему лет: может, тридцать, а может, и все пятьдесят. Суровая жизнь в горах безжалостно старит людей. На голову шофер нахлобучил тесную ушанку. Когда он высунул язык в знак приветствия, Римо подумал, что он здорово смахивает на четырехклассника.
– Лхаса? – спросил Уильямс.
– Шигаце, – ответил мужчина.
– Около Лхасы?
– Да-да. Сто, двести миль не доезжая.
– Достаточно близко для правительственного служащего, – заметил Римо, влезая в кабину.
Врубив первую передачу, водитель спросил на ломаном английском:
– Как тебя зовут?
– Римо.
– Ри-мо. Хорошее имя. А фамилия?
– Буттафуоко.
– Звучит гордо.
– В Америке такую фамилию приходится слышать чуть ли не каждый день.
– Ты журналист?
– Сотрудничаю в «Еженедельнике рабочих-социалистов».
Шофер сплюнул.
– Но на самом деле я агент ЦРУ, – добавил Уильямс.
Водитель с такой силой ударил себя в грудь, что у шапки на голове даже уши задрались.
– ЦРУ – это хорошо. Пинать коммунистов в задницу! Зачем ты ехать в Лхасу? Там сейчас беспорядки.
– Я должен встретиться с бунджи-ламой.
– Таши делек.
– Что это значит? – поинтересовался пассажир.
Шофер рассмеялся.
– Желаю удача, желаю удача тебе и бунджи-лама, хе-хе-хе-хе.
Дорога вилась змеей, как, впрочем, и все тибетские дороги, постоянно огибающие высокие горы с пропастями и заснеженными вершинами, а затем спускающиеся в желтые от горчицы долины или идущие через поросшие пышной зеленью ущелья.
Но Тибет был прежде всего горной страной. Стоило им миновать одну гору, как впереди уже маячили три-четыре других снежных пика. Создавалось впечатление, будто играешь в видеоигру с бесконечно повторяющимися пейзажами; только открывающиеся перед тобой виды не были однообразны.
Римо никогда не был большим любителем гор, но от этих просто глаз оторвать не мог.
Шофер гнал машину как сумасшедший, лихо закладывая крутые повороты. Раза два Уильямсу даже казалось, что колеса с одной стороны вращаются в пустоте. Он все время держался за ручку дверцы, чтобы в случае чего сразу же выпрыгнуть.
Дорога пошла щебеночная, кое-где сужаясь из-за давнишних осыпей. На обочине ржавели разбитые легковые автомашины и грузовики. Те, что не вписались в горную дорогу, валялись далеко внизу, среди скал.
Местность вокруг расстилалась бесплодная, негостеприимная, открытая всем ветрам.
Теперь их окружал разреженный воздух. Римо изменил ритм своего дыхания. В Синанджу дыханию придавалось величайшее значение. «Правильное дыхание, – говорил Чиун, – источник неисчерпаемых сил; оно превращает каждую клеточку тела в миниатюрное горнило, обладающее неограниченным потенциалом».
Уильямс замедлил дыхательный цикл, стараясь при каждом вдохе получать как можно больше кислорода. Ему уже приходилось бывать в высокогорных районах, например, в Мексике и других местах, но Тибет – «крыша мира». Горы здесь самые высокие. Впрочем, Римо не унывал, надеясь, что сможет действовать успешно и в этой разреженной атмосфере.
Ощущение было такое, что мозг все же недополучает кислорода, но через два часа это ощущение исчезло. Это был хороший знак.
– Где кончаются горы? – спросил Римо у шофера.
Тот неопределенно махнул рукой в сторону невероятно голубого неба.
– Горы нигде не кончаются. Идут до самого неба и еще дальше.
Время от времени водитель притормаживал, чтобы пропустить пастуха с двумя-тремя черными мохнатыми яками. За одним из поворотов им вдруг встретилось стадо горных коз. Козы быстро вскарабкались по склону и рассеялись вдали, перепрыгивая со скалы на скалу.
