«Спасибо, мама, – горько подумала Сара, – спасибо за любовь и понимание».
Когда Эди вернулся домой, он был совершенно другим. Его жизнерадостность уступила место апатии, а любопытство – полной безучастности. Он послушно сидел на стульчике, ничего не просил, не плакал и почти ничем не интересовался. Когда к нему приближалась наполненная едой ложка, он послушно открывал рот, как птенец, и глотал все, что дают. Он не отказывался от пищи, он ел столько, сколько давали. Сара узнала, какое количество пищи нужно его маленькому телу, и просила Терезу не давать больше, чем необходимо. Но Тереза этого не придерживалась. Она знала все лучше всех.
– Если он открывает рот и ест, значит, голоден, – сказала она строго. – Он знает, что для него хорошо. Сытые дети не едят, они выплевывают все или сжимают губы, так что между ними невозможно просунуть лист бумаги, не то что ложку.
– Здоровые дети – возможно, – парировала Сара, – но Эди больной. Когда ты наконец это поймешь? Он не знает меры, он потерял контроль над своим телом. Может быть, он даже утратил некоторые инстинкты.
– Sciocchezze! – пренебрежительно сказала Тереза, что означало не что иное, как «глупости».
– Почему в день рождения, когда все это случилось, ты не осталась на пару минут с Эди, когда мне нужно было подойти к телефону? Неужели дурацкая грибная запеканка была для тебя важнее, чем внук?
– Ты что, хочешь сказать, что это я виновата?
– Я спросила, почему ты на пару минут не осталась с Эди и не присмотрела за ним, черт возьми! Ты сама позвала меня к телефону, ты знала, что я не смогу проследить за ним!
– Мне и в голову не пришло, что ты будешь болтать по телефону так долго!
– Это было всего лишь пару минут!
– Почему ты не перезвонила позже? Ты же знала, что я занята!
– Значит, тебе говняная запеканка была важнее, чем твой внук?
– А тебе телефонный разговор был важнее, чем твой сын?
– Что ты только за человек, Тереза!
– А что ты только за мать, Сара!
– Я тебе этого никогда не прощу! – заявила Сара.
– Я буду молиться за тебя, – снисходительно ответила Тереза, вышла из комнаты и громко захлопнула за собой дверь.
Хотя Тереза старалась отходить ко сну в мире с собой, окружающим миром и прежде всего с Энцо, который спал рядом с ней, в этот вечер она не смогла удержаться от того, чтобы не упрекнуть его. Слова Сары, что лучше бы она вместо грибной запеканки проследила за Эди, грызли ее душу, и у Терезы было такое чувство, что она лучше будет спать, если найдет следующего виноватого.
– Даже не могу сказать, сколько мы с тобой об этом говорили и сколько раз я просила тебя засыпать эту лужу! Ты десять раз обещал мне это сделать. И что? Да ничего! Если бы ты послушался меня, Эди был бы здоров.
Тереза в ночной рубашке сидела на краю крепкой дубовой кровати, на которой спали еще ее родители. За кроватью висело аляповатое изображение Святой Девы Марии с ребенком, Иисусом Христосом, на руках. У обоих были сияющие сердца в груди и тяжелые золотые нимбы святых. Тереза энергично смазывала кремом свои сухие локти, покрытые толстой коркой, напоминающей кожу рептилии.
Энцо, который лежал на спине, пытаясь заснуть, открыл глаза, но увидел только круглую спину жены, крепкую и согнутую, словно она последние двадцать лет изо дня в день таскала на себе вязанки дров. Длинные седые волосы, которые днем были заплетены в косу или собраны на затылке в пучок, неаккуратными прядями падали ей на плечи.
«Ведьма, – подумал он, – старая злобная ведьма».
– Почему ты не отвечаешь? – никак не могла успокоиться Тереза.
– Что я должен сказать? Животные пьют из этой лужи, поэтому я ее и не трогал.
Тереза рассмеялась коротким сухим смехом.
– Тебе что, животные дороже, чем внук?
И вдруг на Энцо навалилась страшная тоска. Сколько времени он уже не имел близости с женщиной? Годы. Он даже не помнил, когда это было. Его жизнь закончилась.
Тереза откинула одеяло, улеглась и прикрыла ноги. Она, как и Энцо, лежала на спине, сложив руки на груди.
Он никогда больше не найдет в себе силы прикоснуться к ней!
– Я же не ясновидящий, – прошептал он. – Каждая лестница может стать опасной, каждый нож, каждая кастрюля, каждое окно… Да что угодно! Мы не можем отказаться от всего этого только потому, что в доме маленький ребенок.
– Ты, я вижу, не хочешь говорить по делу, сразу же начинаешь язвить, – продолжала она. – Хотя уже со вторым человеком из-за твоей халатности происходит несчастный случай. С той только разницей, что Эди, в отличие от Розы, выжил.
