Добравшись до наших земель, я вдруг заметила, что держу в руках оба висячих замка. Я зарыла их в землю, сняла варежки, сунула их в карман, поверх дневника, и, отряхиваясь на ходу, зашагала к дому. Подхватив с земли корзинку с уже выкопанными клубнями, я вошла, громогласно объявив, что на ужин у нас будет отличная картошка! Вот только Криса дома не оказалось, так что мое алиби — они ведь использовали в качестве алиби лосося, так почему я не могу воспользоваться картофелем? — пропало втуне. Я вымыла картошку и начала ее чистить. Клубней было много, но я решила, что должна начистить как можно больше, дабы иметь под рукой доказательство того, чем я занималась все утро, — на случай, если меня спросят об этом, конечно.
Часом позже или около того, в окружении гор картошки, которой хватило бы на десяток изголодавшихся фермеров, я услышала, как к двери подходит Крис. Напустив на себя самый невинный вид, я обернулась, готовая поведать ему историю своего сражения с огородом, как вдруг увидела на пороге высокую зловещую фигуру детектива Стеллана.
***
Мать все никак не могла расстаться с варежками и, взяв со столика, сунула их в карман джинсов, так что наружу шаловливо выглядывали красные кончики.
Детектив пожелал допросить меня, а ведь в кармане у меня до сих пор лежали красные варежки.
Совсем как сейчас!
Через край свешивался ярко-красный большой палец варежек, а под ними притаился украденный дневник Мии. Я закопала замки, но совсем забыла о варежках, а ведь лето сейчас в самом разгаре, так что нет никакого резона таскать их в кармане. Если они увидят их, то я пропала, потому что варежки приведут к дневнику. Если они попросят меня выложить содержимое карманов на стол, я отправлюсь за решетку.
Стеллан почти не владел английским, поэтому ему пришлось перейти на шведский, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что говорит он сам и что ему отвечают, и я попросила Криса потерпеть немного, пока мы не закончим, и тогда я перескажу ему содержание нашей беседы. Я сидела за кухонным столом, напротив меня устроился Стеллан, а Крис стоял, прислонившись к притолоке. Создавалось впечатление, что я присутствую на допросе, когда против меня ополчились двое мужчин. Крис и встал поодаль от меня, и был не на моей стороне, выбрав в напарники детектива. Я поинтересовалась, не о Мие ли пойдет речь. Детектив ответил, что нет, не о Мие, — он решительно отмел мои подозрения, заявив, что кто-то вломился на ферму Хокана и перекусил дужки замков, на которые был заперт бункер с троллями. Кажется, я пробормотала нечто вроде «Какой ужас…», перед тем как осведомиться, что же именно было украдено. На что последовал ответ, что ничего, дужки замков были перекушены, но не пропало ничего, за исключением самих замков. Я заметила, что все это весьма любопытно, даже очень, и, быть может, воры искали нечто особенное. Я пыталась вызвать Стеллана на разговор о второй комнате, столь же зловеще чистой, как и спальня Мии, но он не попался на удочку. Вместо этого детектив подался ко мне через стол и заявил, что кражи в этой части Швеции случаются чрезвычайно редко, поскольку здесь не принято воровать. При этом мне очень не понравилось выражение его глаз, в которых читались обвинения и агрессия. Не понравилось мне и упоминание «этой части Швеции»: он произнес это так, словно был здешним хранителем, а я — чужестранкой, не заслуживающей доверия, словно я принесла сюда преступление уже самим фактом своей принадлежности к другому государству, и это несмотря на то, что я родилась и выросла в Швеции! Но я не позволила ему запугать себя, сколь бы внушительно ни выглядели его размеры и статус, и в точности скопировала его позу. Подавшись вперед через стол и чувствуя, как влажный комок варежек давит на правую ногу, я поинтересовалась, почему он так уверен в том, что речь идет о преступлении, если ничего не было украдено. Стеллан ответил, что на ферме наверняка побывал грабитель, раз пропали два амбарных замка. На что я возразила, весьма довольная своей железной логикой, что пропажа чего-либо еще не свидетельствует о краже. Пропала без вести молоденькая девушка — прекрасная молодая женщина, Миа, исчезла без следа, но полиция ведь не считает, что было совершено преступление. Так почему же в данном случае все должно быть по-другому? Почему к пропаже двух навесных замков следует отнестись серьезнее, чем к исчезновению девушки? Почему дело о двух пропавших замках по умолчанию возводится в ранг серьезнейшего преступления, подобного каковому никогда не случалось в окрестных местах? Тогда как второй случай, когда посреди ночи исчезает молодая девушка, не оставив после себя следа, трактуется исключительно как бытовое происшествие, расследование которого ограничивается несколькими минутами времени чрезвычайно занятых полицейских? Я сделала вид, что не понимаю, что происходит, — исчезли всего-навсего два злосчастных навесных замка, которые можно купить в любом магазине и которые даром никому не нужны, а полиция ведет себя так, словно мы должны запереться в своих домах и трястись от страха оттого, что раньше здесь замки не пропадали никогда. Не спорю, может, так оно и есть, и здешние места — самые безопасные для навесных замков во всем мире, но я ничем не могу помочь ему в разгадке этой страшной тайны. Если полиция хочет знать мое мнение, то я посоветую им прочесать драгой дно Лосиной реки, перекопать землю или устроить поиски в лесу, потому что здесь, на нашей ферме, пропавших замков нет точно.
И что же они собираются делать дальше? Арестовать меня?
***
Я смотрел, как мать осторожно вынимает из маленького кармашка сумки спичечный коробок и кладет на ладонь. Она щелчком пальца открыла его, и я увидел внутри, на ватной подушечке, золотистый грибок — лисичку.
— Гриб?
— Это всего лишь половина улики.
Мать пересела ко мне, и произошел тот редкий случай, когда она не сразу поделилась со мной своими соображениями, а медленно заговорила, тщательно подбирая слова.
Когда ты был маленьким, мы часто ходили собирать лисички. Мы оба были завзятыми грибниками. Ты сновал меж деревьев и обладал каким-то нюхом на грибы, безошибочно находя места, где они растут. Мы бродили по лесу целыми днями, возвращаясь домой только тогда, когда корзинки наши были наполнены доверху. А вот есть их ты отказывался наотрез, даже когда я просто поджаривала их и подавала на гренке с маслом. А один раз ты даже расплакался из-за того, что не можешь поддержать меня, когда я сказала, что они просто восхитительны на вкус. Ты был уверен, что подвел меня. Уж кому-кому, а тебе наверняка известно, что я никогда не стала бы срезать ядовитый гриб.
***
Я кивнул в знак согласия:
— Так оно и есть.
Но мать не отставала:
— То есть тебе трудно поверить в то, что я способна совершить такую ошибку?
— Да, в это мне поверить чрезвычайно трудно.
После того как офицер полиции ушел, Крис заявил, что я, дескать, слишком устала, пытаясь подготовить наши амбары к приезду гостей. Я работала по четырнадцать часов в сутки, без выходных. Он уверял меня, что я сильно похудела и что мне нужно получать больше удовольствия от жизни в Швеции. И тут, словно эта идея только что пришла ему в голову, твой отец предложил отдохнуть и сходить в лес за грибами. А я не знала, что и думать: искренне он говорит или нет. Но он так ловко сформулировал свою просьбу, что я не могла найти убедительной причины для отказа. Разумеется, я приняла его слова за чистую монету. А что мне еще оставалось?
На следующий день пошел дождь, но Крис заявил, что это не имеет значения, — ему явно не хотелось нарушать наши планы. Поскольку я тоже ничего не имела против небольшого дождя, мы сели на велосипеды и поехали на север, в лес, тот самый, в котором располагался остров Слезинки. Впрочем, я старалась не думать ни о нем, ни о том, что Крис мог бывать там. Свернув с дороги, мы покатили по лесной тропинке. Там, куда добраться можно было легко, останавливаться не стоило — нужно было забраться поглубже в чащу, где не было никаких тропинок и редко ступала нога человека. Мы оставили велосипеды под деревом на берегу Лосиной реки и взяли с собой корзинки, дно которых выстлали газетами, чтобы не раздавить нижний слой грибов. Спустя некоторое время мы оказались у подножия осыпи, склон которой усеивали огромные валуны размером с автомобиль. Некоторые из них по самую макушку заросли мхом. Я не могла представить, чтобы кто-нибудь поднимался по этому склону в поисках грибов, поэтому сказала Крису, что полезу на самый верх и поищу их там. Не дожидаясь ответа, я принялась карабкаться наверх, перелезая через валуны и то и дело поскальзываясь на их осклизлых боках. А сверху открывался потрясающий вид на безбрежное зеленое море елей, сосен и белых берез, простиравшееся во все стороны насколько хватало взгляда. И не было здесь ни дорог, ни людей, ни домов, ни линий электропередач — один только лес, такой, каким он был в моем детстве и каким останется и после моей смерти. Вскоре ко мне присоединился запыхавшийся после трудного подъема Крис и тоже принялся восхищаться чудесным зрелищем.
