— Коттон, — тихо окликнула его Пэм.
Он обернулся. Женщина стояла у стола, на котором стопкой были сложены брошюры «Схема музея». Малоун подошел и взял верхнюю. Ему понадобилось совсем мало времени, чтобы найти страницу, озаглавленную: Картинный зал. Мысленно сориентировавшись, он сказал:
— Сюда!
Наверху продолжалась изнурительная дуэль радио и полотера.
Они вышли из сумрачного фойе и шли по широким коридорам, пока наконец не добрались до освещенного зала.
— Ух ты! — выдохнула Пэм.
Малоун тоже был впечатлен. Такой зал сделал бы честь дворцу древнеримского императора. Еще один разительный контраст с остальными помещениями особняка.
— Этот дом напоминает мне Эпкот.[5] Все помещения представляют разные страны и время.
Яркий свет люстр освещал белые мраморные ступени с темно-бордовой дорожкой посередине, которая вела к перистилю, окруженному волнистыми ионическими колоннами. Колонны соединялись между собой витыми коваными поручнями, в нишах вдоль стен, словно в музее, стояли бюсты и статуи. Малоун посмотрел вверх. Такой потолок украсил бы даже собор Святого Павла.
Он потряс головой. Ничто во внешнем облике особняка не намекало на то, что внутри его может находиться подобное великолепие.
— Чтобы попасть в картинный зал, надо подняться по этой лестнице, — заявил Малоун.
— У меня такое ощущение, что мы попали на прием к королеве, — сказала Пэм.
Они стали подниматься по бордовой мраморной дорожке, тянущейся по лестнице без перил. Двойные двери с филенками вели в темное помещение. Малоун нашел на стене выключатель, и под потолком ярко вспыхнула хрустальная люстра со вставками из слоновой кости, осветив увешанный картинами выставочный зал — старинный и уютный. Стены были обиты зеленым бархатом.
— После всего, что мы видели, я ожидала большего, — протянула Пэм.
Малоун закрыл двери.
— Что мы ищем? — спросила Пэм.
Малоун смотрел на стены. Картины в своем большинстве являлись портретами известных английских деятелей шестнадцатого и семнадцатого веков. Он не знал ни одного из этих людей. Под портретами вдоль стен выстроились в ряд кленовые книжные шкафы. Опытным взглядом библиофила Малоун сразу определил, что книги подобраны кое-как, только для вида, и не представляют собой ни художественной, ни исторической ценности.
— «Эпифания святого Иеронима», — проговорил Малоун. — Может, это один из портретов?
Пэм обошла зал и внимательно рассмотрела каждую из картин, а Малоун сосчитал их. Ровно четырнадцать. На большинстве были изображены изысканно одетые дамы, на остальных — джентльмены в париках и пышных туалетах, бывших в моде триста лет назад. Перед камином из дикого камня буквой U стояли два дивана и четыре стула. Малоун подумал, что, возможно, именно здесь Бейнбридж проводил большую часть времени.
— Нет, — заявила Пэм, — это все не то. Ни одна из этих картин не имеет ничего общего со святым Иеронимом.
— Странно, — озадаченно сказал Малоун, — Хаддад говорил, что она здесь.
— Может, и была. Но теперь ее здесь нет.
Вашингтон, округ Колумбия
Стефани смотрела на Брента Грина. Выражение холодной решимости на ее лице уступило место изумлению.
— Торвальдсен попросил тебя отозвать мою группу поддержки? Откуда ты вообще знаешь этого человека?
— Я знаю многих людей. Хотя в данной ситуации, — он кивком указал на свои примотанные к стулу руки, — я ощущаю себя в твоей власти.
— Отзывать группу поддержки было глупостью, — заявила Кассиопея. — А если бы меня там не оказалось?
— Хенрик сказал, что вы — там и что вы сумеете уладить любую проблему.
Стефани снова пыталась унять клокотавшую внутри ее ярость.
— Но речь шла о моей заднице!
— Которую ты столь глупо подставила под огонь.
— Я и подумать не могла, что Диксон может напасть на меня.
— Вот потому-то я и говорю: ты не берешь на себя труд подумать. Это, — Грин снова мотнул головой на свои связанные руки, — еще один пример твоей глупости. Что бы ты ни воображала, моя охрана скоро действительно придет с проверкой. Они всегда так делают. Да, я люблю уединение, но в отличие от тебя я не безрассуден.
— В какую игру ты играешь? — спросила Стефани. — Какова твоя роль во всем этом? Ты действуешь заодно с Дейли? А до этого просто разыгрывал предназначенную для меня комедию?
