макушки до пят, заставил меня забыть о боли. Я глянул в сторону и увидел камень Фунтов пять, не меньше. Булыжник не был окровавлен, значит эта скотина им все-таки не воспользовалась. Я, стоящий здесь, являюсь лучшим тому доказательством.
Наверное, самое время принять Иисуса, нашего спасителя.
Интересно, а церковь примет раскаявшегося убийцу? Ну, в смысле, принять-то они примут, но станут ли они мне помогать? Нет, ну наложат епитимью, заставят разносить журнальчики и приставать к прохожим, но они ведь считают, что суд божий – суд высшего порядка. А значит привлекать меня к ответственности за одно прегрешение дважды – не по-христиански. Наверное, так и есть. Но, проверять на практике взаимодействие церкви и государства мне не хотелось.
Но, все-таки, во сколько поклонов обойдется убийство человека? Нужно запомнить этот вопрос. Если я ничего не путаю, смертникам полагается беседа со священником и, сейчас я вижу, что нам будет о чем поговорить.
Я отлип от стены и, балансируя, встал. Дрожь во всем теле не унималась, но я боязливо сделал шаг, потом другой. Несмотря ни на что, я сохранял способность двигаться, взгляд прояснялся с каждой минутой. В голове стучало, перебивая взрывы боли, одно слово – нерушимый. Название песни, слышанной мною когда-то. “Мои кости в огне, а сердце из камня” – что-то такое в ней пелось. Прямо про меня.
Следующие сорок минут у меня ушло на ползание по грязному асфальту в невыносимых попытках собрать свои вещи, которыми побрезговал грабитель. Гребанный ублюдок растоптал крекеры и вытер ноги о мой рюкзак. Трясущимися руками, не пытаясь утирать бегущие слезы, я запихивал копеечный скарб, ставший за минувшие часы для меня ценнее всего золота мира. Я всхлипывал (или мне так казалось) от жгучей обиды и безысходности. Если бы безысходность нуждалась в визуализации – то он выглядела бы именно так. Униженный, плачущий, избитый мужчина, сгребающий хлам в замызганную сумку.
Глаза застилал розовая пелена, на периферии зрения плясали белые точки. Я сжал тубус с Сахаптином, валявшийся возле мусорного бака, рядом с заплесневелой половиной лимона. Я сжал его до боли, не сдерживая эмоций – тубус был цел.
Приведя, насколько это было возможно, себя в порядок и, поправив ремни рюкзака, вздохнул, поморщившись от боли, охватившей все тело. Боязно, держась за влажную шершавую стену я подошел к замызганной двери. На уровне головы которой поблескивало разбитое стекло небольшого окошка. Со страхом я принялся вглядываться в грязную муть стекла, пытаясь уловить точку фокусировки, дабы оценить, насколько мои внутренние ощущения соотносились с внешними признаками увечий.
С первого взгляда – мое сердце ухнуло куда-то вниз. Я выглядел ужасно. То есть, мое самочувствие было куда лучше моего вида. То, что еще вчера было, в принципе, симпатичным лицом мужчины средних лет, превратилось в одутловатую маску, увенчанную копной грязных, сбившихся клоками, волос. Прорези глаз скрывали взгляд, а распухшие губы вызвали бы зависть любой молодящейся дамочки, сидящей в очереди к пластическому хирургу.
Меня вырвало. С каждым спазмом, тело прошибала волна острой боли, эпицентром которой были ребра. Стонучи и плача, я исторг из себя все что требовало выхода из моего желудка. Сквозь пелену слез и тумана я разглядел в мутной жиже кровяные сгустки. Черт.
С трудом выпрямившись я еще раз взглянул в осколки окна, разглядывая свое новое лицо. Стоит заметить, что я все-таки добился поставленной цели – то, что смотрела на меня в отражении было бесконечно далеким от образа, представленного в полицейских ориентировках. В голове мелькнула мысль – может и не стоило идти на, настолько, крайние меры, ведь, кажется, что за последние пару дней я изменился до неузнаваемости. Не только внутри, но и внешне. И, хоть это и не было первоочередной проблемой, меня беспокоил новый образ.
Я отступил и направил все силы на попытку приободрить себя. Без этого – мне не добраться до, такого манящего, дома благословенной миссис Тилен. Джек-пота всей этой безумной лотереи, обетованной земли жалкого избитого диабетика-убийцы, убежища в, нежданно наступившей ядерной войне. И, несмотря на то что, больничная палата, пусть и с цепью, приковывающей к койке, сейчас казалась куда привлекательней, я сделал шаг по направлению к улице. Споткнулся. Сделал еще шаг…
…I hear her voice, in the morning hour she calls me
The radio reminds me of my home far away
And driving down the road I get a feeling
That I should have been home yesterday, yesterday…
Эмили сидела в машине, ее расфокусированный взгляд был бесцельно устремлен перед собой, руки покоились на руле. В голове звучала та самая, проклятая песня. Время от времени правая рука соскальзывала вниз, к подставкам для чашек, хватала открытую бутылку джина и, почти на автоматизме подносила к губам Эмили. Терпкий можжевеловый аромат на мгновенья заглушал запах духов Джеффри и вышибал из памяти мотивы хита Джона Денвера, которые в безумном макабрическом плясе хороводили в голове детектива Стабле, сплетаясь и сталкиваясь между собой. В висках она чувствовала гулкую пульсацию, по щекам текли слезы, которые, по ощущениям тоже пахли духами Джеффри Рассела.
Эмили встрепенулась, стряхивая мимолетное наваждение и, дрожащими руками прикурила сигарету. Ненасытно втянув в себя дым, она сделала протяжный глоток джина и скосилась в сторону дома погибшего напарника. В доме кто-то был. Она убедилась в этом минут двадцать назад по силуэтам, видимым сквозь занавески.
По пути сюда она перебрала тысячи причин развернуться, и ни одна не была весомой. Эмили сама настояла на том, что именно она должна сообщить Аманде о том, что ее муж был забит до смерти в замызганном туалете второсортной забегаловки.
Еще один глоток и затяжка. Бутылка ощутимо потеряла в весе за то время, что Эмили сидела здесь.
И вот, полчаса, как она курит сигареты одну за одной, пытаясь заполнить опустошенность внутри солью слез и теплом алкоголя, с ужасом поглядывая на входную дверь дома напарника, опасаясь увидеть в дверном проеме Аманду, или, еще хуже, Бена. Как себя вести в таком случае, она не знала. Даже представляя подобную ситуацию, ее одолевал тремор, а руки холодели.
Эмили собирала в кулак все свое мужество, чтобы пройти эти, невероятно длинные десять метров, до входной двери, которые жестоко разделят жизнь семьи Джеффа Рассела на счастливое «до» и бескомпромиссное «после». Как найти в себе силы посмотреть в глаза вдове? Какие слова произнести? Как смягчить удар? И, возможно ли это в принципе?
Тщетно
