Две минуты спустя я выехал на подъездную дорожку и свернул за почтовым ящиком с именем «Коллинз». Мне пришло в голову, что мы с Кэрол никогда не заезжали так далеко по этой дороге, и я понять не мог почему. Да, в районе было полно достопримечательностей, и все они находились в других направлениях, но все же это казалось странным. Видимо, есть такие дороги, по которым не ездишь, пока нечто всесильное не заставит тебя. Дорожка, петляя, уходила вправо и в конечном счете заканчивалась «ватрушкой» перед новым домом, который был в два раза больше нашего, но вполовину менее привлекательным. Перед небольшим, похожим на сарай сооружением выстроились малолитражка, микроавтобус и темно-зеленый внедорожник. Машины на все случаи жизни. Я припарковался так, чтобы заблокировать все три.
Я позвонил, и минуты две спустя открылась парадная дверь.
Человек, которого я встретил перед «Горным видом», за прошедшие сорок минут сумел взять себя в руки и, возможно, выглядел вполне нормально для внешнего мира, включая жену и детишек, которые кричали и смеялись где-то в глубине дома.
Он готов был нацепить добрососедскую улыбку, но внезапно окаменел.
— Привет, — сказал я. — Не уверен, помните ли вы меня. — Я сделал паузу. — Мы встречались пару дней назад у дома, который продается. В миле отсюда.
— Верно, — холодно ответил он, зная, что мы виделись и после. — Конечно.
— Ричард, кто там?
Из кухни вышла улыбающаяся женщина. Она была худенькая, как тростинка, приблизительно того же возраста, что и муж, и, судя по ее виду, воспринимала мир исключительно позитивно.
— Начинаю серьезно подумывать, чтобы приобрести этот дом, — сказал я, улыбаясь ей, но продолжая обращаться к нему. — Хотел задать вам несколько вопросов, прежде чем привезти семью на смотрины.
— Каких вопросов? — спросил Коллинз.
— Да вы заходите, заходите, — позвала его жена. — Я только что приготовила кофе.
— Премного благодарен, мадам, но у меня мало времени. Мне и нужно-то всего ничего.
Она закатила глаза, словно незнакомцы, стучащиеся в дом, никогда не остаются на кофе, и с улыбкой удалилась.
Я отошел от парадной двери, приглашая его последовать за мной.
— Что вы хотите? — тихо сказал он.
— Пару слов. Я не уйду, пока не поговорю с вами.
Он прошел со мной полпути до моей машины и остановился:
— Хватит.
— Вы не хотите рассказать, что случилось в Блэк-Ридже?
— Не понимаю, о чем вы.
— Я видел вас на Келли-стрит. Вы выходите из бара, когда слышите шум… и находитесь достаточно близко, чтобы увидеть цвет волос девушки, только что размозжившей себе голову о стекло. Но вы не пялитесь на нее и не отворачиваетесь, вы убегаете так, будто заняты чем-то другим. Вот о чем я.
— Это было… тягостное зрелище.
— Вообще или лично для вас? Вы знали Джесси?
— Нет. Ну, я, разумеется, ее видел. Я сто раз пил там кофе.
— А более близко с ней не были знакомы?
— Нет, конечно. — Он пытался хорохориться, но за этим не чувствовалось уверенности.
— Вы всегда выпиваете по утрам? По вам не скажешь.
— Я… у меня много проблем. С бизнесом.
— Ясно. И деловые проблемы привели вас вчера в «Хоуп мемориал»?
Он уставился на меня:
— Что?
— Я навещал кое-кого. А когда выезжал, ваша машина как раз сворачивала на парковку. Странно, что несколькими минутами ранее я видел в больнице Джесси Корнелл.
— Я бы хотел, чтобы вы ушли.
— Само собой. Но потерпите еще немного. Прежде чем Джесси убила себя, она сделала кое-что еще. Вы знаете что?
Он напряженно посмотрел на меня:
— Я ей-богу не понимаю, почему вы решили…
— Она сунула руки под клапан кофейного автомата. Под струю горячего пара. И держала их там, пока они не пошли пузырями. Я был в пятнадцати футах от нее и, клянусь, почувствовал запах обваренной кожи. Разве это не странно?
Он тяжело проглотил слюну, глаза его остекленели.
— У вас такая милая жена, — сказал я. — Может, слишком милая. Я знаю, как это бывает.
— Немедленно покиньте мой дом, — потребовал он. — Сейчас же. Или я вызову полицию.
— Они все еще заняты в кофейне. Им понадобится время, чтобы приехать. А я уже здесь. — Я позволил ему обдумать это. — Но вы правы, я злоупотребляю вашим терпением.
