Он подумал: рука.
Рука у него оказалась слишком маленькая для настоящего пистолета. Ему было всего десять с половиной лет, и ручка у него была детская, с короткими пальцами, прямой ладошкой, хрупким запястьем. Дон Мазино нашел специальное оружие – «маузер-бэби» калибра 6.35, с протезом на рукоятке, в который можно было просовывать руку, как в перчатку. Он помнил, как боль в запястье ослабевала с каждой тренировкой, как он гордился тем, что мог в конце расстрелять всю обойму, не опуская руки. На этом и основывался метод дона Мазино. Воспитывать волю. Получать удовольствие от хорошо сделанной работы. Уничтожать чувство вины. Все это он понял, когда стал уже взрослым. А тогда ему было немногим больше десяти лет.
Рука задрожала, почти незаметно: едва заколебался конец глушителя. Витторио согнул запястье, чуть повернул его влево, и дрожь унялась.
Он подумал: замок Эмира.
Это место так и стояло перед глазами, как в кино, голоса, и звуки, и движения, но также и смена кадров, и крупные планы, добавленные позже, вышедшие из воспоминаний. Замок Эмира, объяснял дон Мазино в самолете, вовсе никакой не замок. Он не хотел, чтобы Витторио думал о том, что должен сделать, как о детской сказочке. Это – работа, всего лишь работа, которую нужно сделать хорошо, все равно как если бы мама попросила убрать в комнате или помочь ей повесить простыни. Это не игра, это работа, которую нужно сделать, и сделать ее может только Витторио. Замок Эмира – старые арабские развалины, от которых остались одни стены. Над ними, вокруг них и внутри были самовольно воздвигнуты домишки из камня и цемента, крошечные наросты самых разнообразных форм, похожие на катышки мокрой земли, выпавшие из чьего-то кулака на выстроенный из песка замок. Там, на камне, сидел и курил Канната. Он подошел, держа одну руку в кармане курточки, а другой поправляя бретельку ранца со школьными тетрадками, остановился перед этим человеком и всадил ему в лицо четыре пули калибра 6.35. Потом убежал по улицам, которые заранее изучил, туда, где в машине ждал дон Мазино.
Больше не получалось держать верх глушителя вровень с ручкой двери. Витторио опустил курок и сунул пистолет под койку. Дурацкое упражнение: если трудно держать одной рукой, можно это делать обеими. Он повернулся на бок, спрятал ладони между бедер, как он это делал ребенком, когда наступала зима и становилось холодно или когда у него поднималась температура.
Он подумал: хорошо, что я вел себя так спокойно с доном Мазино.
Он подумал (голос дона Мазино): как питбуль, которого выдрессировали, чтобы убивать.
Он подумал (увидел): отец в окне, за шторой, белый как призрак, смотрит, как он, двадцатилетний, заправляет ногу дона Мазино в багажник машины.
Он подумал (увидел себя): сверху, глазами отца, со страхом, обуявшим отца, – как он поднимает голову и глядит на окно.
Вот оно, сцепление, связь между отцом и доном Мазино. Воспоминание, однако, тут же развеялось. Он подложил руки под подушку и вытянул ноги, надеясь, что уснет прежде, чем захочется повернуться опять.
Она даже не знала, как пользоваться этим чертовым тестом. В инструкции указывалось, что следует помочиться в какую-нибудь емкость и поместить туда тампон, придерживая его за пластмассовую ручку, но было не очень понятно, как толковать результат, а Грации не хотелось просто так, из ничего, поддаваться панике. И она вылила в унитаз содержимое стаканчика из-под кофе, который перед тем заполнила, обмочив себе пальцы, и выкинула стаканчик в корзину для гигиенических прокладок. Потом положила тампон обратно в коробку, сунула коробку в карман куртки и вернулась в кабинет.
Идя по коридору, думала, что у любой нормальной женщины всегда есть лучшая подруга или мама, и уж они-то все досконально знают о некоторых вещах. У Грации подруг не было, а мама жила в Пулье, в Нардо, и если бы дочь позвонила ей по такому поводу, она бы ринулась в Болонью со всей родней, даже не успев повесить трубку. У кабинета торчал Саррина, и Грации пришлось отвести назад полы куртки: не дай бог, увидит тест, такой поднимется переполох.
На магнитной доске осталась только фотография мальчика посреди моря травы. Все стикеры были выброшены в корзину. Вопрос уже не заключался в том, кто он, где держит деньги, каким образом достает оружие. Теперь его надо было поймать. Начать поиски, обнаружить и поймать.
По всей длине складной кровати, до самой подушки, были разложены протоколы прослушивания телефона на улице Вагнера, телефона Аннализы в Ферраре, телефонов всех родственников от Будрио до Милана и всех номеров, внесенных в память сотового, зарегистрированного на фирму «Ювелирные изделия Маркини» (крайне малочисленных).
