– Как же там оказался человек?
– Я послал.
– Я же приказал, ничего не предпринимать! Не провоцировать заключенных!
– Последний ваш приказ, товарищ генерал, обязывал меня найти место, с которого лучше всего прослушивается зона. Эта угловая вышка – лучший вариант.
– Плохо работаете, не сумели обеспечить скрытность. А ваши зеки стреляют, напротив, слишком хорошо.
– Среди них есть фронтовики, товарищ генерал.
– Догадываюсь. Кто руководит этой сворой подонков?
– Инициаторами недовольств выступили политические. Узнав об аресте Берии, они обнаглели и завалили администрацию письмами с дерзкими требованиями. Блатные воспользовались ситуацией и организовали настоящий бунт. По нашим сведениям, сейчас зоной верховодит вор в законе по кличке Кумарь. Колония обесточена, телефонную связь мы замкнули только на себя. Я разговаривал с ним.
– Что он требует?
– Всеобщей амнистии, – усмехнулся полковник. – И прокурора из Москвы.
– Где план колонии?
– В нашем штабе, товарищ генерал-майор. Прошу вас. – Кротов любезно откинул брезент над входом в выгоревшую палатку цвета хаки.
Иван Витальевич покрутил неповоротливой шеей, собираясь подозвать Композитора, но не знал, как лучше это сделать. Звания у агента нет, кличку раскрывать нельзя, а по имени обращаться, совершенно не к месту. Вдобавок ко всему, Марк Ривун стоял спиной к генералу и рассматривал темные очертания построек на территории колонии. В окружении людей в военно-полевой форме он выглядел, как свежий огурец среди пыльных картофелин.
– Трифонов! Давай сюда нашего консультанта, – окликнул генерал своего подчиненного и объяснил полковнику. – Со мной прибыл специалист по таким ситуациям. Он из гражданских, но работает на нас.
В центре просторной палатки под лампой с железным абажуром располагался квадратный стол. Полковник разгладил на нем большой лист бумаги.
– Это карта колонии. Вот здание администрации, это санчасть, внутренняя зона, бараки.
– Где сейчас находятся заложники?
– Уверен, что в изоляторе, который примыкает к зданию администрации. Там имеются хорошо оборудованные камеры, и держать в них заложников наиболее удобно. К тому же, там единственный телефон. И Кумарь разговаривал оттуда.
– Так. О каком плане вы говорили?
– Смотрите, это главные ворота, – полковник ткнул остро заточенным карандашом в карту. – Если с разгона выбить их грузовиком, то до изолятора рукой подать. Я предлагаю следующее. Сначала, путем ложной атаки с тыла, отвлекаем внимание противника. Затем, наиболее подготовленные бойцы, используя элемент неожиданности, врываются на грузовике через ворота, сходу захватывают здание администрации и освобождают заложников. Еще две роты вслед за ними проникают на территорию, отсекают внутреннюю зону, окружают бараки и производят жесткую зачистку. Оцепление из автоматчиков контролирует внешний забор и, если потребуется, уничтожает убегающих. Начать предлагаю, когда полностью стемнеет.
Генерал МГБ поморщился от бравого тона полковника. Он недолюбливал военных. Армейские командиры привыкли рубить сплеча, понятие отдельной человеческой жизни для них не существовало. Оно заменялось бездушным процентом потерь. Годы кровопролитной войны приучили их оперировать только глобальным результатом: достигнута цель или нет. Победителей, как известно, не судят. Разгромил врага, добыл победу – получи орден!
Но Иван Витальевич сегодня прилетел не за наградой. Его интересовала жизнь одного единственного человека – любимого сына Тимофея. И в этом случае требовался хитрый подход, а не лихая кровопролитная атака. Если армейских военачальников Бурмистров сравнивал с мясниками, орудующими топором, то себя он считал ловким хирургом.
"Хорошо, хоть артподготовку не предлагает", – тоскливо подумал генерал и спросил вояку:
– Допустим, вы начнете ложную атаку с тыла. Где гарантия, что преступники сразу не уничтожат заложников?
Полковник сдвинул фуражку, поскреб за ухом.
– Если требуется, мы можем начать и без отвлекающего маневра. В этом случае, конечно, противник не будет рассосредоточен по территории, и его отпор будет сильнее, но мы справимся. У нас значительное превосходство в вооружении и военной технике, товарищ генерал-майор.
Бурмистров тяжело вздохнул.
– Для зека колония – дом родной. Он здесь каждый закуток знает. А твои солдаты сунутся туда в первый раз. Да еще ночью!
– Есть карта, товарищ генерал. Мы так пол-Европы взяли.
