Ознакомительная версия.
– Ну что, мореходы, живем?
Это «живем» слышали задыхающиеся в парах хлора аккумуляторщики, жарившиеся на крышке дизеля мотористы и замерзающие в торпедном отсеке мастера движущихся мин – торпедисты. Они все видели суровую улыбку командира корабля Микки Малиннена, проступающую из-под белоснежных усов. Видели лучи приветливых морщин вокруг его бездонно-голубых глаз, что выглядывали из-за бровей. Но когда надо было, его трубный окрик гремел, и подчиненный, матрос или офицер, готов был разбиться в лепешку, но выполнить команду…
– Все в порядке? – интересовался командир.
– Да, господин капитан, – отвечали моряки.
Интендант выделил им пуховые бушлаты, паек на три дня: как раз три дня – это самый большой срок, чтобы из этого квадрата доплыть до первых островов Архипелагового моря или до Аландских островов, зависит от выбранного направления. Интендант выдал им спирту…
– Ну, думаю, жить можно, – произнес капитан.
– Да, господин капитан, – соглашались моряки.
– Дойдите до дома и о нас сообщите, – говорил он низким голосом.
– Да, господин капитан.
– А если что, помогайте друг другу.
– Да, господин капитан.
Плоты оттолкнулись от субмарины и тихо поплыли на северо-запад. Аландские острова, судя по карте, были чуть ближе, чем скалы Архипелагового моря. Именно в ту сторону и взял курс старпом.
– Раз-два! – зычно командовал гребцами Аапели.
Конечно, это была не спортивная лодка и не спортивное весло, но похожий на лопату короткий гребной инструмент из легкого дерева давал возможность довольно уверенно и быстро продвигаться в указанном направлении.
Уставший гребец отдавал весло другому, и плоты неустанно шли вперед. На плоту со Шпилевским и Вернидубом по очереди гребли корабельный доктор и интендант. И постепенно их плот, хоть он и отошел от субмарины первым, начал отставать.
«Вот лафа Броненосцу. Лежит, а за него люди надрываются», – думал про себя Кривошапкин. Лично он, несмотря на то, что его считали серьезно раненным, от своей очереди грести не отказывался.
Минут через сорок – сорок пять скрылись из виду очертания дрейфующей субмарины.
Начало темнеть и заметно холодать. Люди набросили на плечи пуховые бушлаты. Застегивать их не рекомендовали. Ведь, намокнув, они превращались в груз, который мог затащить человека на дно.
Погода была тихая, спокойная, почти штиль. Только плеск весел нарушал безмолвие морского простора.
Село солнце. Ярко засветила луна, ярко-белый блеск ее почти круглого диска прорезал черное небо. Звезды усыпали чашу небосклона.
– Завтра к вечеру, если все так и будет, мы ступим на землю, – сказал Аапели, глянув на наручный компас, – идем прямо на Аланды.
Кривошапкин подумал: «Просто какой-то заколдованный круг, эти острова нас никак не могут оставить в покое».
На самом деле круг замыкался. Ирония судьбы: откуда беглецы сбежали, туда и возвращались. И если бы их опознали, то, ясное дело, обвинили б в убийстве охранника на вышке и заместителя коменданта. А если бы еще пришло сообщение с острова Лагскар, где Бронислав учинил полный разгром, беглецов без суда и следствия могли бы поставить к стенке. И никто бы разбираться не стал, что жители Лагскара сами хотели убить красноармейцев…
Часам к восьми вечера, а в это время года на Балтике уже ложилась густая ночь, ни зги не было видно. Ракетницами решили не пользоваться, чтобы ненароком не привлечь к себе внимание русских. Попасть в плен в планы подводников не входило.
Волнение на море заметно усилилось.
– Проверить жилеты, – приказал Аапели.
Его сорванный голос часто раздавался над поверхностью моря.
– Привязаться к борту плотов! Личное оружие снять и закрепить на леере! Расстегнуть бушлаты!
На самом деле, если бы кого-нибудь разбушевавшееся море вдруг бросило за борт, то тяжелый бушлат и пистолет в кобуре значительно уменьшили бы шансы на выживание.
Волны становились с каждой минутой все круче, порывы ветра били в лицо морякам.
Надувные плоты начали «выплясывать» круговые фигуры. Их борта осыпали холодные соленые брызги. Ветер уже превратился в шквальный. После очередного удара волны Кривошапкин потерял из виду второй плот. Туман мелких капелек воды, что поднимался от бушующего моря, словно в густой взбитой сметане скрыл очертания средства спасения, где находились его товарищи. Стена воды опрокинулась на него и на тех, кто был рядом…
Еще большая масса воды упала на плот, которым с трудом управлял Валттери, до боли в кистях рук орудуя коротким веслом. Вода ударила в грудь опирающемуся спиною в борта плавсредства интенданту. Оказалось, что Вэйнамоинен хорошо разбирался в поставках провианта, но совершенно не разбирался в морских узлах. Веревка поползла и внезапно развязалась. Интендант субмарины вскинул руки, поток плотной соленой воды выбил его с плота в холодное море.