Поймать его, как только он позвонит по одному из этих номеров.
На полу, от стола до стены, рулоны факсов на вонючей термостойкой бумаге, адресованных всем комиссариатам с просьбой установить наблюдение за регистрацией в (почти) всех гостиницах, отелях, молодежных ночлежках и пансионах Италии.
Поймать его, если он остановится, чтобы поспать.
На столе – копии ориентировок на розыск, разосланных по комиссариатам и постам карабинеров, в службу госбезопасности, во все таможенные пункты, подразделениям дорожной полиции, службам контроля на железных дорогах, в аэропортах и морских портах.
Поймать его, если он попытается выехать.
Поймать его, если он воспользуется своими документами, если возьмет деньги из банкомата или расплатится кредитной карточкой; если попытается забрать деньги из банка в Сан-Марино; если выйдет в Интернет; если поедет на своей машине. Поймать его, если включит мобильник со своей сим-картой (нет, это чересчур глупо) или даже с другой, потому что (да, это вероятно) он не знает, что и сам мобильный телефон, не только сим-карта, имеет внутренний код идентификации, и если он включит сотовый, хоть на одну секунду, его засекут и обнаружат.
На стуле у компьютерного стола первые результаты баллистических экспертиз оружия, конфискованного в Будрио и Сан-Марино. Два положительных результата. Плюс шестнадцать эпизодов, о которых заявил Д'Оррико. Итог: восемнадцать убийств.
В компьютере заключение эксперта-психиатра, доктора Морри, отправленное доктору Карлизи, а также и Грации, для ознакомления.
Объект исследования: Маркини Витторио по кличке Питбуль.
[…]Следует учесть, что с десятилетнего возраста Маркини подчинял все аспекты своей жизнедеятельности программированию и осуществлению убийств. Практически мы могли бы определить его как серийного убийцу. […] Тот факт, что с 1999 года он начал «подписывать» некоторые свои преступления, связывая их между собою и тем самым обнаруживая себя, можно интерпретировать как ускорение психотического процесса. С одной стороны, нарциссизм субъекта ищет форму самовыражения, и это заставляет его выйти за пределы молчания, в которое он был погружен все эти годы; с другой стороны, перед нами ярко выраженная просьба о помощи: Маркини чувствует, что он на грани бездны, и хочет быть остановленным до того, как эта бездна его окончательно поглотит.
Рядом приписка комиссара: «Фигня».
Изображение мальчика среди моря травы на магнитной доске смазал солнечный луч из окна, которое открыли, чтобы проветрить комнату. Казалось, его там больше нету, будто фотографию слишком быстро вынули из проявителя и изображение на глазах исчезло. Грация подошла к окну, стала двигать ставень, пока луч не пресекся, и мальчик посреди моря белой травы не вернулся на свое место.
Поймать его, как только он хоть что-нибудь предпримет.
Саррина опять заглянул в дверь.
Выйдя из комиссариата, Грация застегнула куртку до самой шеи: начинало холодать. Саррина предложил подвезти, но она отмахнулась, покачала головой:
– Спасибо, я прогуляюсь.
– Да ладно тебе, вот-вот дождь пойдет, давай хоть до остановки подброшу.
– Ну хорошо, – сказала она, хотя и знала, что совершает ошибку. Просто не хотелось перечить.
– Послушай, я заметил коробочку с тестом. Вот незадача…
– Что ты городишь? Я еще ничего не делала, к тому же это, скорее всего, ложная тревога.
– Большая у тебя задержка?
– Около недели.
– Черт…
– Да ну тебя, Сарри! Какого хрена встревать, когда ты в этом деле не смыслишь!
– Если залетела, оставишь ребенка?
– Я не знаю.
– Но ты залетела?
– Я не знаю! Не знаю! Не знаю!
У автобусной остановки она вышла, хлопнув дверцей. Одернула куртку, чтобы не торчал пистолет, сунула руки в карманы и направилась к перекрестку. Саррина был прав – сыро, пахнет железом и гарью, рано или поздно в самом деле пойдет дождь.
В автобусе она уселась на самое заднее сиденье, перед дверью, вытянув ноги на ступеньки. Взялась за поручень, оперлась подбородком о кулак, впившийся в нагретый металл. Смертельно усталая, закрыла глаза и на какую-то долю секунды задремала, уничтожилась в полной шорохов белизне, отключилась, вышла из контакта, смерклась. Она проснулась от первого же толчка, вся в поту, с пересохшим горлом, будто проспала несколько часов, но еще более усталая, чем прежде; хорошо еще, что ничего не снилось: Грация знала – если что-нибудь и приснится, то только он, мальчик с фотографии. Питбуль. Десятилетний ребенок, из которого мафиози сделал боевого пса. Ну вот, опять: она едет домой, чтобы хоть немного отключиться, забыть об этой истории – и снова погружается в самую гущу.
