Тем временем оставшиеся в живых солдаты, глаза которых по-прежнему застилала красная пелена, обратили оружие друг против друга, мстя сослуживцам за мельчайшие оплошности и воображаемые обиды.
В подземелье замка, в самом чреве Утилканара, главный инженер «Евро-Бисли» Род Читвуд снял палец с кнопки, помеченной надписью «оптикрасный».
– Я не смогу удерживать парк до скончания века, – обеспокоенно пробормотал он. – Энергия уже на исходе.
Перед тем как очнуться на больничной койке, Римо Уильямс грезил о своей матери.
Он никогда не знал матери, но несколько месяцев назад ему явилось видение, и он увидел женское лицо. Полузабытое воспоминание подсказало ему, что это – мать. Она велела ему разыскать отца, но кто его отец, не сказала.
Во сне мать пыталась ему что-то сообщить, но слов Римо так и не разобрал. Бледные губы женщины шевелились в соответствии с произносимыми звуками, однако стоило Римо напрячь слух, как в глаза ему ударил яркий свет.
Было утро, но внутренние часы Римо подсказывали ему, что уже миновал полдень. Даже во сне белый мастер Синанджу продолжал счет уходящим часам. Впрочем, солнечный свет, заливавший комнату с белоснежными стенами, свидетельствовал о том, что сейчас утро.
Потом пришли воспоминания.
Римо рывком приподнялся на подушке, и окружающий мир завертелся колесом.
В тот же миг с жутким грохотом распахнулась дверь, и Римо тотчас зажал ладонями уши, которые внезапно стали такими же чувствительными, как и кожа у него под ногтями.
– Лежебока! Лентяй! Просыпайся!
– Чиун?
Мастер Синанджу сорвал с постели одеяла и простыни.
Римо схватился за голову, пытаясь остановить белые стены, кружившие перед его глазами.
– Что случилось? – хриплым голосом спросил он.
– Ты поддался злым чарам!
– Неужели?
– Не упрекай себя. Тут нечего стыдиться.
– Секундочку. А что произошло с тобой?
– Ну конечно же, я тебя спас, – бесстрастно произнес Чиун, как бы не желая говорить о пустяках.
Римо бросил на него свирепый взгляд.
– Чиун?
Но мастер Синанджу, пожав плечами, повернулся к ученику спиной, и тот ничего не понял.
– Тебя ведь тоже задело, разве нет? – сказал он.
– С чего ты взял? – нехотя отозвался Чиун.
– Потому что в противном случае ты сейчас рассказывал бы мне о том, какое хорошее чучело получилось из Дяди Сэма.
– Я запрещаю тебе произносить это имя.
– Ты уже говорил со Смитом?
– Еще не успел, – откликнулся Чиун, повернувшись к Римо.
В палату вошла женщина-врач лет пятидесяти. В руках она держала блокнот на дощечке, а на шее у нее болтался стетоскоп. Привлекали внимание ее рыжеватые волосы, забранные в пучок.
– Я вижу, вы очнулись, – произнесла она.
– Не смейте прикасаться к моему сыну. – Чиун загородил ей путь.
– Я же врач.
– Вы женщина! Так не годится.
– Между прочим, когда вы поступили к нам в отделение, я осматривала и вас тоже, – заметила та.
Чиун налился сочно-малиновым цветом и стал похож на рассерженный водогрейный титан. Не хватало только пара, который валил бы из его ушей.
Женщина обошла Чиуна, надела стетоскоп и приложила плашечку к груди Римо.
– Меня зовут доктор Джефферсон, – представилась она. – Как вы себя чувствуете?
– Что с нами случилось? – спросил пациент.
– Я думала, вы мне расскажете. Из вашего приятеля не удалось выудить ни слова.
Чиун громко фыркнул.
– Я не приятель, а отец.
– Приемный, – поправил его Римо.
– Так кто же из вас приемный? – уточнила женщина.
– Вот он! – в один голос выпалили ученик с учителем.
– Что вы запомнили последним? – осведомилась доктор Джефферсон.
– Зеленый.
– Что именно?
– Просто зеленый цвет. Злобный зеленый цвет. Я его возненавидел.
– Он вас испугал?
– Видимо, – признался Римо.
Чиун приложил ладонь к своему черному вельветовому кимоно с красной каймой и произнес:
– Он не ведает страха. А уж я – и подавно.
– То-то ты мчался прочь от фургона, словно мышь от кошки, – хмыкнул Римо.
– Ложь!
– Когда вас нашли, вы оба лежали без сознания в луже собственной рвоты, – сообщила доктор Джефферсон.
Римо улыбнулся.
– Хорошо, что на мне было чистое белье. – И спросил, на сей раз уже серьезнее: – Как вы это объясняете?
