— Эх, сейчас бы сюда Восемьдесят Второго… — Сайрус намеренно сделал паузу.
— Он не готов. Пока.
— А остальные?
— А что? Некоторые да. По крайней мере, их было бы достаточно, чтобы хоть как-то нас разгрузить.
Сайрус пожал плечами.
— Как бы смерть Хорста негативно не сказалась на состоянии персонала.
— Не волнуйтесь. Обнаружившая его уборщица доложила напрямую старшему надзирателю смены, а он — мне. Уборщицу я взял в карантин: со следующим рейсом она отправится в «Улей». Старший надзиратель — один из Хекелей, а у них все как в сейфе: умеют держать язык за зубами.
— Славно, славно, — с задумчивым видом произнес Сайрус. — А у нас есть легенда насчет отсутствия Хорста?
— Понадобился в «Улье». Уже пущен слух, что он получил завидное повышение и отправился в «Улей», где возглавит новый отдел. Хорст якобы и под стрессом-то ходил оттого, что переживал, возьмут его или нет. Такое уже срабатывало раньше, да еще и шло во благо: хорошо сказывается на боевом настрое и служебном рвении.
Сайрус кивнул. Персонал, посылавшийся в «Улей», в «Деку» никогда больше не возвращался. Исключение было минимальным: Отто с Сайрусом, кое-кто из Хекелей, плюс один-два ключевых специалиста; больше никому курсировать между двумя объектами не разрешалось. Никто, помимо узкого круга посвященных, даже не знал, где они находятся. Для профилактики в систему время от времени намеренно запускалась деза. Скажем, поддерживалась смутная молва, что где-то в Мексике находится некая «лаборатория А», а еще один объект готовится к запуску в Австралии. Причем ни то ни другое не соответствовало действительности. Просто подобные слухи оправдывали себя в случае внезапного исчезновения того или иного сотрудника.
Надо сказать, что последнее время количество самоубийств среди сотрудников «Деки» настораживало. Что касается алкоголизма и наркомании, то тут показатели были еще выше, хотя проводившийся с недавних пор забор мочи и крови перед выходом на рабочее место несколько снизил процент являвшихся в состоянии «измененного сознания». Эта борьба давалась ох как нелегко. Причем уровень все равно оставался высоким.
— А какой у Хорста был фронт работ?
— Болезнь Тей-Сакса.
— Так откуда у него стресс? Вы же его апробировали?
— Безусловно. Он не еврей; не было их и среди его близких знакомых. И интимных связей с еврейками у него не было. Более того, евреям он не доверял, что было отмечено в его изначальных оценках и собеседованиях при трудоустройстве. Он даже набрал у нас «семерку» насчет неприязни к евреям в сфере своей профессиональной деятельности, поскольку из-за них невозможно получить достойную работу или гранты.
— Так откуда ж у него депрессия?
— Оттуда, где у нас самое уязвимое место. Всегда одно и то же: совесть, видите ли. Как бы мы с этим ни боролись, они все равно доходят до точки, где над их видением мира и верой в новый порядок начинает довлеть страх.
— Страх чего? — сердито фыркнул Сайрус.
— Проклятия, вероятно. В той или иной форме.
— Ерунда. Мы их всех изначально тестируем на научный атеизм.
— Большинство атеистов — скрытые агностики или разуверившиеся теисты.
— И что с того?
— Как вы верно указываете во многих своих обращениях к персоналу, мы здесь все как на передовой. Поговорка насчет того, что атеистов под вражьим огнем не бывает, по большей части справедлива. Даже если вера их преходяща и условна.
— Ну и… Ты хочешь сказать, это моя вина?
— Вовсе нет, патрон. Я лишь говорю, что это признак неотъемлемой внутренней слабости, которую неминуемо смоет волна вымирания.
Сайрус, запахнувшись в халат, прошел к потайному окну. Отсюда открывался вид на производственные емкости и снующих вокруг работников в белых комбинезонах.
— Надо бы усерднее стараться разыскать ген, отвечающий за совесть, — сказал Отто.
— Чего я не понимаю, Отто, а понять бы мне надо, так это того, почему и каким образом подобное происходит, когда мы всегда, систематически, с непреложным упорством вводим каждому из нашей команды ученых препарат, подавляющий ВМТ-два?
