Кристофер Фаулер - Темный аншлаг

– Он что-нибудь тебе рассказал?

– Только то, что Андреас Ренальда, владелец, живет здесь, в Лондоне.

– Ловко. Когда-нибудь слышал о Римском клубе? Некоторые считают, что это англо-американский сговор коммерческих директоров и плановиков. Впервые они тайно собрались в конце двадцатых годов, чтобы сформировать своего рода всемирное правительство. Основу его составила некая организация под названием «Клуб трехсот», заимствовавшая свое название из Библии. Послание к римлянам, глава третья, стих трехсотый. Перед самым началом Первой мировой еврейский министр иностранных дел Германии заявил, что экономическое будущее континента – в руках трехсот людей и все знают друг друга. Их также называли олимпийцами, продолжившими дело иллюминатов и катаров. Это одна из параноидальных теорий, согласно которым небольшая элита руководит финансовыми империями всего мира.

– Я бы не стал искать тайных организаций там, где их нет, – заявил Мэй, просматривая напечатанные адреса.

– Тебе придется согласиться с тем, что название группы, контролирующей театральную компанию, совпадает с их именем.

– В этом совпадении нет ни малейшего смысла, – возбужденно ответил Мэй. Он начал понимать, куда клонит Брайант. – С какой стати владельцу такой компании нужно убивать исполнителей в спектакле, который стоит ему целое состояние?

– В этом-то и вопрос, не так ли? – Брайант зловеще улыбнулся.

– Тебе не кажется, что и без нас хватает безумных слухов о проникновении нацистов в английский бизнес?

– Если из опыта войны извлечь урок, Джон, то он заключается в том, что всегда надо быть готовым к неожиданностям и к тому, что столкнешься с непостижимым. Сейчас не время мыслить по канонам. Все постоянно меняется.

Словно подтверждая высказанное Брайантом предостережение, по оконному стеклу внезапно стукнули камнем. Когда Мэй выглянул на улицу, он увидел, что снизу на него с мольбой в глазах смотрит Бетти Трэммел.

– Ваш сержант в юбке меня не пускает, – объяснила она. – Я сказала ей, что мне просто надо тебя увидеть.

Бросив взгляд на ее темные опухшие глаза, Мэй сразу осознал, что удушающий, иллюзорный мир театра «Палас» созывает под свои своды тех, кто находится в его орбите.

Артур Брайант сидел в мертвящем сумраке отделанного мрамором фойе, размышляя, стоит ли еще раз побеспокоить секретаршу в приемной. Он уже сорок минут ждал встречи с Андреасом Ренальдой, но тот так и не соблаговолил появиться. Приемная «300 интернешнл» на Хорсферри-роуд, Виктория, представляла собой мрачный мавзолей, украшенный пейзажами континентальных озер с крест-накрест перетянутыми тесьмой рамами во избежание выпадения стекол. Стену напротив занимал необъятный книжный шкаф в викторианском стиле, содержимое которого, похоже, было приобретено оптом. Брайанту доводилось слышать, что некоторые компании оптом скупали ассортимент разбомбленных книжных магазинов. Его раздражало, что книги используют просто для того, чтобы создать впечатление образованности. Брайант как раз обдумывал данную проблему, когда секретарше позвонили, и его окликнули.

– Пожалуйста, поднимайтесь на четвертый этаж, мистер Брайант, вас там встретят.

Молодой детектив посмотрел на себя в зеркало и поправил узел галстука. Идею побеседовать с главой театральной компании подкинул его напарник. Мэй умел производить благоприятное впечатление на незнакомых людей, тогда как манера общения Брайанта отличалась витиеватостью и задиристостью. Дабы не отстать от обаятельного напарника, Брайант настоял на том, чтобы самому выполнить эту миссию, и за несколько минут до того, как покинуть Боу-стрит, набросал беглый перечень вопросов. Он точно не знал, чего ждет от этой встречи, но внутренний голос подсказывал, что начать лучше всего с главы клана.

Джон Мэй тем временем приводил в чувство свою хористку, которая никак не могла опомниться после нападения в театре. Зловещее описание ее обидчика, без сомнения, было сильно преувеличено под влиянием расшатанных затемнением нервов и большой дозы принятого накануне алкоголя. Именно такое предположение Брайант выдвинул Мэю. Впрочем, это не говорило о его бессердечии; шутить на тему страха в эти дни было нетрудно. Страх испытывали все. Никто не знал ничего наверняка. Газетам не хватало бумаги и новостей. Они пестрели душещипательными историями о лошадях, выкопанных из-под руин взорванных конюшен, а о том, что ожидает страну в ближайшем и более отдаленном будущем, умалчивали. Возможно, в этом был свой смысл, заключил Брайант; если люди распознают голую правду, они тут же падут духом.

