Я кивнул.
— Насколько мне известно, да.
— Я ей не звонила. Я никогда ей не звонила. А вот она позвонила мне.
— С чего бы это?
— Хотела, чтобы я ей кое-что отдала.
Я ждал. Добрые самаритяне привыкли ждать.
— Что именно?
— Она думала, если он проникнет туда, они поймут, в чем дело.
Конечно, мне следовало помнить о Иове. Вот уж кто умел ждать. Но я бы мог посостязаться с ним.
— Кто он?
— Ее домашний зверек. Телохранитель. Жеребец, которому она платила за то, что он ее трахал.
— Джонас Джонс.
Она вновь отхлебнула виски и кивнула.
— Он самый. Джонас Джонс.
— И куда он должен был проникнуть?
— В их квартиру.
— В чью?
— Бобби и этой сучки Майзель.
— А ключи были у вас, так?
Мой вопрос дошел до нее не сразу, вероятно сказалось наложение спиртного на транквилизаторы.
— Откуда вам это известно? Никто не знал, что у меня были ключи.
— Луиза Эймс знала.
— Это другое дело. Она знала, что у меня были дубликаты всех его ключей. Он постоянно их терял.
— Вы все еще работали у сенатора, когда он купил квартиру в «Уотергейте»?
Она покачала головой.
— У него я уже не работала. Он перевел меня к Кьюку. Но я все равно держала у себя дубликаты ключей. Когда он купил квартиру в «Уотергейте», я позаботилась о том, что бы изготовили пару лишних ключей. Просто продолжала приглядывать за ним, хотя он ни о чем меня уже и не просил.
— И что вы сделали, послали ключи Луизе Эймс по почте?
Еще раз она покачала головой.
— Нет, Джонас заехал и забрал их.
— А что потом?
Она допила свой стаканчик.
— Думаю, я еще выпью сока.
— Пожалуйста, — я протянул ей свой. — Возьмите, я еще не пил.
Это ее порадовало. Она благодарно улыбнулась. Еще бы, доктор прописывал ей лучшее на свете лекарство. Она одним глотком ополовинила стаканчик.
— Не волнуйтесь. Я не надерусь.
— Я это знаю. Так что случилось после того, как Джонас взял у вас ключи?
Она пожала плечами.
— Наверное, он проник в их квартиру и выяснил то, что она хотела знать. По крайней мере, так она сказала.
— Когда?
Глория Пиплз задумалась.
— Вчера, — она энергично кивнула. — Да, да, вчера. Именно тогда Луиза позвонила и начала отчитывать меня.
— За что?
— За то, что я спала с Бобби. Она сказала, что знала об этом с самого начала, но не возражала, потому что чувствовала, что для него это всего лишь развлечение. А вот Конни Майзель, сказала она, совсем другое дело. Конни Майзель погубила Бобби, а вот теперь она намерена погубить Конни Майзель.
— Как?
— Этот самый вопрос я ей и задала. Как?
— Что она ответила?
— Рассмеялась и сказала, что я смогу прочесть об этом в колонке Френка Сайза.
— И что потом?
— Ничего. Она положила трубку, а я выпила пару бокалов «мартини». Может, даже три. Я очень расстроилась, — Глория заплакала. Слезы горошинами скатывались по ее щекам. Я испугался, что сейчас она разрыдается, а потому подошел и начал поглаживать ее по плечу.
— Ну, ну, — добрый, все понимающий доктор Лукас. — Все будет хорошо. Не надо плакать.
Она посмотрела на меня. Глаза блестели о слез.
— Везунчик.
— Везунчик?
— Мой кот. Я просто уехала и оставила его, а теперь не знаю, что он будет есть. Он никогда не оставался один.
Я нашел носовой платок и вытер часть слез.
— Успокойтесь. Выпейте сока. Не волнуйтесь из-за Везунчика. Я о нем позабочусь.
— Вы… вы позаботитесь? — она вновь уткнулась носом в стакан.
— Я знаю одно место в Силвер-Спринг. Санаторий для кошек. Несколько раз я отвозил туда своего кота. У них есть телевизоры и все такое. Я заберу Везунчика и отвезу его туда.
Слезы прекратились, появилась икота.
— Он… он любит синоптика.
— Синоптика?
— По ти-ви… прогноз погоды. По девятому каналу. Он всегда смотрит эту передачу.
— Я скажу об этом даме, что управляет санаторием.
Она осушила и мой стакан. Я подсчитал, что за пятнадцать или двадцать минут она выпила чуть ли не двести грамм виски.
— Почему бы вам не прилечь? — предложил я.
— Вы заберете то, что осталось?
— Вы про виски?
— Да.
— Если бутылку найдут, ее у вас отнимут.