– Тебе что, доставляет удовольствие быть такой мерзавкой?
– Я только говорю вслух то, о чем ты даже подумать боишься. Тебе просто страшно посмотреть правде в лицо.
– Заткнись, Тереза, не выводи меня из себя!
Хотя голос Энцо звучал слабо, он с трудом подавил в себе желание наброситься на жену, схватить ее за горло и держать до тех пор, пока наконец не наступит покой.
– Все так и есть. Если бы ты вовремя засыпал пруд, ничего бы не случилось.
Тереза, конечно, права, но совсем необязательно травить ему душу. Иногда он думал, что не засыпал пруд именно потому, что она очень много говорила об этом, зудела и постоянно доставала его. Он хотел позлить ее, прикидываясь бестолковым. И сейчас она праздновала триумф, пусть даже проклятый и горький.
Он отвернулся и натянул одеяло на голову, хотя у него болело бедро, когда он лежал на боку. Тем самым он недвусмысленно давал понять, что у него нет желания говорить с ней.
– Да простит тебя Бог! – пробормотала Тереза, тоже повернулась на бок и решила, что она слишком устала, чтобы читать вечернюю молитву. Не прошло и трех минут, как она уже храпела.
Эди становился все толще, и Терезе нравилось называть его «легким в обслуживании». Если она сажала его перед домом на солнышке, то уже не надо было бояться, что он убежит. Он сидел там, где его посадили, ему было трудно вставать и вообще двигаться. Если ему давали в руки ложку, камень или игрушку, он мог заниматься ими целыми часами. Книжка с картинками под названием «Мальвина в ванной» приводила его в восхищение, причем каждый раз по-новому. Маленький, величиной с ноготь, дракончик по имени Мальвина рос с невиданной скоростью. Вскоре он уже жил в ванной, но благодаря поглощению бутербродов с сыром становился все больше и в конце концов смог поместиться только в общественный бассейн для плавания. Эди перелистывал книжку десятки раз надень, и на каждой картинке заливался смехом, будто видел ее впервые.
Если с ним заговаривали, он слушал, улыбался, но не отвечал. И похвалу, и наказание он воспринимал одинаково равнодушно. Например, если Сара говорила: «Как ты хорошо вытер стол!» – Эди тихонько хихикал. Но когда Тереза кричала на него за то, что он вымазал пол в кухне вареньем, он хихикал тоже. Только если его обнимали, он прижимался и мурлыкал, словно котенок.
Тереза не обнималась с ним, ей было некогда. Она говорила, что не может целыми часами сидеть в саду и ублажать Эди, – в конце концов, у нее хватает дел и без него. Ей больше нравилось кормить его. Она была удовлетворена и довольна собой, особенно когда Эди позволял запихивать в себя все, ну абсолютно все, до последней крошки, и при этом громко чавкал от удовольствия, а под конец одаривал ее широкой улыбкой на толстом лице.
Энцо не переставал осыпать себя упреками:
– Зачем только мы отправились помогать Джанлуке! Porkamiseria, что за глупость! Как нам могла прийти в голову эта идея, Романо? Скажи мне, черт возьми! Если бы мы были здесь, ничего бы не случилось! Я бы играл с ним, и он был бы здоров и счастлив! Проклятье! Боже, почему ты нас покинул?
И он бил кулаком по столу так, что свечка вылетала из подсвечника.
– Перестань ругаться! – кричала Тереза из кухни. – Или ты хочешь, чтобы несчастья в этом доме никогда не прекратились?
Эди подрос и стал очень послушным. Безотказным. Что ему говорили, то он и выполнял. Очевидно, он был не в состоянии думать о том, хорошо или плохо то, что он делает. Он тихо сидел в углу, смотрел на всех широко распахнутыми глазами и просто ждал приказов. Если Сара говорила «Поставь тарелку в шкаф», он ставил тарелку в шкаф. Если Эльза говорила «Выбрось тарелку в мусор», он выбрасывал ее в мусор. Он разбил бы ее об стену, если бы сестра потребовала этого. Если задание было слишком сложным для него, он выполнял только часть. Если Романо просил «Принеси хлеб из кухни и закрой дверь», он приносил хлеб. О том, что нужно еще и закрыть дверь, он уже забыл.
Однажды в дождливый день Эди вывалялся в жидком иле прямо рядом с прудом. Он барахтался в грязи, как поросенок, и повизгивал от удовольствия. Наконец Тереза позвала его обедать. Но когда Эди появился в кухне, она вскрикнула от ужаса и выгнала его за дверь:
– Таким грязным детям нельзя заходить в мой дом!
Перепуганный Эди долго стоял во дворе. В конце концов он разделся догола и засунул свои вещи в старый мусорный контейнер, где сжигали мусор. Потом пробрался в свою комнату и надел пижаму. Тереза была очень довольна и в награду за обедом вывалила в его тарелку огромную порцию макарон. Эди сиял от гордости.