Помощница Андреаса Ренальды была облачена в черное шерстяное платье и черные чулки и больше напоминала профессиональную актрису, нежели те, кого он встречал в театре. Его провели в роскошный кабинет в кремовых тонах, выходивший окнами на доходные дома Эдвардианской эпохи. Не странно ли, подумал он, что пары, разгуливающие по дому в пижамах, и администрацию компании разделяют всего десять ярдов и пара стеклянных панелей.

– Правда, необычно? – раздался у него за спиной голос с сильным акцентом. – В первый день я приехал рано утром и, подойдя к окну, увидел в нескольких футах от себя раздетую смущенную женщину. В моей стране подобное невозможно себе представить. Там люди гораздо уважительнее относятся к себе.

Брайант обернулся и увидел коренастого мужчину лет под сорок, с волосами до плеч и жестким взглядом карих глаз. Когда он, пошатываясь, прошел по комнате, детектив догадался, что перед ним человек, у которого на обеих ногах металлические шины.

– Я Андреас Ренальда. – Финансовый магнат протянул ему руку. – А вы наверняка мистер Брайант. Пожалуйста, присаживайтесь. Вы меня извините, если я постою.

Брайант попытался объяснить свой удивленный взгляд.

– Мне жаль, я вижу, вас ранило.

– Нет, я таким родился. Мои ноги бесполезны, но мозги в полном порядке. Итак, вы рассчитывали увидеть кого-нибудь в добром здравии, а я рассчитывал увидеть кого-нибудь постарше. Что ж, все идет вразрез с ожиданиями.

– Уверяю, я не хотел вас обидеть.

– Конечно, не хотели и нисколько не обидели. – Ренальда отмахнулся от извинений. – Однако никак не могу уяснить, чем могу вам помочь.

– Просто я хочу немного о вас узнать, – ответил Брайант, пожав плечами с видом, который, по его мнению, должен был символизировать здоровый интерес.

– Нет ничего такого, что могло бы заинтересовать полицейского. Компания принадлежала моему отцу, и он оставил по себе долгую память. – Он криво улыбнулся, погрозив Брайанту пальцем. – А я уже встречал вас.

– О? Где же?

– В театре. Я там часто бываю, прихожу на репетиции.

– Никто не сказал мне.

– Потому что никто об этом не знает. Я не хочу, чтобы они считали, будто должны показывать себя с лучшей стороны лишь оттого, что в здании присутствует человек, которому они обязаны работой.

– Вы полностью финансируете постановку? – спросил Брайант.

– На все сто процентов, – ответил Ренальда, облокотившись на заднюю стену кабинета; такое положение он, вероятно, находил для себя наиболее удобным. – Хотите спросить меня о чем-то конкретном?

– Что вы можете рассказать о Римском клубе?

Улыбка сошла с лица Ренальды.

– Ах, это. Нас всех это довольно сильно смущает. «Три сотни». – Он слегка махнул рукой, как бы в знак того, что вы, мол, понимаете. – Мой отец был не самым терпимым человеком на свете. Некоторое время его офис находился в Берлине, там это название и родилось. Берлинский филиал мы закрыли в тридцать шестом году. Что касается компании, ее историю редко излагают подробно.

– Ну, я чрезвычайно внимательный слушатель, – соврал Брайант.

– Мы – греки, мистер Брайант. Чтобы преуспеть в Греции, надо быть связанным с морем. Мой отец, Сириус, заработал свой капитал на судоходстве. Он знал толк в море и не доверял никому, кроме своих прямых наследников. У него был сын, которого он считал никчемным, а потом его любимая жена родила меня. Со дня рождения я был обречен заниматься семейным бизнесом. Сириус наполовину ослеп во время Англо-бурской войны, но увечье лишь заставило его бороться еще ожесточеннее. Когда он увидел мои иссохшие ноги, то воспринял это как предзнаменование, что из меня тоже вырастет борец. Он верил в силу увечных, видел в этом испытание на прочность натуры. Мой отец был крайне суеверен. Сириус никогда не понимал женщин, но достаточно ценил свою жену, чтобы прислушиваться к ее советам. Помню, как однажды он разговаривал с Уильямом Рэндольфом Херстом.[20] – «Предоставь женщинам некую толику власти, – сказал Херст, – и они всегда будут тебя удивлять». Он, правда, не сказал, хорошо это или плохо.

– И ваша мать взяла на себя руководство компанией после смерти отца?