Перед тем как сесть в машину, я повернулся. Он так и стоял на прежнем месте.
— И еще одно, — сказал я. — Та семья, что жила неподалеку.
Он молча ждал продолжения.
— Это был я. И умер мой сын.
С десяти футов я увидел, как он вздрогнул.
— Буду признателен, если вы перестанете распространять слухи, — попросил я. — Потому что это штука обоюдоострая. Вы понимаете?
Он едва заметно кивнул.
Я сидел на пристани над озером, когда пошел дождь. Сперва между деревьями сгустился туман, потом он поднялся выше и постепенно распался на капли. Капли, падая на поверхность озера, мгновенно и беззвучно исчезали.
Я провел там больше часа, куря сигарету за сигаретой. День клонился к вечеру. Температура упала на пять градусов и явно не намеревалась останавливаться на достигнутом. Дождь должен был скоро кончиться, потому что в противном случае грозил перейти в снег. Мой плащ остался в машине. Я дрожал. В том числе и от холода — я чувствовал, как он поднимается от воды, почти видел, как он собирается над поверхностью.
Я сидел и думал о лицах.
Во-первых, о лице, которое видел в зеркало заднего вида, отъезжая от дома Коллинза.
Во-вторых, о лице Джесси перед тем, как она бросилась вон из этого мира.
Я знаю, что, если долго вызывать перед мысленным взором какой-то образ, в особенности воспоминание, можно уверовать во всякие странности. Образ постепенно видоизменяется, воображение переформирует его, создает что-то похожее на реальность, но реальность эта лежит далеко, в нейтральной полосе между миром и вашим представлением о нем. Еще я знаю, что мы склонны видеть тенденции там, где их нет. И тем не менее я верил, что нашел некую закономерность.
На лице Коллинза был написан неприкрытый ужас. Страх человека, который знает, что совершил нечто ужасное.
На лице девушки (она лежала теперь где-то на столе, совершенно безразличная к болтовне людей, по долгу службы кромсавших ее тело, перед тем как чинно предать земле) я разглядел что-то неуловимое. Ноя знал, где видел это прежде, и больше уже не отмахивался от слов Эллен, которая пыталась объяснить, как выглядел Джерри в момент смерти.
Лицо Джесси Корнелл напоминало мне о Скотте — образ, который я столько раз за последние три года представлял по ночам.
Залезть в чужую голову невозможно. Максимум, на что мы способны, — это прочесть написанное на лице. Но я верил: то, что творилось в голове официантки в последние минуты ее жизни, было сходно с тем, что происходило в мозгу Скотта, когда он стоял на этой самой пристани и смотрел поверх моего плеча. Казалось, все, что он узнал за четыре года, было опровергнуто и Скотт прозрел гибельную истину о творении и всех созданиях Божьих.
Я не знал, что объединяет эти три события. Вероятно, инфаркт Робертсона никак не связан с тем, что он согласился с желанием жены иметь детей. А может, и нет. Подробности того, что происходило между голубоволосой официанткой и владельцем большого дома, были скрыты от меня, и причина смерти Скотта по-прежнему оставалась тайной… вот только теперь я знал еще двух людей, умерших подобным образом. Да еще мне не давало покоя слово, которое несколько раз произнесла Эллен.
«Наказание».
Наказание человеку, который, возможно, был готов ухудшить финансовое положение своих детей. Наказание успешному мужчине средних лет, в одиночестве попивавшему пивко в середине дня.
А может, наказание за чужие грехи.
Я встал, услышав, как хрустнули на холоде суставы. Я почувствовал себя старым и одиноким. У меня появились новые вопросы к Эллен, но она не отвечала на звонки. Я просидел в безделье столько, сколько мог. Вид озера стал действовать мне на нервы, и я быстро прошел мимо дома, не глядя в его сторону.
Мне нужно было найти двух человек и поговорить с ними.
Когда я сел за руль и пристегнулся, зазвонил телефон. Я подумал, что это наконец-то отозвалась Эллен, но нет.
— Привет, — торопливо сказал я. — Давай скорее — сейчас не самое удобное время.
Она плакала. Да что там — рыдала во весь голос, со всхлипами, которых и у ребенка-то не услышишь.
— Беки, успокойся. Что случилось?
За те двадцать четыре часа, что прошли после нашего последнего разговора и того, как я перевел ей десять тысяч долларов из денег, оставшихся мне после развода, Кайл сумел превзойти сам себя. Некоторые люди склонны открывать двери, которые другие даже найти не могут, потому что недостаточно глупы. Кайл же, казалось, стремился к премии Дарвина.
