На чердаке было очень душно. Я распахнул слуховые окна, высунул голову и тщательно осмотрел в бинокль сушу и море. Небо по-прежнему было затянуто; свет казался усталым, а с моря веяло какой-то тухлятиной. Я немного повозился с Фабрикой, задал корма пауку, муравьям и венериной мухоловке, протер стекло над циферблатом, проверил аккумуляторы и провода, смазал петли на дверцах и прочие механизмы — просто чтобы как-то развеяться. Вытер пыль с алтаря, аккуратно все на нем расставил, выверил по линейке расстояние между банками-склянками — чтобы все было симметрично.
За это время я снова успел вспотеть, но вторично лезть в душ поленился. Папа уже встал, и, пока он готовил завтрак, я посмотрел по телевизору что-то из утренних субботних программ. За завтраком не было сказано ни слова. Потом я обошел остров по всему периметру, на всякий случай захватив из Бункера мешок с черепами и тушками.
Обход продолжался дольше, чем обычно, поскольку я то и дело взбирался на верхушку ближайшей дюны и осматривал прилегающую территорию. Но так ничего и не высмотрел. Головы на Жертвенных Столбах были в довольно приличном состоянии. Заменить понадобилось разве что пару мышиных черепов — вот, собственно, и все. Остальные головы и вымпела были в целости и сохранности. На склоне дюны, обращенном к городу, я обнаружил мертвую чайку — клювом к центру острова. Голову я взял, остальное закопал под столбом; она уже начинала подванивать, так что я засунул ее в полиэтиленовый пакетик и положил в мешок, к черепам и тушкам.
Я услышал, а потом и увидел, как вспорхнули и закружились птицы, значит, кто-то шел по тропинке; но я знал, что это всего лишь миссис Клэмп. Я взобрался на дюну и увидел, как она подъезжает к мосту на своем древнем велосипеде с корзиной. Когда она скрылась из виду, я еще раз оглядел пастбища и дюны за ними, но там были одни лишь овцы и чайки. Над свалкой поднимался дым, и, если напрячь слух, можно было расслышать мерное урчание старого дизеля на железной дороге. Небо оставалось затянутым, но не так плотно, а ветер — вялым и нерешительным. На море у горизонта виднелись золотые полосы, там, где под просветами в облаках поблескивала вода, — но это далеко, совсем далеко.
Я завершил обход Жертвенных Столбов, потом провел полчаса у старой лебедки, упражняясь в стрельбе. Я выставил пивные банки в ряд на ржавом кожухе барабана, отошел на тридцать метров и по очереди снял их из рогатки, причем на шесть банок у меня ушло всего девять шариков. Отыскав все шарики, кроме одного, я снова выставил банки и стал бить по ним камешками; на этот раз потребовалось четырнадцать бросков. Напоследок я несколько раз метнул нож в дерево у старой овчарни и с удовлетворением отметил, что довольно точно прикидываю, сколько раз нож перевернется в полете, прежде чем вонзиться — с глухим стуком и под прямым углом — в изрезанную вдоль и поперек кору.
Дома я помылся, переодел рубашку и спустился на кухню. Миссис Клэмп как раз подавала первое блюдо — бульон, почему-то обжигающе горячий. Я уселся и стал помахивать над своей тарелкой куском мягкого пахучего белого хлеба, тогда как миссис Клэмп уже шумно хлебала из своей, а папа крошил в свою хлеб с отрубями (только что не со стружкой).
— Ну а вы как поживаете, миссис Клэмп? — любезно поинтересовался я.
— Кто, я? Я-то хорошо, — отозвалась миссис Клэмп и сосредоточенно задвигала бровями, словно пытаясь поймать спущенную петлю на вязании. Предельно насупившись и обращаясь теперь к зависшей под самым ее подбородком капающей ложке, она подтвердила: — Да, лично я — хорошо.
— При такой-то жаре? — хмыкнул я, продолжая обмахивать свой суп под грозным прицелом отцовского взгляда.
— Лето же, — пояснила миссис Клэмп.
— Ах да, — сказал я. — А я и забыл. — И замурлыкал себе под нос.
— Фрэнк, — прошамкал отец с полным ртом овощей и стружки, — сдается мне, ты забыл, какова емкость этих ложек, а?
— Одна шестнадцатая пинты? — отчеканил я на голубом глазу.
Отец помрачнел еще сильнее и отправил в рот очередную ложку супа. Я продолжал махать своим ломтем, прервавшись только для того, чтобы разболтать ложкой коричневую пленку на поверхности бульона. Миссис Клэмп снова принялась хлебать.
— А как дела в городе, миссис Клэмп? — поинтересовался я.
— В городе-то? Насколько я знаю, прекрасно, — сообщила миссис Клэмп своему супу. (Я кивнул. Папа подул на ложку.) — Говорят, у Маккизов пропала собака, — добавила миссис Клэмп.
Я слегка вздернул брови и озабоченно хмыкнул. Папа остолбенел, и с его ложки, кончик которой стал потихоньку опускаться после слов миссис Клэмп, в тарелку заструился суп. В тишине кухни это прозвучало словно льющаяся в унитаз моча.
