— Не знаю. Может, из-за О'Гормана? Когда я назвала его имя, она даже побледнела. Мне показалось, она не хочет слышать ни о вас, ни об О'Гормане — знаете, как бывает, когда человек что-то выяснил и не хочет больше об этом думать.
Куинн нахмурился. «Когда человек что-то выяснил… Пока ясно только, что О'Гормана убили».
— Карма, вам почту доставляют? — спросил он.
— Если проехать по шоссе три мили, то у поворота к ранчо вы увидите два почтовых ящика. Раз в неделю Учитель туда ездит. Чаще и не надо, ничего важного нам все равно не присылают.
— Ваши письма вы тоже там оставляете?
— Нам разрешают писать, только когда это действительно необходимо, например, чтобы исправить зло, которое кто-то совершил раньше.
«Исправить зло, — подумал Куинн. — Признаться в убийстве и очиститься от греха».
— Сестра Благодать когда-нибудь говорила о своем сыне?
— Со мной — нет, хотя я знаю, что он у нее есть.
— Как его зовут?
— Ну, фамилия у него такая же, как у нее, Фезерстоун. Наверное, его зовут Чарли Фезерстоун.
— Почему ты так думаешь?
— Когда она упала на пол и Брат Голос подбежал к ней, она посмотрела на него и сказала «Чарли», будто просила его передать Чарли, что она заболела. Так мне показалось.
— А она не могла назвать Брата Голос — Чарли?
— Нет, конечно. Она не хуже меня знала, что его зовут Майкл. Майкл Робертсон.
— У тебя хорошая память, Карма.
Она вспыхнула и неловким движением поднесла руки к лицу, чтобы скрыть румянец.
— Мне особенно нечего запоминать. Единственное, что я читаю, — это регистрационную книгу Учителя, когда сижу с Матерью Пуресой. Иногда я читаю ее вслух, как настоящую книгу. Матери Пуресе это очень нравится, только она все время спрашивает, что стало с этими людьми. Я отвечаю, что они жили долго и счастливо.
Куинн представил себе эту странную и трогательную картину: девочка, серьезно читающая список имен, и выжившая из ума старушка, серьезно ее слушающая. «И там была женщина по имени Мария Алиса Фезерстоун и мужчина по имени Майкл Робертсон». — «А что с ними стало?» — «Они жили долго и счастливо».
— Кого-нибудь из Братьев зовут Чарльз?
— Нет. Точно нет.
Машина была совсем рядом. Бросив Куинна, Карма подбежала к ней, распахнула дверцу и с радостным криком схватила бутылочку с лосьоном, лежавшую на переднем сиденье. Прижав бутылочку к лицу, словно чудесная жидкость могла превратить ее в красавицу прямо через стекло, она шептала:
— Теперь я буду не хуже других девочек. И поеду в Лос-Анджелес, и буду жить с тетей, миссис Харли Бакстер Вуд. Какое красивое имя! И я снова буду ходить в школу, и…
— Будешь жить долго и счастливо?
— Да! Да! Да!
Хотя Куинн, несмотря на деревья, сумел подогнать машину к двери кухни, понадобились усилия трех человек — его, Кармы и Брата Голос, — чтобы уложить Сестру Благодать на заднее сиденье. Брат Голос положил ей под голову сложенное одеяло, а на лоб — мокрую тряпку, которую она больше не сбрасывала. Она потеряла сознание.
Куинн и Брат Голос поняли, что это плохой знак, но Карма обрадовалась.
— Заснула! Значит, ей легче и она скоро поправится. И будет жить долго и счастливо!
Куинн был слишком занят и потому не ответил, но услышал вдруг хриплое: «Замолчи!» Это сказал Брат Голос, с ненавистью глядя на Карму, которая застыла от удивления.
— Как вы думаете, она с сиденья не упадет? — спросил Куинн Брата Голос, вытиравшего рукавом глаза.
— Нет, если вы будете ехать медленно. — Звуки давались ему с трудом и напоминали скрип заржавевших петель.
— Ехать придется быстро.
— Перед ней раскрываются небесные врата? Вы это хотите сказать?
— Она очень плоха.
— Господи, прошу тебя, Господи, даруй ей легкий конец!
Куинн осторожно повел машину вниз по холму. В боковом зеркале ему был виден Брат Голос, упавший на колени с руками, воздетыми вверх, но вскоре деревья скрыли его, а затем исчезла и Башня со всеми постройками.
Он миновал долину и въехал в засушливую полосу. Деревья на глазах становились хилыми и уродливыми. Выжженная солнцем земля, которая могла дать так мало жизни, казалась подходящим местом для смерти.
— Сестра! Вы слышите меня? Если кто-то причинил вам зло, это моя вина. Я не послушался вас. Вы говорили, чтобы я не пытался найти О'Гормана, потому что это принесет несчастье. Вы только просили узнать, где он живет. На этом нужно было поставить точку. Простите меня, Сестра, пожалуйста, простите меня!
