Завтра она уезжает на четыре дня в Сент-Томас. «Как хорошо куда-нибудь уехать», — думала она, мчась по Нью-Джерси Тернпайк. Работа в бюро путешествий имела просто неоценимые преимущества. Ее пригласили на Френчменс Риф, в одно из ее любимых мест.
И Эдвин тоже поедет. Ее сердце учащенно забилось, и она невольно улыбнулась. К осени им уже не надо будет скрывать свои отношения.
Поминальная служба была похожа на похороны. Невозможно было остаться равнодушным к тому, как превозносили Элана. Карен громко разрыдалась. Сидевшая рядом Луиза Ларкин обняла ее.
— Если бы только он послушал меня, — сказала Луизе Карен. — Я предупреждала его, чтобы он остерегался этой девчонки.
После службы в доме Ларкинов был небольшой прием. Карен всегда восхищалась их домом. Ему было более ста лет, и он был великолепно отреставрирован. Он напоминал ей дома в Куперстауне, где жили большинство ее университетских друзей. Она же выросла на стоянке жилых автоприцепов и до сих пор помнила, как кто-то из ее одноклассников насмешливо спросил, не хотят ли ее родители нарисовать на рождественской открытке свой домик на колесах.
Ларкины пригласили не только руководство и преподавателей, но и с десяток студентов. Кто-то из них выражал искренние соболезнования, кто-то подходил к ней со своими воспоминаниями об Элане. Со слезами на глазах Карен сказала собравшимся, что с каждым днем она все сильнее чувствует утрату.
В противоположном конце комнаты Вера Уэст, недавно появившаяся на факультете, сидела с бокалом белого вина. Ей было сорок лет. Ее круглое приятное лицо обрамляли короткие, вьющиеся от природы каштановые волосы, карих глаз Веры было не видно за темными очками. У нее было вполне нормальное зрение, но она опасалась, что глаза могли выдать ее чувства. Она пила вино, стараясь не вспоминать, что всего несколько месяцев назад на одном из факультетских вечеров в противоположном конце комнаты сидел Элан, а не его жена. Вера надеялась, что за время болезни у нее будет достаточно времени справиться со своими эмоциями, о которых никто не должен догадываться. Откинув назад прядь волос, постоянно падавшую ей на лоб, она вспомнила строчку из стихотворения, написанного поэтом девятнадцатого века: «Невысказанное горе — тяжелое бремя».
К ней подсела Луиза Ларкин.
— Как хорошо, что вы вернулись, Вера. Нам не хватало вас. Как вы себя чувствуете? — Ларкин смотрела на нее понимающим взглядом.
— Спасибо, гораздо лучше.
— Мононуклеоз так изматывает.
— Да, да.
После похорон Элана Вера поспешила уехать на свою летнюю дачу на Кейп Код. И, позвонив декану, она сослалась на мононуклеоз.
— Карен великолепно выглядит для человека, который понес такую утрату, как вы думаете, Вера?
Поднеся бокал к губам, Вера сделала глоток, затем спокойно ответила:
— Карен красивая женщина.
— Я заметила, что вы так похудели, у вас осунулось лицо. Клянусь, если бы я увидела здесь всех впервые и меня спросили, кто вдова, я бы показала на вас. — Сочувственно улыбнувшись, Луиза Ларкин сжала Вере руку.
Проснувшись Лори услышала приглушенные голоса в коридоре. Этот звук успокаивал ее, она слышала его уже три месяца. Февраль, март, апрель. Сейчас было начало мая. За стенами клиники, до того, как она пришла сюда, где бы она не находилась — на улице, в колледже, даже дома, — у нее появлялось ощущение, словно она летит куда-то и не в силах предотвратить падение. Здесь, в клинике, время будто остановилось для нее. Ее падение замедлилось. Она была благодарна за эту отсрочку, хотя понимала, что в конечном итоге никто не сможет спасти ее.
Она не спеша села в кровати и обхватила колени руками. Это был один из самых приятных моментов дня, когда, проснувшись, она сознавала, что кошмарный сон про нож не мучил ее ночью и что все преследовавшие ее страхи были где-то вдалеке.
Именно об этом ее и просили писать в дневнике. Она потянулась к тумбочке за блокнотом и ручкой. Перед тем как одеться и идти на завтрак, у нее было еще время записать несколько мыслей. Подложив под спину подушку, она села повыше и открыла блокнот.
Страницы оказались исписанными, хотя накануне вечером они были чистыми. На нескольких строчках детским почерком было выведено: «Я хочу к маме. Я хочу домой».