Шофер хохотал так, будто никогда в жизни не видел ничего смешнее.
Оглянувшись, Римо отметил, что ни одна коза не сорвалась с кручи. Прыгуны они были замечательные.
– Сколько ты мне заплатишь? – спросил вдруг водитель.
– Ничего.
Шофер изо всех сил ударил обеими руками по баранке. Уильямс даже удивился, что та не сломалась – так силен был удар.
– Я, черт побери, лучший во всем Тибете водитель!
– Это-то меня и пугает, – мрачно произнес Римо.
* * *
Ночью удача им изменила. Впереди засверкали всполохи, на какое-то мгновение высветив горный рельеф. Прямо фейерверк, устроенный самим Господом.
– Может, китайские танки? – предположил водитель.
Они въехали в долину, и стало ясно, что здесь разыгралась сильнейшая гроза. Небо гневно сверкало, гром громыхал, как орудийная канонада; ему отвечало усиленное естественными резонаторами эхо.
Наконец хлынул дождь, застилая прозрачной пеленой лобовое стекло. Ни один разумный человек не стал бы продолжать путь в таких условиях.
Однако тибетец до упора выжал педаль газа.
– Куда ты гонишь? Остановись на обочине! – заорал Римо, стараясь перекричать шум двигателя.
Но тибетец только покачал головой.
– Нет, впереди река. Мы можем успевать.
– Ты что, спятил? Река уже все равно вышла из берегов!
Хищно оскалив зубы, водитель лишь поддал газу.
Грузовик с ревом ринулся вперед, и вдруг вода на лобовом стекле стала грязно-коричневой. Вибрация шасси прекратилась.
– Мы въехали в реку, – самодовольно произнес шофер.
Колеса с жалобным звуком разбрасывали жидкую грязь. И вот они словно прекратили вращение.
Римо быстро опустил стекло и выглянул наружу. Волосы у него тут же встали дыбом: оказалось, они плывут вниз по течению, медленно разворачиваясь на плаву.
– Мы плывем, – многозначительно заявил он водителю, закрыв окно.
– Хорошо. Экономим бензин.
– Что, если мы пойдем ко дну?
– Ты умеешь плавать?
– Да.
– Хорошо. А я вот нет. Ты должен меня спасать.
Проплыв две-три мили, грузовик ударился о скалу и перевернулся.
Уильямс был наготове. Открыв дверцу, он выскочил наружу. Затем, схватив водителя за сальные волосы, вытащил и его. Тот весь был покрыт грязью.
Римо взвалил его себе на плечи и вскарабкался на уступ. Перепрыгивая с камня на камень, Уильямс добрался до противоположного берега.
Опустив шофера на землю, он хмыкнул:
– До чего же здорово ты водишь машину!
– За зиму грузовик обсохнет, – беззаботно отозвался бедолага. – Дойдем пешком.
– А далеко еще идти?
– Под дождем идти вдвое дольше.
– Это уж слишком, – заключил Римо. Но что он мог поделать? Пришлось следовать дальше на своих двоих.
Опустив головы и прищурившись, чтобы глаза не захлестывало водой, они час с лишним шлепали под непрерывным ливнем по лужам на плато. Гром все еще гремел. К счастью, молнии полыхали где-то далеко на севере.
– Неужели этот дождь никогда не кончится? – проворчал Римо.
Водитель пожал плечами.
– У нас есть такая поговорка: «Люди говорят, что время проходит, а время утверждает, что проходит человеческая жизнь».
Внезапно дождь прекратился, правда, в небе по-прежнему громыхало, полыхали молнии. Римо, проведшему почти всю свою жизнь в американских городах, редко приходилось дышать таким свежим воздухом.
Неустанно двигаясь вперед, Римо усилием воли повышал температуру своего тела. В скором времени от него повалил пар, а еще через двадцать минут ходьбы одежда на нем совершенно высохла.
