Итак, что мы имеем? Три трупа. И все три как-то связаны с этой самой Фаиной. Катя мгновение помедлила. Только ли с ней одной? Никита пока что считает, что да — с ней. Арнольд посылал ей на квартиру цветы, встречался с ней, значит, испытывал какие-то чувства. Адвокат Голиков, согласно данным негласного наблюдения, провел с ней вечер и ночь. Аркаша Козырной был с ней знаком — возможно, через того же Арнольда. Никита ведь сказал — они были неразлучны, так показала жена Аркаши, точнее, его вдова… Были неразлучны. Были неразлучны и умерли в один день… Где-то она уже слышала об этом. Где? От кого?
Катя достала ноутбук, включила, поискала, пошарила файлы. Но это не помогло.
Все трое прямо или косвенно связаны с этой женщиной. Связаны с Фаиной. Но при чем тут цветы на трупах, при чем тут охотничий билет? Эта странная демонстрация? Эпатаж? Или какой-то знак? Многозначительный, грозный знак, по мнению убийцы?
Убийцы… Вот оно — самое главное. И в последнем случае с адвокатом Фаина Пегова этим убийцей, согласно данным наблюдения, быть никак не могла.
А этот Марат прямиком от нее помчался к своей матери. Помчался среди ночи. Зачем? Почему? Быть может, что-то между ним и Фаиной тогда произошло? А что может произойти между мужчиной и женщиной ночью в квартире? Ссора, ревность, выяснение отношений? И Фаина должна это знать. Она должна знать что-то и про Арнольда. А из этого следует…
Катя глянула на часы: половина седьмого вечера. Колосов, конечно же, получает данные наблюдения за фигуранткой, но он сейчас занят. Он в морге на вскрытии, ищет пули. Бог ему в помощь. Эта работа не для слабонервных. Кое-что про Фаину Пегову можно узнать и по другим каналам. Катя набрала мобильный Анфисы:
— Привет, очень надо поговорить, ты где?
— В мастерской торчу, приезжай, — Анфиса что-то с аппетитом жевала. — Что, Вадик звонил?
— Нет, не звонил. Он вообще тут ни при чем. У нас новое убийство, Анфиса. Приеду — расскажу, ты должна мне срочно помочь в одном деле.
— В каком? Я всегда как штык, ты знаешь, но все-таки в каком?
— Я буду у тебя через полчасика.
За полчасика Анфиса успела разогреть в микроволновке пиццу-пеперони и запечь яблоки. Но Катя на этот раз от угощения наотрез отказалась. Усадила Анфису и поведала ей о событиях дня.
— Ничего себе дельце! И во всем этом замешана наша Белоснежка-стервоза? — Глаза Анфисы стали круглыми.
— Я бы хотела встретиться с Пеговой, поговорить, — сказала Катя. — Наши, Никита, конечно же, будут ее допрашивать. Но… мне бы хотелось сделать это сейчас, немедленно и… Ну, не знаю. Просто взглянуть на нее в привычной для нее обстановке. С твоей помощью. Мы не могли бы ее сегодня где-нибудь случайно встретить? Если она дома, то, конечно, ничего не выйдет. А вдруг она где-то тусуется? Ну, ты понимаешь, о чем я.
— Так где же я тебе ее найду-то вот так сразу, — хмыкнула Анфиса. — Конечно, есть несколько мест, несколько тусовок, где такие, как она, бывают, и довольно часто. Но вот так сразу чтобы… И вообще, я что тебе — папарацци?
— Ты художник, ты замечательный художник, Анфисочка. Но…
— Ладно, пой, птенчик. — Анфиса нашарила на захламленном столе телефон. — Кого бы озадачить, а? Клубы обзвонить? Сейчас, правда, время детское, всего-то восемь вечера. Если Пегова куда и сорвется, то не раньше десяти-одиннадцати. Ты что, готова всю ночь не спать?
— Готова. И тебе не дам. Одна я ведь туда без тебя не пройду.
— Ты пройдешь одна куда угодно. Но где наша не пропадала? Дружки сердечные нас покинули, — Анфиса вздохнула, наградила себя куском горячей пиццы. — Ну, а мы им носы понатянем — сгоняем в клуб. Ладно, сейчас кому-нибудь звякну.
И она «звякала» битый час — то какому-то Питеру из «Ассошиэйтед Пресс», то Павлику из АПН, то каким-то Лелеку и Болеку, то какой-то Настьке, потом Корине, потом Анжеле, потом Вениамину, потом еще какому-то Гансу фон Зону из «Шпигеля». Катя навострила уши: голос немца был как труба. Язык общения с Анфисой — ломаный английский.
— «Дягилефф» на сегодня аут, — пояснила ей потом Анфиса. — Сегодня не котируется, завтра у них аншлаг, значит, там ее точно сегодня не будет. И, кажется, в «Gogol» тоже. Будем искать.
Наконец она напала на какого-то Тиграна: вынь да положь, найди! И тот обещал перезвонить.
Ждали еще примерно час.
