Растолковав резоны Шаманки, Сычов задал Игнату вопрос по специальности:
— А скажи-ка, прорицатель, дурь приворотная действует только на мужиков?
Сергач вопроса не понял, Сычов изменил формулировку:
— Скажи, а наоборот, не баба мужика, а мужик бабу опоить может? Бабы подвержены приворотной обработке?
Сергач пожал плечами, дескать, фиг его знает. Полковник рассердился:
— На хрена ж ты оккультным бизнесом занимаешься, если ни хрена в нем не смыслишь?! Был уговор — десять тысяч ты мне должен, а тыща аванса твоя остается, верно? Переигрываем — приедем, я к тебе зайду, возьму тыщу налом, по зернышку птичка кормится, тысчонка сразу мне не помешает, зеленая синица в руках. Долг в десять тысяч я тебе прощаю по доброте душевной, но ты отдаешь мне дозу приворотного зелья — и все, и в расчете. А вообще, по всем писаным и неписаным законам после драмы у озера мне тебя полагается кончать, Сергач. Полагается, да стар я, хвост у меня облез, чтоб им как следует следы замести, как полагается. Мне проще с тобой договориться, чем тебя кончать. Цени откровенность, парень. Пошарь-ка в «бардачке», забери свои каляки-маляки. Советую рукопись сжечь и мемуаров больше не сочинять, никогда. А также советую забыть сегодняшний день навсегда. Проболтаешься кому про наши с тобой приключения, хоть по пьяни, хоть под пыткой, мне до лампочки, как сболтнешь про меня хоть звук, хоть слово, создашь мне проблемы, и я тебя... Сам понимаешь, чего. Хвост у меня облезлый, но зубы еще острые. Не дай тебе бог разозлить старого волка, парень. Не дай тебе бог...
Ключи от квартиры, где тыща лежит, остались в кармане пиджака, который вместе с остальной одеждой Игната увезла карета «Скорой помощи». Полковник легко открыл родную Игнату дверь отмычкой. Подождал за порогом, пока Игнат ему вынесет тысячу долларов, им же, Сычовым, подброшенную. Педантично пересчитали деньги. Простились сухо. Проигнорировав протянутую Сергачом руку с открытой ладонью, Сычов отвернулся к лифту. Игнат пожал вместо пятерни Сычова плечами, захлопнул дверь, закрыл на засов.
Рукопись Игнат сжег прежде всего. Спустил пепел в унитаз. Ополоснулся в душе и мокрый свалился в кушетку. Едва закрыл глаза — звонок. Телефон звонит, домашний, стационарный. Размежил веки — светло в комнате. Вот тебе и «едва закрыл глаза». Взглянул на часы — восемнадцать тридцать. Остаток ночи, утро и день проспал, а будто бы только что прилег.
Звонил тот самый приятель, из запеленгованной телефонной беседы с которым недавно, совсем недавно, Сычов узнал о существовании рукописи. Позевывая, почесывая синяки, Сергач успокоил приятеля:
— Врут, что рукописи не горят! Сгорела родная дотла, до сих пор в квартире пахнет паленой бумагой. Противный запах, у меня от него башка разболелась, а в остальном у меня все, как всегда, все о'кей. Приму таблетку от головной боли и вообще — кум королю, сват министру. Счастливчик я, если честно. Везунчик, баловень судьбы.
Вот и все, пожалуй. Остался заключительный эпизод-эпилог.
Прошло, пролетело чуть больше трех месяцев, и в канун уже ненастоящего, уже «бабьего» лета Игнат опаздывал на свидание с одной... Впрочем, с кем конкретно, неважно. Сергач выскочил из подземелья метро, побежал через улицу, надеясь перебежать магистраль, пока светофор мигает желтым, однако надежды не оправдались, и он застрял на «островке безопасности» меж двух бурных транспортных потоков. Совершенно случайно обратил внимание на длинный, как такса, лимузин: затемненные стекла опущены, в салоне авто для VIР пара брачующихся. Знакомая пара — мадам, бывшая жена врача и драчуна Бори, рядышком ее новый жених, настоящий полковник, хоть и в отставке, но в парадном мундире, при орденах. «Сработало зелье», — улыбнулся Игнат, провожая свадебный лимузин взглядом...
— Алло, Сычов? Сергач беспокоит, Игнат Кириллович. Полковник, я нахожусь в компании двух весьма и весьма решительно настроенных господ. Им известна тайна ВЕНЦА. Они похожи на нас с тобой, Сычов. Очень. Понимаешь, что я имею в виду?..
Джентльмен, державший телефонную трубку возле уха Сергача, благосклонно кивнул. Минутой ранее сумасшедший джентльмен внес последние поправки в предложенную Сергачом речевку, и пока Игнат озвучивал утвержденный текст слово в слово, без малейших искажений.
Хвала духам, шизик согласился с Игнатом, дескать, по телефону не стоит говорить совсем уж «открытым текстом», и одобрил туманную фразу: «Они похожи на нас с тобой, Сычов».
