Остававшееся до начала передачи время мы провели, шутливо болтая о разных пустяках. Ко мне вернулась прежняя уверенность, как-то само собой возникло ощущение, будто нас объединяет нечто важное. Я чувствовал, что могу говорить с Линдой обо всем на свете.
Студия была оборудована двумя фальшивыми стенами с книжными полками, на которых красовались пустые переплеты. Гость размещался на красном бархатном диванчике, возле которого стояло кресло для ведущего. Сдержанный стиль обстановки довершали темный пушистый ковер и торшеры с неяркими лампами. Когда мы заняли свои места, Линда принялась напоследок еще раз просматривать свои записи, я же воспользовался случаем и стал оглядываться по сторонам, изучая непривычную обстановку. Два оператора проверяли оборудование, повсюду вне зоны охвата камер лежали бесчисленные провода, с потолка гроздьями свисали лампы. Никто из тех, кто готовил передачу, не обращал на нас ровным счетом никакого внимания. Мы были для них всего лишь частью декораций.
Интервью началось с того, что Линда Вильбьерг поздравила меня с успехом моего романа и растущим интересом к моему творчеству со стороны читательской общественности. Рассчитывал ли я на это? Так же, как и в бесчисленных интервью, данных мной за последние дни, я отвечал, что, разумеется, к подобному всегда сложно привыкнуть, однако я весьма рад, что труд, на который я потратил столько времени, увенчался наконец заслуженным признанием. Затем мы говорили о волне негодования, вызванной моей книгой, а также вообще об освещении насилия в средствах массовой информации. Все это были вопросы, которые не раз задавались мне ранее, и ответы на них я уже затвердил назубок, однако присутствие рядом со мной Линды, вся здешняя атмосфера, а также «волшебная пудра» превращали нашу встречу скорее в интимную беседу, нежели в обычное интервью. Я и сам не заметил, как по собственной воле выболтал о себе гораздо больше, чем мне хотелось бы. Линда слегка флиртовала со мной, что также оказалось весьма действенным приемом.
Примерно в середине интервью она спросила, как мне удается выдумывать все эти жестокости и настолько подробно описывать сцены насилия, что порой читать книги становится почти невыносимо. На подобные вопросы мне также приходилось отвечать прежде, однако на этот раз мой ответ отличался от того, что я давал обычно.
Я рассказал ей правду.
В период написания «Внешних демонов» огромное место в моей жизни занимала Ироника. Вокруг нее строилось все мое ежедневное существование, и именно она являлась для меня источником вдохновения. Расхаживая по квартире с малюткой на руках — ей это весьма нравилось — и глядя на нее, такую доверчивую, беззащитную, трогательную и полную неподдельной любви, я пытался представить себе настоящий ужас: что самое худшее может случиться с ней в данную минуту. Став новоиспеченным отцом, я значительно изменил свои взгляды на мир. На свете не существовало ничего такого, на что бы я не пошел ради моего ребенка, и эта полнейшая самоотверженность, в свою очередь, порождала еще более сильное чувство — чувство страха. Что, если с ней что-нибудь случится? Один за другим я прокручивал в своем сознании худшие кошмары и прислушивался к собственной реакции. Если мне невыносима была сама мысль о том, что подобное может случиться с моей дочерью, я включал это в роман, в противном же случае безжалостно отметал в сторону и фантазировал дальше. Таким образом, я один за другим исследовал все потайные ящики собственного воображения в поисках нужных мне инструментов, придумывая самые жуткие сценарии, какие только в состоянии был подсказать мой страх.
И хотя жертвами во «Внешних демонах» являются не младенцы, а подростки, идеи страшных мук, на которые они оказываются обречены, зародились в моем воображении именно в те дни, которые я провел с Ироникой.
Приблизительно такой ответ я дал Линде Вильбьерг. Возникла секундная пауза. Взглянув на собеседницу, я увидел, что выражение ее лица изменилось. На нем читалось не то чтобы отвращение или осуждение — нет, скорее, некое недоумение или испуг. Она продолжила задавать свои вопросы, умело переведя разговор на прочие источники моего вдохновения: кто мои любимые авторы? чьи произведения служили мне образцами? и т. д.
Когда передача наконец подошла к концу, я был весьма доволен, а Линда Вильбьерг не скрывала своего восторга. Назвав наше интервью одним из лучших за всю свою журналистскую карьеру, она от всей души поблагодарила меня. Выражение ее глаз при этом стало каким-то странным: в ней будто бы проснулась какая-то напористость, чуть ли не голод, — и это меня слегка встревожило.