– А сколько могил вы там оставили? То-то! В здании администрации на окнах решетки, двери железные, в изоляторе каждый коридор перегорожен. Быстро у тебя, полковник, ничего не получится. Пока бойцы будут продираться к заложникам, их трижды успеют прирезать. А пулеметчик! Забыл, как он бревно раскрошил. Ни одной пули мимо. Сколько он твоих бойцов положит?
– У меня снайперы есть, – оправдывался полковник без прежней уверенности.
– Отсюда, из-за забора они никого не достанут!
Кротов помрачнел, насупился.
– Что вы предлагаете, товарищ генерал-майор?
– Перед штурмом надо точно знать, где находится враг, а где – заложники? Для этого я и привез из Москвы специалиста.
Собравшиеся военные с любопытством посмотрели на сутулую фигуру в щегольском плаще, всё это время равнодушно простоявшую в стороне от стола. Бурмистров вежливо спросил Композитора:
– Задача ясна, товарищ специалист? Что скажете?
Марк Ривун, казалось, только сейчас обратил внимание на присутствующих. Все ждали. Прошла минута. Смущенный генерал хотел уже повторить вопрос понастойчивее, но Композитор опередил его:
– Могу я позвонить?
– Куда?
– Туда, – Марк махнул рукой в сторону колонии.
Полковник взглянул на генерала, получил одобрение, одной рукой крутанул вертушку на телефонном аппарате, другой поднял трубку и предупредил:
– Только, если там захотят ответить.
Марк принял протянутую трубку и приложил к уху. Почти сразу на другом конце провода кто-то закричал:
– Что, козлы вонючие! Привезли прокурора? Пусть идет сюда с приказом об амнистии. Я, честный вор Кумарь, не за себя прошу. А за товарищей, безвинно отбывающих сроки. Вот мое последнее условие! Сегодня до рассвета выпускаете по амнистии двести человек. С правильными бумагами и без обмана. Тогда, к вечеру, я отпускаю заложников. Еще условие. Оставшихся ребят не трогать. Если нужен зачинщик, я готов пойти под суд. Только суд должен быть честным, открытым и проходить в Москве. Согласны? Я не слышу ответа!
Крикливый взвинченный тон мешал Марку. Когда возникла пауза, он попросил:
– Вы не могли бы говорить потише?
– Что?! Кто это?
– Потише, я прошу. Зачем кричать?
– Вот еще…
– А лучше помолчите.
Обалдевший вор отстранил трубку и странно посмотрел на нее. Марку только это было и надо. Кумарь через минуту пришел в себя и потребовал:
– Кто там вякает? Мне нужен самый главный начальник. Соедините с ним немедленно! Где прокурор?
– Я всё передам, успокойтесь. И не брызгайте слюной в трубку, мне неприятно.
Рука вора опять опустилась. Он долго собирался с мыслями, наконец, успокоился и решил сделать заявление.
– Слушай сюда, мразь! Я буду говорить тихо, а ты запоминай. Если до рассвета вы не выполните мое требование, то, как только взойдет солнце, мы обезглавим первого заложника, а череп выставим на кол. И так будем поступать каждый час.
Он замолчал, прислушиваясь к собеседнику. Не дождавшись никакой реакции, нервно спросил:
– Ты всё понял?
– Конечно.
– Тогда – конец связи. Жду прокурора с документами. Больше ни с кем говорить не буду.
– Подождите. Вы бы муху выпустили. В соседней комнате в стекло бьется. Зудит неприятно.
Кумарь медленно опустил трубку, задумчиво перешел по коридору в другой кабинет и тупо уставился на маленькую мушку, вяло колотившуюся в грязное окно. Тихое жужжание в его ушах все нарастало и нарастало.
– Убить ее! – взвизгнул вор и ткнул кулаком сопровождающего верзилу: – Размазать стерву!
Бурмистров и Кротов, внимательно слушавшие телефонный разговор, наблюдали за притихшим Композитором. Полковник с недоверчивым удивлением, генерал вопросительно.
– Заложников в камерах нет, – сообщил Марк. Он хотел добавить "живых", но воздержался.
– А где же он… они? – сглотнув подступивший к горлу ком, выдавил слова генерал.
– Мне надо прогуляться.
Марк развернулся и беспрепятственно вышел из палатки. Он тихо шел вдоль темного забора колонии, иногда останавливался, замирал, затем шагал дальше. За ним на значительном отдалении следовал капитан Трифонов, получивший приказ генерала, не мешать Композитору, и утешавший себя мыслью, что в случае необходимости пуля достанет беглеца.
За час Композитор обошел вокруг колонии и вернулся к главной палатке-штабу. Заметно нервничавший генерал вцепился в потертый рукав кожаного плаща агента и, заглядывая в глаза, спросил:
