— Он бросился с Башни?
— Да. Наверное, я виноват в том, что недооценил степень его отчаяния. — Вздох Учителя скорее напоминал стон. — Если это так, пусть Господь простит меня, а ему ниспошлет вечное блаженство.
— Если вы не видели, как он прыгнул, почему вы так быстро спустились?
— Я услышал, как закричала Мать Пуреса, выбежал на галерею и увидел, что она стоит над телом Брата и кричит, чтобы он перестал притворяться и встал. Когда я окликнул ее, она убежала. Я спустился вниз и, убедившись, что ничем не могу помочь бедному Брату Терпение, поспешил за ней. По дороге я встретил Сестру Смирение и Брата Венец и попросил их помочь.
— Значит, остальные еще не знают о Хейвуде?
— Нет. — Учитель глотнул и вытер рукавом пот с лица. — Вы… вы назвали его Хейвудом?
— Так его зовут.
— Он был вашим другом?
— Я знаю его семью.
— Он говорил мне, что у него больше нет семьи, что он один в этом мире. Значит, он мне лгал? Вы это хотите сказать?
— Я говорю только, что у него есть мать, две сестры и невеста.
Учитель вздрогнул, как от удара, но не потому, что у Хейвуда оказалась семья, а потому, что тот его обманул. Это было тяжелым испытанием для его самолюбия. Опустив голову, он сказал:
— Я уверен, что это не было намеренной ложью. Он чувствовал себя одиноким, не связанным духовно ни с кем из людей. Вот вам и объяснение.
— Вы поверили, что он хочет жить здесь?
— Разумеется! Зачем ему было стремиться к нам? Мы живем очень нелегкой жизнью.
— Что вы собираетесь делать?
— Делать?
— С трупом.
— Забота о живых — такая же часть нашей жизни, как и забота о мертвых, — сказал Учитель. — Мы похороним его достойно.
— Не сообщая властям?
— Я здесь власть.
— Шериф, коронер, судья, врач, патологоанатом, душеприказчик?
— Да, это все я. И пожалуйста, избавьте меня от вашей неуместной иронии, мистер Куинн.
— У вас много обязанностей, Учитель.
— Бог дал мне силы исполнять их, — спокойно сказал Учитель, — и понимание того, как исполнять.
— Шериф может быть другого мнения.
— У шерифа свои дела, а у меня свои.
— Но существуют законы, и их действие распространяется на вас тоже. О смерти Хейвуда надо сообщить властям. Если не вы, то я это сделаю.
— Зачем? — спросил Учитель. — Мы тихие, безобидные люди. Мы никому не причиняем зла, не просим привилегий, мы всего лишь хотим жить, как избрали.
— Хорошо, тогда скажем так: к вам из грешного мира пришел человек и вскоре погиб. Это дело шерифа.
— Брат Ангельское Терпение был одним из нас, мистер Куинн.
— Это был Джордж Хейвуд, — сказал Куинн. — Торговец недвижимостью из Чикото. Не знаю, что он у вас искал, но спасение души в его планы не входило.
— Бог да простит вам богохульство, мистер Куинн. Брат Терпение был Истинно Верующим.
— Это вы Истинно Верующий, а не Хейвуд.
— Его фамилия Мартин. Он был банкиром из Сан-Диего, одиноким, измученным человеком.
В какой-то момент Куинну показалось, что он на самом деле ошибся и зеленый «понтиак» — «совпадение». Но затем он увидел тревогу в глазах Учителя, услышал сомнение в его голосе.
— Хьюберт Мартин. Его жена умерла два месяца назад…
— Десять лет назад.
— Он чувствовал себя потерянным и одиноким.
— У него рыжая подруга по имени Вилли Кинг.
Учитель привалился к арке, словно груз неожиданной правды был слишком тяжел для него.
— Значит… значит, он не искал спасения?
— Нет.
— Зачем же тогда он пришел сюда? Чтобы обмануть нас, ограбить? Но у нас нечего красть, а свою машину он отдал в общее пользование. У нас очень мало денег.
— Возможно, он думал, что их у вас много?
— Нет! Я подробно объяснил ему систему натурального хозяйства, которым мы живем. Я даже показал ему наши расходные книги, чтобы он убедился, как мало мы тратим. Деньги нам нужны только на бензин, или на запасные части для трактора, или на очки, если у кого-то ухудшится зрение.
— Хейвуда это заинтересовано?
— Да, очень. Поскольку он был банкиром…
— Торговцем недвижимостью.
— Ах да, я забыл… Какой ужасный день. Извините, мистер Куинн, мне надо сообщить печальную весть Братьям и Сестрам и попросить Сестру Благодать заняться телом.
— Лучше будет ничего не трогать до приезда шерифа.
— Шериф, да… Вы ему, конечно, сообщите.
— У меня нет выбора.
— Пожалуйста, я вас очень прошу, не говорите им о Матери Пуресе. Допрос ее испугает. Она как ребенок.
— Дети бывают иногда жестокими и способны на насилие.
— Она жестока только на словах и слишком слаба телом, чтобы столкнуть вниз мужчину. Да простит мне Бог саму мысль об этом.
Опустив руку в складки одеяния, он вынул ключ, и Куинн с удивлением увидал, что это ключ зажигания от его машины.
— Вы хотели задержать меня здесь? — спросил он.
— Нет. Я всего лишь хотел проследить за вашим отъездом. Откуда мне было знать, что у Хейвуда есть семья и друзья и что его смерть потребует расследования? Можете ехать, мистер Куинн, но сначала я хочу, чтобы вы поняли, какой непоправимый вред наносите нам. Мы дали вам пищу, когда вы были голодны, и кров, когда вам негде было укрыться. Мы молились за вас, хотя вы и безбожник.
— Я не виноват, что события приняли такой оборот. Я никому не хотел зла.
— Это вы скажете собственной совести. А отсутствие дурных намерений ничего не меняет. Разлившаяся в половодье река не собирается заливать берег, а айсберг не стремится раздавить корабль, однако урожай гибнет, а корабль тонет. Да, корабль тонет… И люди на нем. Да, да, я вижу это так ясно!
— Мне пора ехать.
— Они кричат, чтобы я спас их. Корабль ломается пополам, вода кипит от гнева… Не бойтесь, дети мои, я иду, я открою вам небесные врата.
— До свидания, Учитель.
Куинн пошел прочь. Сердце его так колотилось о ребра, словно хотело выскочить из груди. Он не мог разжать зубы, а во рту у него был привкус старой блевотины, ошметки прошлого, которые он не в состоянии был проглотить.
Карма бежала неуклюже, будто тело у нее было чужое. Увидев Куинна, она крикнула:
— Где Учитель?
— В Башне.
— Сестра Благодать заболела. Ей плохо, очень плохо! Брат Голос плачет, мамы нигде нет, и я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать!
— Успокойся. Где сейчас Сестра?
— В кухне. Она упала на пол. Она такая страшная! Я боюсь, что она умрет! Пожалуйста, спасите ее. Она сказала, что поможет мне выбраться отсюда, утром обещала! Пожалуйста, не дайте ей умереть!
Сестра Благодать лежала на полу, скрючившись от боли. Из оскаленного рта текла густая бесцветная жидкость, и для обыкновенной слюны ее было слишком много. Брат Голос старался удержать на ее лбу мокрое полотенце, но она отворачивалась и стонала.
— Давно это продолжается? — спросил Куинн у Кармы.
— Не знаю.
— А когда началось — до обеда или после?
— После. Примерно через полчаса.
— На что она жаловалась?
— На рези в животе и боль в горле. Она вышла наружу, и ее вырвало, а потом она вернулась и упала на пол. Я закричала, а Брат Голос был в умывальной и услыхал.
— Ее нужно отвезти в больницу.
Брат Голос покачал головой.
— Нет! — вскрикнула Карма. — Учитель не позволит. Он не верит в…
— Тихо!
Куинн опустился возле Сестры Благодать на колени и сжал ей запястье. Пульс едва прослушивался, руки и лоб горели, будто она потеряла много жидкости.
— Вы меня слышите, Сестра? Я отвезу вас в больницу. Не бойтесь, там вас вылечат. Помните наш разговор о горячей ванне и розовых махровых тапочках? Вы будете купаться в ванне сколько захотите, и я скуплю для вас все махровые тапочки в городе. Сестра!
На мгновение она открыла глаза, посмотрела невидяще, и в следующее мгновение веки ее снова сомкнулись.
Куинн встал.
— Я подгоню машину.
— Я с вами, — сказала Карма.
— Тебе лучше остаться здесь. Попробуй напоить ее водой.
— Я уже пробовала, и Брат Голос тоже, но у нас не получилось. — Она торопливо шла вслед за Куинном, оглядываясь, словно за ней кто-то следил. — Сестра Благодать была сегодня утром такой веселой, все время пела. Если бы она была больна, то не пела бы, не говорила бы, что ей хорошо. Но когда я сказала, что вы приедете и привезете мне мазь…
— Мазь в машине. Значит, Сестре Благодать не понравилось, что я вернусь?
— Нет. Она почему-то испугалась и сказала, что вы наш враг.
— Да ничей я не враг! И с Сестрой Благодать мы неплохо ладили.
— Она так не считала. Она сказала, что вы вернулись к игорным столам в Рино, где вам и место. И назвала меня глупой девчонкой за то, что я поверила вашему обещанию.
— Почему она испугалась, Карма?
— Не знаю. Может, из-за О'Гормана? Когда я назвала его имя, она даже побледнела. Мне показалось, она не хочет слышать ни о вас, ни об О'Гормане — знаете, как бывает, когда человек что-то выяснил и не хочет больше об этом думать.
