«Мама, мама, ты всегда была права». Представив лицо молодой матери, Ларин с болью поморщился.
Где ты сейчас, моя родная? В закрытом ящике гроба безвольно трясется твое безжизненное тело. Как страшно, наверное, будет увидеть тебя мертвой, с застывшими на груди желтыми сложенными руками…
Был жаркий летний день. И мальчик Витя сидел на большом вишневом дереве, зарывшись в гуще зеленых листьев. Он срывал спелые ягоды и, запихивая в рот сразу по несколько, с наслаждением давил их деснами. Даже во сне, спустя много лет, он чувствовал этот терпкий вкус темно-бордовой мякоти, оставшийся на всю жизнь одним из самых ярких воспоминаний детства.
Внизу под вишневым деревом стоял летний садовый столик, и мама Виктора, кареглазая и черноволосая женщина с чуть лукавой и грустной улыбкой, постоянно прятавшейся в уголках губ, лепила на столе вареники с вишнями.
Сын бросил с дерева несколько вишен маме прямо на стол и с азартным нетерпением ждал, что вот сейчас мама поднимет вверх на него свои немного испуганные и широко распахнутые глаза и с напускной серьезностью погрозит ему вымазанным в муке пальцем. Этого с замиранием сердца ожидал десятилетний мальчик Витя.
А пятидесятидевятилетний Виктор Андреевич уже знал, что мама никогда больше не сможет поднять на него свои немного испуганные и широко распахнутые глаза…
«Мамаша, ну что вы так, не горюйте, вернется ваш сын. Он только туда и обратно. Такой сын не может не вернуться. Скорый поезд Москва – Гудермес отправляется. Дай вам Бог, ребята»:
Ларин изо всей силы шарахнул кулаком по столу. Она что, специально, что ли?! Назло?!!
Как незаметно летит время. Хоменко подошел к автомату и налил себе кофе в пластиковый стаканчик. Еще два месяца назад этот автомат был всеобщим любимцем.
Сотрудники накачивались кофе «на халяву». Компания, желавшая получить подряд на установку таких автоматов во всех залах, презентовала для «испытаний» один и гарантировала его загрузку сырьем. Его доили с такой интенсивностью, что уже через неделю автомат выработал полугодовой ресурс. Его починили, заправили вновь, но былой популярностью металлический бармен уже не пользовался, да и кофе, надо сказать, у него неважнецкий. Однако горячо, и то ладно.
Жаль. Жаль, что упущена возможность прижать к ногтю тех, кто развлекался в спецвагонах. Роман проверил только один. Что творилось в двух других, неизвестно. Но когда заикнулся о необходимости доставки клиентов в отделение, Тимошевский вдруг испугался. Роман понять не мог метаморфозы, случившейся с начальником. И ведь не надо стягивать туда много сил. Хоменко и два оперативника взяли бы всех. Оказавшиеся в пикантной ситуации клиенты все равно что стадо баранов, куда укажут, туда и пойдут. Тем более если заранее изъять документы. Пусть кричат об адвокатах, о праве на личную жизнь. Фотограф щелкнул его неглиже, и пусть теперь доказывает свой супруге, что он не Билл Клинтон, а рядом не Моника Левински. Роман даже согласен был придержать кое-какие материалы. Оступился человек. С кем не бывает. Другое дело – общественное мнение, репутация. На лацкане одного мельком заметил депутатский значок. Вот обрадуются чукчи, делегировавшие своего представителя в Москву.
В армии еще Роман слышал поговорку – хохол без лычки что справка без печати. Кому-то она казалась обидной. А ему понравилась. Он любил служить.
Служить лучше всех. Наверное, это было наследственное. Прадед Романа двадцать пять лет отбарабанил в царской армии, дед служил в войсках НКВД, отец был участковым милиционером. Когда появился фильм про Анискина, Роман вдруг увидел – героя списали с его отца. Деревня обожала старшего Хоменко. Потому что он служил. Роман понял, что тоже не обойдется без службы. Но почему-то его никто не любил, никто не приходил к нему со своими домашними заботами. Хоменко чувствовал, что его ненавидят, во всяком случае, сильно сторонятся. Это было поначалу ужасно обидно, ведь он служил честно, он был хорошим товарищем, почему, почему? А потом взяла злость: а я, хлопцы и девчата, буду еще лучше служить – назло вам! Назло. И теперь он служил не по зову, так сказать, крови, не по движению души, а из злости, которая изъедала внутри, которая убивала, но которая единственная держала его в кулаке. Иначе бы он развалился. Распался на мелкие кусочки. И теперь вот еще было спасение – Оксана. Любил он ее? Да, наверное. Но главное – он видел в ней как бы кислородную подушку, что ли.