– На основании ваших слов невозможно сделать какие-либо выводы. Вероятно, ваш блуждающий нерв подвергся сильному раздражению.
– Какой нерв?
– Блуждающий. Он является частью мозгового столба. Вы слышали когда-нибудь о рефлексе борьбы-бегства?
– А как же, – ответил Римо. – Когда люди пугаются, некоторые из них бросаются в драку, другие – убегают. Это зависит от натуры человека.
– И воспитания, – проворчал Чиун.
– Этот рефлекс управляется той частью блуждающего нерва, которая оканчивается в животе, – объяснила женщина. – Возникновение рефлекса сопровождается сильнейшим сокращением желудка. Поэтому если вы склонны бежать от опасности, ваш желудок подвергается меньшему раздражению, а чем меньше в нем пищи, тем ниже вероятность судорог, вызывающих тошноту.
– Я уже очень давно ничего не пугался, – удивился Римо.
– Судя по вашим словам и по тому состоянию, в котором вы находились, когда вас обнаружили, вы были напуганы зеленым светом. – Доктор Джефферсон вынула из ушей стетоскоп и направилась двери. – Кстати, надеюсь, у вас обоих есть медицинская страховка?
– Мы застрахованы на все случаи жизни, – высокомерно заявил Чиун.
– Такой страховки не бывает и быть не может.
– Не верите – спросите у Президента вашей страны.
– Вас устроит оплата наличными? – поинтересовался Римо.
– Наличность здесь – самое лучшее, – отозвалась женщина, закрывая за собой дверь.
Когда она ушла, Римо сказал:
– Самое время звонить Смиту.
Чиун торопливо подбежал к кровати ученика.
– Не говори императору о моем позоре, – взмолился он.
– А что мне за это будет?
Чиун нахмурился испросил:
– Чего ты хочешь?
– Сколько тысячелетий я должен готовить тебе обед?
– Три.
– Давай сократим до двух. Лады?
– Грабитель!
Набирая номер, Римо весело смеялся. Желудок его пылал адским пламенем, как будто в нем кипятили карболку. Но как ни старался Римо, он никак не мог вспомнить, когда его тошнило в последний раз.
* * *
Римо дозвонился до Смита, и тот отозвался таким голосом, словно ему прополоскали горло все той же карболовой кислотой.
– Римо?
– Ага. Ну, что скажете?
– Вы двое суток не давали о себе знать. Я думал, вы погибли.
– Нет, мы живы.
– Что случилось?
– Мы сели на хвост Бисли. Судя по всему, именно он заправляет эти спектаклем.
– Где он сейчас?
– Не знаю. Мы с Чиуном лежим в какой-то больнице и набираемся сил.
– Минутку... – В трубке послышалось жужжание. – Вы находитесь в общественном госпитале «Спринг».
– Как вы узнали?
– По номеру вашего телефона.
– Бисли оглушил нас какой-то зеленью.
– Что значит «зеленью»?
– То ли светом, то ли чем-то еще в этом роде. Это был самый страшный зеленый цвет, какой только бывает в природе. Меня пробрало до самых внутренностей. Доктор сказал, будто бы мой блуждающий нерв сошел с ума.
– Вы хотите сказать, что зеленый свет включает рефлекс борьбы-бегства?
– Я повалился мордой в собственную блевотину и целый день провалялся без сознания.
– Два дня.
Римо сомкнул веки.
– Расскажите мне, что случилось за это время.
– Скандал вокруг «Америкен-Бисли» наконец утих, там установилось перемирие. Воюющие стороны согласились подождать решения виргинского законодательного собрания о продаже компании Бисли участка земли, примыкающего к питерсбергскому национальному полю битвы.
– Итак, все кончено.
– Нет, все только начинается. Возникли какие-то разногласия с Францией.
– У нас всегда разногласия с Францией.
– На сей раз дело серьезное.
– Смитти, я не намерен якшаться с французами. Во всяком случае, натощак.
– Послушайте меня, Римо. Два дня назад французские самолеты разбомбили «Евро-Бисли».
– Это хорошо или плохо?
– Назревает международный конфликт. Французы заняли парк, никого не впускают и не выпускают.
– А это хорошо или плохо?
– Французский парламент в срочном порядке принял закон, запрещающий употребление английского языка во Франции.
– Что?!
– В настоящее время американских дельцов и туристов выдворяют из страны. Наш сенат пригрозил ответными мерами. В Нью-Йорке задержана толпа американцев, которые плыли на лодках к статуе Свободы. У них были ацетиленовые горелки. Один из задержанных признался, что они собирались расчленить статую и отправить обратно во Францию. Взорван французский павильон Эпкот-центра. Квебек охвачен беспорядками. Мы оказались на грани войны с Францией.
– Из-за тематического парка?