«Простите». Слово эхом отскочило от каменных глыб, несущихся за окном. «Простите!» И бесформенная серая масса на заднем сиденье шевельнулась. Куинн уловил это движение в зеркале.
— Зачем вы просили найти мертвеца, Сестра?
Ответа не последовало.
— Когда вы говорили, чтобы я не пытался встретиться с ним, вы не были уверены, что он мертв. Но вы слышали об О'Гормане, знали, что с ним произошло несчастье. Кто мог вам рассказать кроме убийцы? И почему он вдруг решил сознаться сейчас, спустя столько лет? Не потому ли, что я просил вас на прошлой неделе пожалеть Марту О'Горман, внести в ее жизнь ясность?.. Это вы заставили убийцу написать письмо Марте? Почему вы стараетесь защитить его?
С заднего сиденья раздался слабый, протестующий крик.
— Вы поверили, что он раскаялся и больше никого не убьет?
Теперь крик был громче, яростнее, словно кричал ребенок, протестующий против несправедливости, но Куинну было непонятно, против кого направлен протест: против него, против убийцы или кого-то третьего?
— Кто убил О'Гормана, Сестра?
В реанимационное отделение больницы Сан-Феличе Сестру Благодать внесли на носилках. Молодая медсестра провела Куинна в приемный покой, размерами больше соответствующий ящику, чем комнате, и стала задавать вопросы.
— Как звали больную? Кто ее ближайшие родственники? Сколько ей лет? Лечилась ли она от каких-нибудь хронических болезней? Каковы были первые признаки ее теперешнего состояния? Когда и что она в последний раз ела? Была ли у нее рвота? Какова была окраска рвотных масс? Каков запах? Было ли ей трудно говорить? Дышать? Был ли у нее кровавый стул? Моча с кровью? Наблюдалось ли затвердение мышц? Тремор? Бледнело ее лицо или краснело? Руки — холодные или горячие? Зрачки — расширенные или суженные? Поднималась ли температура? Нет ли вокруг рта и на подбородке следов ожога?
— Извините, мне трудно ответить на все вопросы, — сказал Куинн. — Я не специалист.
— Ничего, вы все сделали как надо. Посидите, пожалуйста, здесь.
Он провел в комнате около получаса. В ней было нестерпимо жарко, пахло антисептиками и чем-то кислым — потом и страхом тех, кто ждал в этой комнате до него, смотрел на дверь и молился. Запах становился все сильнее, пока Куинн не стал ощущать его как налет в носу и горле. Он встал, чтобы открыть дверь, и едва не столкнулся на пороге с высоким, кряжистым мужчиной, похожим на фермера. На нем была широкополая стетсоновская шляпа и мятый костюм. Галстук заменял кожаный ремешок, скрепленный серебряной застежкой. Во взгляде сквозил ленивый цинизм человека, который часто бывает в местах вроде реанимационного отделения больницы, где не происходит ничего хорошего.
— Вас зовут Куинн?
— Да.
— Могу я видеть ваше удостоверение?
Куинн достал из бумажника документы, и «фермер» вяло и без интереса просмотрел их, как бы исполняя скучный, но обязательный ритуал.
— Я — шериф Ласситер, — сказал он, возвращая документы. — Это вы привезли час назад женщину?
— Да.
— Она ваша родственница?
— Нет, мы познакомились дней десять назад.
— Где?
— В Башне Духа. Это религиозная община, расположенная в горах примерно в пятидесяти милях к востоку отсюда.
По выражению лица Ласситера Куинн понял, что шериф знает о Башне и она ему не нравится.
— Как вы там оказались?
— Случайно.
— Вы не жили там?
— Нет.
— Если будете говорить только «да» и «нет», мы тут с вами всю ночь простоим. Расскажите, что произошло.
— Я не знаю, с чего начать.
— С чего хотите.
— Я отправился в Башню из Чикото сегодня утром…
И Куинн рассказал, как встретил на дороге Мать Пуресу, как обнаружил затем труп. Он описал внутренний двор Башни, положение тела в нем и предполагаемые обстоятельства смерти. Шериф слушал молча, и лишь сузившиеся глаза свидетельствовали о его интересе.
— Чей это был труп?
— Джорджа Хейвуда, торговца недвижимостью из Чикото.
— Значит, он упал — или его сбросили — с одного из этажей Башни?
— Судя по всему, да.
— Не повезло сегодня вашим друзьям, мистер Куинн.
— Я прежде видел Хейвуда всего один раз, вряд ли его можно назвать другом.
— Вы видели его один раз, — повторил Ласситер, — и тем не менее сразу же определили, что это он, хотя лицо было разбито и в крови? Хорошее у вас зрение!