Скажи Игнат: «Они, как и мы с тобой, Сычов, тоже вампиры», черт его знает, как бы пожилой офицер в отставке расшифровал слово «вампир». Возможно, как наркотический бред обкурившегося или подсевшего на иглу Сергача. Впрочем, и утвержденная формулировка требовала уточнений, и, плюс к тому, по настоянию «вампира», заканчивалась вопросительно: «Понимаешь?..» Полковник, однако, молчит. Хвала духам, многоопытный Сычов сообразил, что Игнат сейчас у телефона отнюдь не в гордом одиночестве. Пока все нормально — Сычов, конечно же, мысленно прибавил к словосочетанию «тайна венца» словечко «безбрачия», а сумасшедший джентльмен уверен, что Сергач говорит о «венце венцов», к коему стремится каждый «строги мори». И, безусловно, Сычов обратил внимание на цифру — два, всего два господина составляют неприятную компанию кидале Сергачу.
«Пока все о'кей, — вздохнул Сергач. — Едем дальше...»
— Полковник, алло! Я не желаю пробовать анусом остроту заточки осинового кола. Я раскололся, слышишь? Я им все рассказал, сам знаешь о чем. Бери кейс, сам знаешь с чем, и приезжай. Запомни адрес... — Сергач подробно и обстоятельно проинструктировал Сычова, как и куда ехать, чего сказать на въезде в закрытый поселок «новых русских», к какому конкретно коттеджу рулить. — ...Выезжай немедля. Им известно местонахождение твоего гнездышка, и ежели ты не прибудешь через...
— Сергач! — перебил Игната благополучный отставник. — Алло, Сергач. Ты сказал: «Бери кейс, сам знаешь с чем». Уточни, с чем, я не понял.
«Все ты понял, старый конспиратор! Ты понял все как надо! И ты приедешь с огнестрельным кейсом, ибо нет у тебя другого выхода, кроме как рискнуть. Придется тебе, Сыч старый, рисковать ради сытой жизни, ради обеспеченной старости, проклиная меня, болтливого прорицателя, который опять вляпался во что-то мокрое. И я тебя понял, Сычов, — вопрос про содержимое кейса ты задал, чтобы узнать, как я залегендировал наличие в руке визитера чемоданчика-»дипломата". Представляю, как ты ненавидишь меня сейчас, Полковник! Ох как ты меня ненавидишь..." — думал Игнат, произнося в трубку:
— ПИСЬМЕНА положи в кейс. Все, до последней странички.
Джентльмен довольно улыбнулся. Это он, псих ненормальный, придумал назвать букинистический артефакт «письменами» в том случае, если придется этот проклятый манускрипт как-нибудь назвать. Пришлось, и Сергач, честное слово, услыхал мысли Сычова: «Ах так, значит? Значит, ты, кидала долбаный, навешал криминально опасным лохам лапши на уши, мол, документация с грифом „секретно“ вовсе не сгорела год назад у вонючего озера, мол, старый хрыч привезет секретные бумажки — „письмена“ в лощеном „дипломате“ по первому твоему, сука, требованию, так?.. М-да, хитер ты, кидала, мать твою...»
Сеанс телефонной связи с отставником кагэбэшником закончился на две минуты позже сеанса связи телепатической. Сто двадцать секунд ровно понадобилось Сычову, чтобы повторить адрес, по которому его, спасителя, ждет не дождется Сергач, и пообещать:
— Выезжаю в течение получаса, буду не раньше чем через полтора, не позже чем через два с половиной. До скорого.
Мембрана в трубке и внешний динамик немецкого телефонного аппарата синхронно расплакались короткими гудками. Жан расслабил палец на спусковом крючке. Шизик, влюбленный в ОБЭРИУ, зажмурился, как сытый котяра на солнцепеке. Переговоры «старшего брата» с «хранителем артефакта — манускрипта» вызвали чувство глубокого удовлетворения у «вампиров» в кавычках. «Хотя почему в кавычках? — подумал Игнат. — Они себя считают вампирами безо всяких кавычек. Они убеждены в собственной исключительности... Эх, скорей бы приехал Сычов и доказал обратное, скорей бы обычные, стандартные пули изрешетили сумасшедших маньяков и... Стоп! Как же я раньше-то не подумал?! Ведь Сычов запросто может и меня сгоряча отправить на тот свет той же автоматной очередью, что и чернокнижников!.. Хотя вряд ли. Полковнику захочется узнать, во что я вляпался, во что его втянул. Сразу он меня не пристрелит, а потом... Потом, после того, как сгинут сумасшедшие маньяки, с вменяемым Сычовым я все улажу... Как-нибудь... Придумаю, как. Потом...»
Игнат зевнул. Жуткое, в прямом и переносном смысле, напряжение прожитых суток давало о себе знать. Вдруг до невозможности потянуло в сон. Сонливость полезла в уши ватой, навернулась в глазах слезой, наполнила мышцы тяжестью, проникла туманом в мозг.