ВМТ-2 (везикулярный моноаминный транспортер второго поколения) был мембранным протеином, переносящим моноамины вроде допамина, норепинефрина, серотонина и гистамина из клеточной цитозоли в синаптические везикулы. Генетик Джин Хэмер в свое время первым провозгласил, что этот ген наиболее активен у людей со стойкими религиозными убеждениями и наименее выражен у тех, кто не верит ни во что или почти ни во что. Сайрус живо проникся и этими, и некоторыми другими нейротеологическими воззрениями. Годы ушли у него на изучение связей между уровнями диметилтриптамина в шишковидной железе и уровнем всяческой духовной блажи.
— У нас никто из команды, — категорично заявил Сайрус, — не способен ни на какие верования, тем более религиозные.
— Мы это уже с вами обсуждали, патрон, — с непроницаемым видом заметил Отто. — Вы мне еще твердили о вашем полном неприятии теории насчет «гена Бога».
— Я не это, черт возьми, имел в виду, — буркнул Сайрус и, придвинувшись к Отто, вдруг заорал: — Я говорил, что не верю, будто бы он отвечает за всякую веру! За истинную веру он не отвечает! А веру ложную можно контролировать генетикой! — И далее, уже сдержаннее: — Я имею в виду веру во всякие там идеалы и божества, никак не связанные с божественной тропой расового развития. Никому с чистой, генетически незапятнанной родословной, верящему в верный и единственный путь к новому порядку, гена веры не требуется! Это непреложная истина веры как таковой. А подрывают ее, причем вот уже два с лишним тысячелетия, все эти католические и прочие свиньи, своими религиозными россказнями про этого еврея-искупителя!
Отто осторожным движением отер с лацкана брызги начальственной слюны.
— Как скажете.
Сайрус отодвинулся. Лицо его все еще горело, глаза яростно блистали.
— Получается, что-то в генной терапии не так.
— Разумеется, сэр, — сдержанно согласился Отто, — однозначно.
— В общем, цепочку прогоним еще на раз. Еще один круг генной терапии.
— Само собой.
— И чтоб никаких мне больше приступов совести! Это что еще за выходки?!
— Боже упаси, — скривился в улыбке атеист Отто, спеша уйти, прежде чем Сайрус не начал кидаться предметами.
Частный аэродром близ Денвера, Колорадо.
Суббота, 28 августа, 14.29.
Остаток времени на Часах вымирания:
93 часа 31 минута (время местное).
Старший с Банни встретили меня у спущенного трапа — оба в форме со знаками отличия, но, судя по всему, без оружия. Вид у них, понятно, не сказать, чтобы счастливый.
Ханлер пожал всем нам руки, но остался при самолете, а мы направились в небольшой ангар на краю летного поля. Внутри был припаркован приземистый фургон с логотипом мороженого; тем не менее облокотившийся на машину дядя торговца пломбиром никак не напоминал. Скорее он был бы похож на пожилого Ван Дамма, если б не ножной протез и явно боевые шрамы на лице.
— Кэп, — официально обратился Старший, — позвольте представить: Кирк Реймс, первый сержант морской пехоты. Возглавляет полевую поддержку денверского подразделения.
Имя у Кирка было вполне под стать образу, а рукопожатие такое, что впору кирпичи дробить, причем без всякой кирки.
— Рад видеть, кэп, — поприветствовал Кирк. — Наслышан. Обо всем.
— Судя по всему, мореход, — сказал я с улыбкой, — ты и сам можешь многое нам рассказать. Как тебе удалось улизнуть от ДВБ?
— Они слышали, что я инвалид. Ну и послали меня взять всего двоих. — Он пожал плечами-валунами. — Выходит, не рассчитали.
— Думали, инвалид, а он болид, — хмыкнул Старший.
— Значит, не рассчитали, — согласился я. — Ну а у тебя какие планы?
Кирк опять пожал плечами.
— Шеф велел обеспечить вам всяческую посильную поддержку. «Глубокое железо» — это полчаса отсюда. Я прикинулся потенциальным покупателем, спросил, смогу ли подъехать как-нибудь на неделе. И заодно узнал, какие у них часы работы. Сейчас они открыты. Их главный по продажам на месте. Звать Дэниэл Слоан. Вот информация. — Кирк протянул листок бумаги с контактными номерами и еще тоненькую папку. — Это основняк с их сайта. Спецификации, всякое такое.
— Молодчина, — одобрил я. Открыл папку, мельком глянул, закрыл. — Дорогой ознакомимся. Что у нас с амуницией? У меня только пукалка с двумя магазинами. Пополнить сможешь?
Наш морпех лишь ухмыльнулся и, махнув рукой дескать, айда, — подвел нас к машине и отодвинул дверь. Внутри находился целый мобильный арсенал. Здесь было представлено всякое стрелковое оружие, от станковых пулеметов до реактивных гранатометов.