— Надо же! — воскликнул я, не переставая обмахивать свой суп. — Какая жалость. Хорошо, хоть братца поблизости нет, а то как пить дать на него бы всех собак навешали, — улыбнулся я, поглядывая то на отца, то на миссис Клэмп, которая щурилась на меня сквозь пар, поднимающийся от супа.
Мой ломоть-опахало впитал слишком много влаги и разломился пополам. Я ловко подхватил падающий кусок свободной рукой и положил его на блюдце рядом с тарелкой, затем взял ложку и осторожно попробовал бульон.
— Хм-м, — протянула миссис Клэмп.
— Миссис Клэмп не смогла сегодня купить твоих бифбургеров, — сказал папа, поперхнувшись на слове «не», — так что купила вместо них фарш.
— Профсоюзы! — мрачно изрекла миссис Клэмп и в сердцах плюнула в суп.
Я поставил локоть на стол, оперся щекой о кулак и воззрился на нее в ожидании продолжения. Продолжения не последовало. Миссис Клэмп даже не подняла головы; в конце концов я пожал плечами и занялся супом. Отец отложил ложку, вытер лоб рукавом и попытался ногтем извлечь застрявший в зубах здоровый кусок стружки.
— А знаете, миссис Клэмп, вчера возле нового дома был маленький пожар. И я его потушил! Я был рядом, вовремя увидел и потушил.
— Уже и расхвастался, — пробурчал папа. Миссис Клэмп хранила молчание.
— Но я действительно его потушил, — улыбнулся я.
— Сомневаюсь, чтобы миссис Клэмп это было интересно.
— Не скажите! — вскинулась миссис Клэмп и почему-то закивала.
— Вот видишь, — ухмыльнулся я, глядя на отца, и кивнул миссис Клэмп, которая продолжала шумно хлебать. И снова замурлыкал себе под нос.
Когда ели второе (рагу), я помалкивал, а за традиционным десертом (ревень с заварным кремом) отметил, что у него появился какой-то новый привкус; хотя, по правде говоря, молоко, из которого делали крем, явно было скисшим. Я улыбался, отец ворчал, а миссис Клэмп с хлюпаньем втягивала крем и выплевывала куски ревеня на салфетку. Впрочем, ее можно понять — ревень был недоварен.
Обед чрезвычайно подбодрил меня, и, хотя вторая половина дня выдалась еще жарче, я ощущал прилив сил. Яркие полосы на море у горизонта исчезли, и фильтрующийся через облака свет казался на удивление плотным, — вероятно, из-за накапливающегося атмосферного электричества. Бодрой трусцой я проверил оборонительные рубежи; затем проследил, как уехала в город миссис Клэмп, дал в том же направлении несколько стометровок, забрался на высокую дюну и стал обозревать в бинокль изнемогающую от жары землю.
Как только я перестал двигаться, с меня ручьями полил пот и в голове загудело. Я выпил взятую с собой воду, потом снова наполнил флягу в ближайшем ручейке. Отец безусловно прав: овцы действительно гадят в ручьи; но я был уверен, что за годы своих гидротехнических работ успел выработать иммунитет к любой заразе из местных рек и речушек. Выпив больше воды, чем хотелось, я вернулся на гребень дюны. Вдали на траве неподвижно лежали овцы. Даже чайки куда-то пропали, и только мухи не снижали активности. На свалке что-то продолжало тлеть, и еще один дымок курился над лесопилкой в холмах, поставлявшей древесину целлюлозно-бумажному комбинату на берегу залива. Я напряг слух, пытаясь различить гудение пилорам, но ничего не услышал.
Эту южную панораму я и рассматривал в бинокль, как вдруг в поле зрения промелькнула фигура отца, и я подумал, не померещилось ли. Перенацелил бинокль — да, это действительно он, идет по тропинке, ведущей в город. Я смотрел прямо на Трамплин и видел, как отец взбирается на ту дюну, с которой я любил съезжать на велосипеде. Когда я заметил его в первый раз, он уже достиг собственно Трамплина. Перед вершиной отец споткнулся, но сумел удержать равновесие и шага не сбавил. Наконец его кепка исчезла за гребнем. Мне показалось, что он нетвердо держится на ногах, совсем как пьяный.
Я опустил бинокль и потер зачесавшийся подбородок. Сплошные сюрпризы. Он ничего не говорил о том, что собирается в город. Интересно, что он задумал?
Сбежав с дюны, я перепрыгнул ручей и на крейсерской скорости устремился к дому. Ворвался в заднюю дверь и сразу учуял запах виски. Я прикинул, как давно мы ели и когда ушла миссис Клэмп. Час или полтора назад. Войдя в кухню, где запах виски ощущался особенно сильно, я обнаружил на столе пустую бутылочку скотча (молт[8]), а рядом — лежащий на боку стакан. Я поискал в раковине второй стакан, но там была лишь стопка грязных тарелок. Я нахмурился.
