Ознакомительная версия.
— Опять его нет. Да что ж это такое!
— Загулял где-то наш батюшка. Хоть бы записку оставил. Буду, мол, тогда-то. Чтобы людям зря не ходить.
— Бабушка, пойдём домой.
— Сейчас пойдём, внученька, сейчас.
По голосам я определил, что к церкви подошли две старухи и маленькая девочка.
— Куда же, всё-таки, он запропастился? Может в исполком позвонить?
— Да брось ты! Откуда они знают? Им сколько ни звони — ничего хорошего не услышишь. Им лишь бы отвязаться. Я как-то позвонила. У меня канализацию прорвало. Просила срочно слесаря прислать. Так что ты, думаешь, мне ответили? Пишите, мол, заявление. Рассмотрим в течение десяти дней. А если, говорю, я за это время в дерьме потону? — Ничем не можем помочь. У нас такой порядок.
— Вот сволочи, а! И как же ты поступила?
— Как поступила? Как и все. Купила три бутылки водки, сходила в домоуправление — к вечеру всё сделали.
— Ох, и что же у нас за страна! Без взятки — никуда. Немцев в войну победили, а они живут лучше нашего.
— Ой, бабушка, там кто-то есть!
Я вздрогнул и пристально вгляделся в дверь. Поняв, что на меня смотрят сквозь узенькую щёлочку между створками, я отскочил в сторону и спрятался за престолом.
— Кто там есть?
— Какой-то дядя.
— Никого там нет. Тебе показалось.
— Нет есть, есть. Я видела.
— Это, наверное, была икона. Дядя, который на ней изображён, не живой.
— Нет живой, живой.
— Ну, хорошо, пусть будет живой…
Голоса стали стихать. Послышались удаляющиеся шаги.
Я облегчённо вздохнул и, ругая себя за беспечность, поднялся на ноги. Хорошо, хоть, что меня заметила эта девчушка. Попадись я на глаза какой-то из старух — последствия могли бы быть гораздо серьезнее.
Я подошёл к трапезной, распахнул дверь и остолбенел. Окно было настежь открыто. Но я прекрасно помнил, что его закрывал. Неужели сюда кто-то залез?
Мой взгляд испуганно стрельнул по сторонам. В комнате никого не было. Может это ветер?
Я перешагнул через порог, подошел к столу и положил ключи на место. Сверху потянуло холодком. Этот холодок был необычным, не таким, какой мы ощущаем на улице. Он отдавал какой-то странной сухостью и походил на тот, который витал надо мной в доме Гоманчихи во время спиритического сеанса. Мне вдруг показалось, что передо мной кто-то стоит. Я испуганно отшатнулся. В ушах послышался свист. Я отчётливо различил чей-то шепот:
— Топь… топь… топь…
Шёпот раздавался откуда-то издалека, но я никак не мог определить его природу. Я даже не мог понять, с какой он доносится стороны. Казалось, что он звучал отовсюду.
— Топь… топь… топь…
Мои поджилки затряслись. Я дрогнул. Не помня себя от страха, я бросился к окну, вскочил на подоконник, высунулся наружу, спрыгнул вниз и, сломя голову, бросился прочь.
Я мчался, как шибанутый, и замедлил шаг только тогда, когда церковь осталась далеко позади. Я обессилено рухнул на землю и облегчённо перевёл дух.
Как только моё сердцебиение вернулось в норму, во мне взыграл стыд. Стыд за собственную трусость, за податливость мимолётному приступу паники. Несмотря на то, что это был стыд лишь перед самим собой, ощущать его всё равно было неприятно. Если пугаться всего и вся, лучше уж тогда покорно сидеть дома и никуда из него не выходить.
И с чего я взял, что на меня собираются напасть? Может у меня просто хотели попросить помощи. Разве тот шёпот имел агрессию? Разве он мне чем-то угрожал? Он скорее походил на подсказку вызванному к доске школьнику, который не выучил урок, и которого приятели всеми силами пытаются спасти от заслуженной «двойки». Шёпот твердил про топь. Может это связано с отцом Агафонием? Может священник сейчас находится там, и ему требуется помощь?
Мир передо мной словно взорвался белизной. Белая вспышка длилась недолго, всего какое-то мгновение. И когда она исчезла, значившиеся вокруг цвета вдруг стали представляться мне более яркими и насыщенными, чем были до этого. С моих глаз словно смахнули пыль.
Я почувствовал прилив уверенности. Уверенности в своих силах, в своих возможностях, в своей правоте. Мне словно кто-то внушил бесстрашие. Вознамерившись немедленно загладить неловкость от своего постыдного бегства из церкви, я решил отправиться туда, куда меня звали — на болото, на Любавину топь.
Я вскочил на ноги, отряхнулся и зашагал вперёд.