Глоток чистоты, добра, заботы, ласки, нежности, уюта. Оксана была его спасением. Но она спасать его не хотела.
Хоменко потягивал коричневую бурду под названием «кофе эспрессо», когда в панорамное стекло увидел Оксану в накинутом на плечи демисезонном пальто, двух оперативников по бокам, двигавшихся следом мужчин в наручниках, также в сопровождении работников милиции. Лейтенант растерялся. Кто, за что, по чьему приказу? Задержанных повели не в камеры, а в общую комнату.
Роман стремительно взбежал по лестнице на второй этаж и ворвался к начальнику линейного отдела:
– Николай Павлович, там кассира арестовали, Оксану. Это по вашему приказу?
– выдохнул он, не соблюдая субординации.
Тимошевский покосился на человека, стоящего у окна спиной к Хоменко, потом удивленно вздернул брови.
– Лично кассира шестнадцатого кассового аппарата, Панчук, арестовывать никто не собирался. По всей видимости, ее взяли в рамках проведения операции «Жучок». Очень жаль, если будут доказаны факты незаконного использования служебного положения в целях личного обогащения.
Тимошевский снова взглянул в сторону присутствующего незнакомца, как бы призывая его в свидетели. Незнакомец повернулся, молча посмотрел на Хоменко и сел в гостевое кресло.
Операция «Жучок» была для Романа полной неожиданностью. Так вот почему он видел столько своих коллег, шастающих по вокзалу, – они ловили билетных жучков.
И ведь не проболтались, он с ними разговаривал. Неужели Тимошевский специально охотился на Оксану? Неужели до сих пор не может забыть, как Хоменко увел ее из-под самого, мягко говоря, носа начальника.
– Я знаю, как вы относитесь к кассиру-оператору шестнадцатой кассы, товарищ майор, и уверяю, так просто это вам с рук не сойдет. Еще не знаю подробностей, но уверен, ее подставили. Очень жаль, что не успел оформить протокол о вагонах на запасных путях. Что ж, постараюсь исправить ошибку.
Хоменко говорил это не столько начальнику, сколько неизвестному гостю, предполагая в нем важную шишку.
– Слушайте вы, Хоменко, в отличие от вас я пришел сюда по своей воле, вы же – в силу склочности характера, как я теперь понимаю. В коллективе уже давно выражают недоверие своему сотруднику. И похоже, теперь я с коллективом соглашусь, хотя в последнее время…
Тимошевский решил разыграть доброго дядюшку.
– …Вы значительно подтянули личный состав. Что же касается вагонов, мне об этом ничего не известно. Не секрет, что некоторые недобросовестные проводники в отстое позволяют себе лишнее. Пригласить друзей, например. Может быть, это тот случай?
– Нет, товарищ майор, не тот. Предприятие поставлено на широкую ногу.
Используются вагоны серии люкс начальника дистанции. И я сильно сомневаюсь, что вы были настолько слепы, чтобы за восемь лет не разглядеть творящееся под самым носом.
– Я вам уже говорил, что у нас есть люди, которые отдали вокзалу не один десяток лет. И это тоже происходило перед их глазами.
– Например?
– Нетрудно догадаться. Вы же считаете себя прозорливым человеком?
Подумайте о том, что я вам сказал. Кстати, ходят слухи, что «хозяин» сам неровно дышит в отношении операторов.
Хоменко покраснел, как маков цвет, развернулся на каблуках и вышел. Дверью не хлопал, а хотелось.
В кабинете несколько секунд висела тишина.
– Ваши проблемы, майор, – это ваши проблемы. Постарайтесь подчистить «хвосты» и унять ретивых. Через два часа здесь будут мои люди. Их без малого сорок человек. И они так топорно не работают. В резерве еще спецотряд. Могут под горячую руку подмести и ваших. Два часа, – постучал по циферблату Леонид Константинович Чернов и выглянул в зал.
Там прохаживались Сева и Вовчик, то и дело поглядывая вверх на окна кабинета начальника отделения.
Хоменко быстро шел по коридору. Сюда постепенно стягивались оперативники в штатском. Увидев лейтенанта, прекращали разговор.
Роман прекрасно знал, о чем сейчас говорят его подчиненные. О нем. Об Оксане. Он постарался придать своему лицу сугубо деловое выражение. У двери общей комнаты прохаживался дежурный милиционер. Хоменко кивнул ему и вошел.
В общей комнате собрали нескольких спекулянтов билетами. Были здесь два оператора-кассира: Оксана и незнакомая лейтенанту девушка. Новенькая попалась, решил он сразу. В центре комнаты стоял стол с включенным магнитофоном и сидел Саушкин.