— За что мне эта ваша стерва нравится, — хмыкнула Анфиса. — За то, что она шатенка.
— Шатенка? Ну и что? — Катя сидела как на иголках. За окном давно уже стемнело. А они все еще в мастерской.
— Сейчас век блондинок. Нарастят себе патлы накладные, и все, как одна, косят под русалок-ундин. Все, ну все осветлились сплошняком. — Анфиса покачала головой, увенчанной темными кудряшками. — Мода-с, надо подчиняться веяниям. А Фаина плевать на веяния хотела. И на «Вог» она давно наплевала, хотя там через номер ее фотки дают. Осталась натуральной шатенкой и заставила этот свой имидж долбаков-имиджмейкеров полюбить так, как она сама себя любит.
— Ты Нарциссом ее назвала в прошлый раз.
— Клинический случай нарциссизма. Я фотограф, Катя. Я такие комплексы и заморочки с лета секу. Таким, как она, важно лишь впечатление, которое они производят, отражение, имидж. А все остальное им до лампочки. От остального они устают. Они скучают и хандрят, когда разговоры ведутся на отвлеченные темы. Они помешаны только на себе, на своей внешности, на своих ощущениях. Чувства других их в крайнем случае забавляют, зажигают на какое-то время. Потом они гаснут. А самое ужасное для них не смерть, нет. Старость. Оттого-то такие, как они, в тридцать семь лет снотворные таблетки пузырьками и глотают. Умирать не страшно — вот их девиз. Страшно стареть, увядать.
— Увядать? Как цветы?
Анфиса внимательно глянула на Катю.
— Повтори-ка еще раз, что ты про ту штуку, которую вы из раны вытащили, говорила. Значит, и у этого Фаининого парня было найдено нечто подобное, как и у тех, других?
Но Катя не успела ответить. Позвонил тот самый Тигран.
— Так, ясно. В «Метле» ее нет. В «Ле-клуб» она только на Бутмана ходит, а он сегодня не выступает, значит, тоже вычеркиваем, — по ходу разговора комментировала Анфиса. — Тигранчик, ну а… Ага, проверил? Молодец какой. Что, тоже нет? Вот досада-то. А у джазменов… я забыла, как их логово зовется? И там нет? Что? Так что же ты сразу-то не сказал? Он нашел ее, — Анфиса подмигнула Кате, — только решил нас помучить сначала. Где она зависла? Ничего себе! Ну, она и раньше там бывала, она там почти завсегдатай. Тигранчик, солнышко, тысяча поцелуев и обед с меня, ресторан выбираешь сам!
Анфиса торжествующе потрясла телефоном.
— А еще говорят, зачем свободная пресса, — хмыкнула она. — Вот зачем. Все, двинули. Там, вообще-то, жестокий фейс-контроль. Но нас туда пустят.
— Куда мы идем?
— Есть одно местечко в Нововаганьковском. Полузакрытый клубешник. Та еще клоака — в духе «Идиота» и Тинто Брасса. — Анфиса сунула в сумку камеру, в карман диктофон и два мобильника — опять же с фотокамерами.
Катя решила во всем довериться подруге. Анфиса ее никогда еще не подводила. Они поймали такси и… ехать с Гоголевского бульвара оказалось совсем недалеко. Нововаганьковский переулок располагался неподалеку от Красной Пресни. Такси остановилось на уютной старомосковской улочке — пустынной и темной. Они расплатились и вошли в квадратный, вымощенный плиткой, засаженный туями в кадках внутренний дворик. Это был ресторанно-клубный дворик — деревянные веранды американо-ковбойского бара и японского ресторанчика плавно переходили в каменный фасад грузинской сакли-кофейни. Несмотря на погожий летний вечер, посетителей было мало. Кое-где за столиками курили, потягивали через соломинки коктейли юные парочки.
— Нам сюда, — Анфиса уверенно повела Катю в глубь модного дворика, свернула в темную нишу и позвонила в дубовую, отделанную бронзой дверь. Дверь открылась. Швейцар — молодой красавец спортивного вида с темными волосами до плеч — окинул их внимательным взглядом:
— Вы, девушки, одни? В первый раз?
— Мы во второй. У нас тут встреча с подругой назначена, — не моргнув глазом, соврала Анфиса. — Кларета Сорвино.
— Кажется, госпожи Сорвино сегодня здесь нет.
— Значит, она приедет позже. Ведь Фанни уже здесь, в баре?
Красавец швейцар распахнул дверь, и они вошли. Сумрак, серебристая завеса в виде «дождя», унизанная хрустальными шариками. Аромат восточных курений. Слабая музыка, совсем слабая, еле уловимая — издалека…
— А кто такая Кларета Сорвино? — шепотом спросила Катя.
— Итальянка, стилист, самая известная лесбиянка Москвы.
— Это что за клуб, Анфиса? Ни вывески, ни рекламы?
— Это «Сто сорок по Фаренгейту», — ответила Анфиса. — Здесь чисто женское заведение. Вывеска им не нужна, свои и так в курсе. А для не своих, как и для мужиков, вход сюда воспрещен.