Вэйнамоинен закричал, но ветер заглушил его отчаянный крик. Барахтаясь, интендант пытался зацепиться руками за леер. Следующая волна лишила его и этой возможности. Она затянула его под воду, а затем несколько раз подняла над плотом, выкинула на самый гребень, а затем бросила в пенный водоворот.
Валттери пригнулся, закрыв руками лицо от нахлестывающей воды, – он видел, как крутило Вэйнамоинена, но помочь ему он ничем не мог. Всеми силами он сам держался за канат, которым были опоясаны борта плота.
Волны накрывали и Шпильковского, и Вернидуба. Они лежали на дне плота, укутанные водонепроницаемой тканью, тяжелые пласты воды накрывали их, вжимали в брезент.
Валттери отчаянно греб по заданному курсу, пока полностью не выбился из сил. Короткое весло чуть не выскользнуло у него из рук. И вдруг весло цепкой рукой перехватил Бронислав. Теперь настал его черед взяться за работу.
Мощными гребками он преодолевал накаты волн. Валттери от утомления тут же забылся беспокойным сном. Бушлат корабельного врача был весь пропитан водой, руки давно не чувствовали холода. На шее болтался компас, по которому корабельный врач точно держал курс. Брониславу не нужно было слов, чтобы разобраться, в какую сторону править.
«Ну что, – подумал краснофлотец, – вот теперь этот финн мой… И можно сделать все тихо, спокойно и без свидетелей. И если что, преподнести все таким образом, что во всем виноват шторм. И не лезть на рожон, как это хотел сделать Данила. Салаге не очень повезло, что его забрали на плот с матросами. Но он знает финский, выкрутится. Ведь он все-таки разведчик».
Бронислав посмотрел на Валттери. Тот, казалось, совершенно без чувств лежал на плоту.
«Ослабить веревки – и все… Очередной вал его смоет…»
Бронислав уже хотел было приподняться, чтобы привести в исполнение свой план, однако здравый расчет остановил его: «Валерьянка без сознания, грести придется только мне. А выдохнусь – все, крышка. Нет, пускай белофинн еще поработает. Будем грести по очереди».
Всю ночь плот бросало по волнам. Наутро, вернее, ближе к обеду следующего дня, когда забрезжил на горизонте рассвет, среди пенных зубцов воды показалась белая полоса.
«Лёд», – догадался Валттери.
Как раз была его очередь грести.
Там было спасение. Возле берегов море замерзло. И по льду можно дойти до земли.
Но до этого льда еще надо было добраться!
Ветер, который ночью утих, теперь снова усиливался. Кроме того, теперь он, порывистый и резкий, сметал со льда снег и завьюженными тучами набрасывал его на плот. А волны, вздымающиеся на несколько метров в высоту, были полны опасными льдинами. По кромке они были острыми, как битое стекло. Такие куски льда могли легко вспороть брезент, проткнуть емкости с воздухом или накрыть острыми обломками спасающихся людей.
Валттери, закрываясь одной рукой, другой работая веслом, продвигал плот вперед. Устав, он растормошил Бронислава, к этому времени полностью запорошенного снегом.
– Вставай, я больше не могу! – прокричал он сквозь ветер.
Краснофлотец кивнул, мол, сейчас.
И их двоих накрыло – тяжелая волна вместе с кусками льда обрушилась на плот. Лед буквально срезал привязанный к лееру плота чехол с личным оружием интенданта и корабельного врача. Бронислав упал без сознания, возле виска у него заструилась кровь.
А потом на него свалился и Валттери.
Около суток неуправляемый плот то отбрасывало от края льда, то снова прибивало, как на озере бумажный кораблик. На его чудом уцелевшем от плавающих льдин днище лежали три человека.
Над ними простиралось синее небо. Ярко светило желтое солнце. Первый февральский день выдался ясным и очень морозным. Наконец, ветер успокоился, и воздух, словно прозрачный хрусталь, застыл. Замерло и море. Гладь его стала ровной, а к концу дня покрылась тонким слоем нового льда.
Плот вмерз в этот лед, покрылся инеем и стал полностью неподвижным.
Альберт Валерьянович почувствовал невыносимый холод. Он открыл глаза – над ним в темно-синем небе одна за другой загорались звезды. Ярко светила Большая Медведица. А дальше он нашел Полярную звезду.
Ознакомительная версия.