— У меня нет ни желания, ни времени разыгрывать комедии.
Эти слова не убедили Стефани.
— Я по горло сыта враньем. Из-за меня похитили сына Малоуна. Сам Коттон сейчас в Лондоне, куда отправилась группа израильских убийц. Я не могу найти его и предупредить об опасности. Жизнь Джорджа Хаддада, возможно, висит на волоске. Потом я узнаю, что мой босс бросает меня на произвол судьбы, зная, что саудовцы хотят меня убить. Что я после всего этого должна думать?
— Что твой друг Хенрик Торвальдсен предусмотрительно отправил к тебе помощницу. Что я, твой второй друг, решил, что твоей помощнице лучше работать в одиночку. Как тебе такой вариант? Не кажется логичным?
Стефани задумалась над его словами.
— И еще кое-что, — сказал Грин. Стефани подняла на него глаза. — Этому другу ты небезразлична.
Малоун был раздосадован. Он приехал в Бейнбридж-холл в надежде найти ответы. В заметках Хаддада содержалось прямое указание на то, что они находятся здесь. И — ничего!
— Может быть, здесь есть другой картинный зал? — предположила Пэм.
Однако, просмотрев еще раз брошюру, они убедились, что это не так. Что же они пропустили? И тут Малоун кое-что заметил. Возле ниши окна, на витражных стеклах которого мозаичные виноградные лозы ждали появления летнего солнца, кусок стены выглядел каким-то пустым. На остальных стенах от картин не было ни пяди свободного места, а этот угол зиял пустотой. А еще на этом куске стены был явно виден темный прямоугольный след. Раньше здесь висела картина, и обои под ней выгорели не так сильно.
Малоун поспешил к пустующему месту на стене.
— Одной не хватает!
— Коттон, я не хочу показаться занудой, но, возможно, мы ищем в темной комнате черную кошку, которой там нет.
Малоун отрицательно покачал головой.
— Джордж хотел, чтобы мы приехали сюда.
Он задумчиво прошелся по комнате, и тут сообразил, что им нельзя здесь задерживаться. Сюда может зайти кто-то из уборщиков. Хотя у Малоуна были с собой пистолеты Хаддада и Жерди, ему не хотелось пускать их в ход.
Пэм стояла у столов, расположенных позади диванов. На них, между статуэтками и цветочными горшками, в художественном беспорядке были разбросаны книги и журналы. Она рассматривала бронзовую статуэтку — старого человека со сморщенной кожей и мускулистым телом, одетого в просторную одежду. Старик, опустив голову с длинной бородой, сидел на камне и читал книгу.
— Взгляни-ка на это, — сказала она.
Малоун подошел к ней, и женщина показала ему надпись, выбитую на основании статуэтки:
СВ. ИЕРОНИМ
УЧИТЕЛЬ ЦЕРКВИ
Малоун настолько зациклился на поиске сложного решения, что простое ускользнуло от его внимания. Пэм указала на книгу, на которой стояла статуэтка.
— «Эпифания святого Иеронима».
Малоун рассмотрел фигурку и сказал:
— У тебя внимательные глаза.
Она улыбнулась.
— Вот видишь, я тоже могу быть полезной!
Малоун взял тяжелую бронзовую статуэтку и поднял ее.
— Тогда принеси пользу еще раз. Возьми книгу.
Стефани не знала, как отнестись к последней фразе Брента Грина.
— «Этот друг…» Кого ты имеешь в виду?
— В данный момент обсуждать это несколько затруднительно.
И тут она заметила в глазах Грина нечто необычное. Возбуждение.
В течение пяти лет он выступал в роли бульдога администрации президента в многочисленных схватках с конгрессом, прессой и лоббистскими группами. Он являлся профессионалом высокого класса, юристом, защищающим интересы администрации на общенациональном уровне. Но помимо всего прочего, он был глубоко религиозным человеком и, насколько было известно Стефани, никогда не оказывался даже близко к какому-либо скандалу.
— Скажем так, — полушепотом проговорил Грин, — мне бы очень не хотелось, чтобы саудовцы тебя убили.
— Сейчас это меня почему-то не очень утешает.
— Как насчет его охраны? — спросила Кассиопея. — Мне кажется, он не блефует.
— Выйди наружу и присматривай за улицей, — велела Стефани, кинув на Кассиопею многозначительный взгляд и давая понять, что она хочет остаться с Грином с глазу на глаз.
Кассиопея вышла из кухни.
— Ну ладно, Брент. Говори то, что ты не мог сказать в ее присутствии.
— Сколько тебе лет, Стефани? Шестьдесят один?