Сделав несколько зигзагообразных поворотов по примыкавшим друг к другу переулкам, я вышел к дому Гоманчихи. Он представлял собой ещё более мрачное зрелище, чем прежде. Его наглухо заколоченные окна явственно подчёркивали его безжизненность, и будто вторили в унисон зловещим легендам о его покинувшей этот мир хозяйке.
Впереди виднелся лес. Я свернул на основную дорогу, но тут в мою голову стукнула идея. А если пойти не привычным путём, через развилку, а по кукурузному полю, наискосок? Так же, как бежал наперерез нам с Нигером «чёрный охотник». Повторить путь убийцы — в этом определённо есть резон. Можно увидеть то, что ранее оставалось незамеченным.
И я, не колеблясь, направился к «ведьминой обители».
Обогнув окружавший её забор и продравшись сквозь заросли репея, я вышел на едва приметную, тянувшуюся вдоль задворок, тропу. Я пошёл по ней, и через несколько минут оказался у зелёной стены, которую составляли огромные стебли кукурузы.
В лес через поле ходили регулярно. Об этом свидетельствовала тщательно проложенная сквозь него просека. Я шагнул в неё. Продвигаться оказалось не трудно. Низко примятые к земле стебли образовывали достаточно твёрдую опору. Правда, при этом приходилось постоянно работать руками. Колышимые ветром початки так и норовили угостить меня звонкой пощёчиной, и чтобы этого не произошло, их приходилось раздвигать.
Я поймал себя на мысли, что похожу на заброшенного в джунгли путешественника. Сходство было налицо — заросли, сырость, мошкара. В моей памяти воскрес тот страшный вечер, когда я шёл вслед за Нигером. Вот почему я не заметил мчавшегося нам наперерез убийцу. Достигавшие двухметровой высоты стебли идеально скрывали его от посторонних глаз, и увидеть, кто сквозь них идёт, можно было только сверху.
Очутившись на другом конце поля, я остановился, обозрел возвышавшийся предо мною лес и оглянулся. Нужно было сориентироваться. Вон наша улица. Вон дом Гоманчихи. Вон там находится развилка. Значит, если я всё правильно представляю, ведущая от неё к болоту тропа перпендикулярна направлению моего движения, и если я пойду прямо, я непременно с ней пересекусь.
Я немного отдышался и решительно шагнул в чащобу.
Лес встретил меня недружелюбно. Земля ощетинилась острыми, словно сабли, стеблями увядающей травы. Сосны беспощадно карябались своими иголками. Чередовавшие друг друга ямки да кочки заставляли беспрерывно спотыкаться. Сплетённая между кустами паутина раз за разом преграждала путь.
Под ногами зашуршало. Я испуганно отскочил в сторону. Опавшая листва зашевелилась. Из-под неё вылез ёж. Меня разобрала досада. Нашёл, чего пугаться! Я раздражённо сплюнул. Учуяв моё присутствие, ёж тут же свернулся в клубок. Я дружелюбно потрепал его по иголкам и пошёл дальше.
Вскоре показалась болотная тропа. Я опознал место, где убили Нигера. Обзор был хорошим. Для прятавшегося за деревьями «охотника» мы были как на ладони. Я свернул. Послышалось уханье филина. Ему ответила выпь. Птичий диалог довершило сварливое карканье вороны. Под ногами захлюпало. Из земли, точно из губки, стала выделяться вода. Моему взору открылась чёрная зелень Любавиной топи. В душе повеяло холодом и жутью.
На болоте стояла тишина. Произраставшие в его центре камыши сонно раскачивались из стороны в сторону. Высовывающиеся из трясины лягушки бестолково таращились перед собой. Озверевшие донельзя комары облепили меня с головы до ног.
Я поднял воротник, вжал голову в плечи и опустил глаза, изучающе оглядывая расстилавшееся вокруг меня пространство. Моё внимание привлёк какой-то проглядывавший сквозь траву предмет. Его очертания показались мне знакомыми. Я подошёл ближе. Меня охватило волнение. Это был крест отца Агафония. Тот самый старинный, потускневший от времени крест, с которым он накануне приходил в наш дом. Подняв его с земли, я почувствовал в пальцах какую-то липкость. Я переложил крест в другую руку и похолодел. На нём значилась кровь.
Во мне снова заговорил страх. Было очевидно, что минувшей ночью здесь произошла трагедия.
В меня вселилась растерянность. В голове воцарился кавардак. Но вместе с этим я вдруг отчётливо почувствовал, что в глубине моего сознания начинает вызревать понимание основы происходящего. Пока оно мерцало где-то вдалеке, словно находящаяся в миллионах световых лет звезда. Но ещё немного, ещё чуть-чуть — и его суть достигнет пределов досягаемости моего разума…
Ознакомительная версия.