— Мы ее спрячем. Дайте мне мою сумочку. Все равно мне отдавать вам ключи. Мы спрячем ее в моей сумочке.
— Отличный тайник. В него они никогда не заглянут. Разве что после того, как полюбопытствуют, а что у вас под подушкой.
— Так где же мы ее спрячем?
— Под матрацем.
Она закрыла глаза, нахмурилась.
— Под матрацем, — повторила она. — Под матрацем, — открыв глаза, она широко улыбнулась. — Это я для того, чтобы вспомнить, когда проснусь.
Я протянул ей сумочку и засунул бутылку виски под матрац. Меня распирала гордость. Столько добрых дел за один день. Я обокрал мертвую женщину. Утешил больную спиртным. Еще чуть-чуть, и из лопаток начнут расти крылышки.
— Думаю, я немного посплю, — Глория посмотрела на кровать.
— Отличная мысль.
Она поднялась, не особо шатаясь дошла до кровати, села.
— Под матрацем, — она кивнула, словно давала себе слово не забыть об этом.
— Под матрацем, — эхом отозвался я.
— Этим утром я просмотрела колонку Френка Сайза, но о Бобби в ней не упоминалось. О нем напишут завтра?
— Думаю, что нет.
— А когда? — она вытянулась на кровати.
— Не знаю, Глория, — ответил я. — Возможно, что никогда.
Коту Глории Пиплз не понравилась долгая автомобильная поездка. Он недовольно мяукал всю дорогу от Виргинии до Силвер-Спринг, что в штате Мэриленд, несмотря на то, что Сара всячески пыталась успокоить его. По пути я изложил Саре мою версию цепочки убийств, начавшихся смертью Каролин. Иногда мне приходилось кричать, чтобы перекрыть мяукание Везунчика, которого мой рассказ абсолютно не интересовал.
А потом мы с Сарой сидели во французском ресторанчике в Джорджтауне, который открылся после массовых выступлений весной одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. После наступления темноты в Джорджтауне улицы пустеют. После десяти или одиннадцати вечера там можно встретить редких пешеходов, да и те куда-то спешат.
Кормили в ресторане неплохо, а вот обслуживание грешило оригинальностью: официанты ездили между столиков на роликовых коньках. К тому времени, как мы выпили по коктейлю и заказали обед, я как раз закончил повествование. Сара смотрела на меня несколько секунд, прежде чем спросить:
— А как же капитан Бонневилль?
— Ему придется подождать.
Она покачала головой.
— Если ты останешься с Френком Сайзом, Бонневиллю придется ждать долго, возможно, ты вообще к нему не вернешься. Когда ты закончишь одно расследование, при условии, что тебя не убьют, Сайз подбросит тебе новое. Возможно, трупов в нем будет поменьше, но тебе все равно придется купаться в грязи, и может настать день, когда ты уже не сможешь от нее отмыться.
— Ты думаешь, мне там нравится? В этой самой грязи?
— Нет, тебе там не нравится. Но тебя занимают люди, которые в ней плавают. Они занимают тебя, потому что ты считаешь их отличным от себя, но это не так.
— Ты хочешь сказать, что я такой же, как они?
Она мягко улыбнулась. Эта улыбка Сары мне особенно нравилась.
— Мы такие же, как они, Дек. Просто им пришлось делать выбор, чего от нас пока никто не требовал. Потому-то в большинстве своем люди остаются честными. Им не предоставляется шанса стать другими.
— Ты присоединилась к циникам, — заметил я.
— Нет, обучаюсь на твоем примере. Наблюдая за тобой. Когда ты работал на государство, тебе предлагали взятки?
Я кивнул.
— Несколько раз. Может, даже больше, чем несколько. Не всегда ясно, предлагают тебе взятку или нет.
— Но ты отверг их поползновения.
— Я ни одной не взял. Насчет отверг… Иногда я притворялся, что не понимаю, о чем, собственно, речь.
— А почему ты не брал взяток?
Я отпил «мартини». Вкус отменный. Не то, что виски с яблочным соком.
— Почему я их не брал? Моральные принципы. Чувство собственного достоинства. Плюс страх. А вдруг поймают?
— Есть и еще одна.
— Одна что?
— Причина.
— Какая же?
— Ты не нуждался в деньгах. А вот представь себе, что у тебя ребенок, и ребенку необходима искусственная почка, стоимость которой равна твоему заработку за год, а ты уже по уши в долгах. И тут кто-то говорит тебе: «Послушай, Лукас, как на счет того, чтобы взять десять тысяч баксов и закрыть кое на что глаза?» Что бы ты ответил? Только помни, что твое «нет» означало бы смертный приговор ребенку.
Я улыбнулся.
— За это, Сара, я тебя и люблю. Ты устанавливаешь собственные правила.
— Не уходи от ответа.