В то же утро несколько позже они с Сарой сидели напротив доктора Донелли у него в кабинете. Пока он читал ее дневник, Лори изучающе смотрела на него. «Какой он рослый, — думала она, — с широкими плечами, с мужественными чертами лица, с такими густыми темными волосами». Ей нравились его глаза. Они были темно-голубыми. Она вообще не любила усов, но ему они очень шли, особенно в сочетании с ровными белыми зубами. Ей еще нравились его руки, большие, загорелые, с длинными пальцами, и совсем не волосатые. Интересно, что усы доктора Донелли казались ей великолепными, однако она ненавидела, когда у мужчин были волосатые руки. Она вдруг произнесла это вслух.
Донелли поднял глаза.
— Ты что-то сказала, Лори?
Лори пожала плечами.
— Не понимаю, как это у меня вырвалось.
— Повтори, пожалуйста, что ты сказала.
— Я сказала, что ненавижу, когда у мужчин волосатые руки.
— Почему ты вдруг подумала об этом?
— Она не собирается отвечать на этот вопрос.
Сара сразу же узнала голос Кейт.
Джастин не смутился.
— Ладно тебе, Кейт, — добродушно сказал он. — Перестала бы ты давить на Лори. Она хочет со мной поговорить. Возможно, и Дебби хочет. По-моему, накануне в дневнике писала Дебби. Похоже, это ее почерк.
— Ну, уж конечно не мой. — В последние три месяца ее тон стал менее категоричен. Появился слабый намек на взаимопонимание между Джастином и личностью Кейт.
— Можно мне сейчас поговорить с Дебби?
— Хорошо. Только не доводи ее до слез. Я уже устала от этого хныканья.
— Зачет ты притворяешься, Кейт? — воскликнул Джастин. — Мы с тобой прекрасно знаем, что ты пытаешься защитить Дебби и Лори. Так дай же мне помочь тебе. Тебе одной не справиться.
Свесившиеся вперед волосы были известным знаком. У Сары разрывалось сердце, когда она слышала голос этого запуганного ребенка, называвшего себя Дебби. Неужели такой была Лори все те два года ее отсутствия — все время в слезах, в страхе, в тоске по любимым ею людям?
— Привет, Дебби, — сказал Джастин. — Как сегодня наша большая девочка?
— Спасибо, лучше.
— Дебби, я так рад, что ты опять стала писать в дневнике. Ты помнишь, почему ты это написала вчера вечером?
— Я знала, что в блокноте ничего нет. Я сначала его потрясла.
— Потрясла? А что же ты там могла найти?
— Не знаю.
— Что ты там боялась найти, Дебби?
— Другие фотографии, — прошептала она. — Мне надо идти. Меня ищут.
— Кто? Кто тебя ищет?
Но ее уже не было.
Послышался ленивый смешок. Лори положила ногу на ногу и несколько развалилась в кресле. Нарочито небрежным жестом она поправила волосы.
— Вот-вот, так она всегда, пытается спрятаться, думая, что ее не найдут.
Сара напряглась. Это была Леона, та самая личность, которая писала письма Элану Гранту, та отвергнутая женщина, которая убила его. За эти месяцы она появлялась лишь дважды.
— Привет, Леона, — Джастин подался вперед с видом подчеркнутого внимания к привлекательной женщине. — Я надеялся, что ты навестишь нас.
— Жизнь проходит. Нельзя же все время сидеть в тоске. Есть закурить?
— Конечно. — Открыв ящик стола, он вытащил пачку и дал ей прикурить. — А ты тосковала, Леона?
Она пожала плечами.
— Да, ты же знаешь. Я с ума сходила по этому красавчику профессору.
— По Элану Гранту?
— Да, но послушай, все кончено. Мне очень жаль его, но такое бывает.
— Что бывает?
— Я имею в виду то, что он выдал меня психиатру и декану.
— Ты очень разозлилась на него за это, да?
— Еще бы! И Лори тоже, правда, по другому поводу. Она устроила потрясающий спектакль, когда приперла его в коридоре к стенке.
«Все-таки мне придется договариваться о согласованном признании вины, — думала Сара. — Если эта личность проявит себя во время дачи свидетельских показаний, не выказывая ни малейшего намека на угрызения совести по поводу смерти Элана Гранта…»
— Ты же знаешь, что Элан умер…
— Я уже смирилась с этим. Все-таки какой ужас!
— Ты знаешь, как он умер?
— Разумеется. С помощью кухонного ножа. — Бравада исчезла. — Видит Бог, я до сих пор не могу себе простить того, что не оставила нож в своей комнате, когда решила заглянуть к нему в этот вечер. Знаешь, я действительно была без ума от него.
В течение трех месяцев, с начала февраля и до конца апреля, Брендон Моуди часто бывал в Клинтонском колледже. Его нередко видели беседовавшим со студентами, в кафе «Ратскеллер», или в студенческом центре с педагогами, или разговаривающим с девушками из общежития.