Все еще находясь под действием «волшебной пудры» и опьяненный ее внезапно проснувшимся нескрываемым интересом ко мне, я позволил уговорить себя пойти вместе с ней на вечеринку. Оказалось, что ее вечернее платье хранится здесь же, в студийном гардеробе. Воспользовавшись душем в гримерной, она наскоро переоделась и привела себя в порядок. Я ожидал ее, развалившись на диване, лениво потягивая джин-тоник и перебирая стопку журналов.
Когда Линда Вильбьерг появилась на пороге гримерной, я был поражен произошедшей в ней переменой. Вместо скромно одетой, аккуратной «книжной дамы» передо мной предстала ослепительная красавица в роскошном облегающем темно-синем платье, с великолепной прической и огромными белыми клипсами в ушах.
Я сразу же пустился в рассуждения о том, насколько мой собственный костюм не соответствует случаю, однако она не стала меня слушать — решительно взяла под руку и повела к уже ждущему нас такси.
Вечеринка проходила на Нёрребро[31] в большом двухэтажном здании-ателье, превращенном в офис некой рекламной компании. Тем не менее здесь не было видно ни единого стола или стула. Всю мебель из помещения, вероятно, куда-то вынесли, а с высокого потолка свисали лампы, напоминавшие те, что используются на дискотеках. Разумеется, устроители праздника позаботились и о том, чтобы пригласить профессиональных диджеев, которые с помощью грохочущей электронной музыки обеспечивали необходимый в подобных случаях звуковой фон. Линда знала здесь массу народа, я также различил несколько знакомых лиц, однако о том, чтобы завести с кем-либо разговор, нечего было и думать.
Мы выпили по паре каких-то зеленых коктейлей и немного потанцевали, однако вскоре оба пришли к выводу, что неплохо было бы по-настоящему взбодриться. Линда сделала красноречивый жест, указав в сторону туалета, и мы оба начали пробираться в этом направлении, лавируя между одетыми в вечерние костюмы и платья танцующими и пытающимися докричаться друг до друга гостями.
Вечеринка проходила на обоих этажах здания. Мы спустились на первый этаж, где было немного потише и отсутствовала очередь к туалетам. Проходя мимо отдельных групп гостей, пришедших сюда со второго этажа, чтобы немного отдохнуть от шума и грохота музыки, я с определенным удовольствием и гордостью отмечал голодные взгляды, которыми провожали Линду практически все мужчины.
Туалет, по-видимому, был совсем недавно отремонтирован: стены выложены черным кафелем, на полу также красовалась черная плитка, над четырехугольной мойкой с блестящими латунными кранами висело огромное зеркало. Все три кабинки были свободны. Мы решили воспользоваться самой дальней от входа. Я тщательно запер дверцу, Линда тем временем извлекла из сумочки свое зеркальце. Пока она формировала дорожки, я свернул в трубочку купюру в сто крон. После этого мы стали по очереди вдыхать порошок.
Когда я приступил к последней дорожке, успевшая уже угоститься Линда, прикрыв глаза, запрокинула голову и с играющей на губах довольной улыбкой прислушивалась к тому, как постепенно наступает сладостный миг. Наконец она негромко хмыкнула и, слегка приоткрыв глаза, в упор посмотрела на меня сквозь узенькие щелочки.
— Слушай-ка, Франк, а ты вообще-то мужчина или как? — спросила она и, хихикнув, положила руки мне на плечи. — Неужели тебе ничего не хочется?
— Боже упаси! — поддержал я ее шутливый тон и за бедра притянул к себе поближе. — Ведь это был бы страшный грех.
— Вообще-то книга твоя — дерьмо, — сказала Линда.
— Вот как? — Я отдернул руки, как будто обжегся.
Линда хихикнула, взяла мои руки и снова водрузила их на собственные ягодицы:
— Но, знаешь ли, она меня чертовски заводит!
Я принялся слегка поглаживать ягодицы и сквозь тонкую паутинку платья почувствовал, как они моментально напряглись. Еще я заметил, что нижнего белья на Линде нет.
— Ну и… что же ты с ней делаешь? — Голос мой стал прерывистым, дыхание участилось. Вероятно, «волшебная пудра» начала действовать: мне казалось, что кожа Линды сияет. Мой член напрягся и грозил прорвать брюки.
— Я беру ее с собой в постель. — Линда принялась расстегивать мою рубашку. Ее ладони, поглаживая мою грудь, медленно спускались все ниже и ниже к поясу. — Я лежу совсем голая, — продолжала она, а ее пальцы между тем уже занялись пряжкой ремня, — и, перечитывая лучшие отрывки, ласкаю себя…
