Я взяла блокнот, и мы заговорили о пациентах. Мишель держалась дружелюбно, но я видела, что ее мучает любопытство и немного — обида. Мне было жаль, но говорить на работе о личных проблемах я никогда не умела. Когда я проходила мимо кабинета Кевина, он выглянул из-за двери.
— Показалось, что услышал ваш голос.
— Да, только я уже ухожу.
Склонив голову, он разглядывал мое лицо.
— Вы в порядке?
В его голосе было столько участия, что у меня защипало в носу. Я яростно сморгнула.
— Ночь выдалась тяжелой. Мою дочь привезли по скорой. Передозировка, возможно — гамма-гидроксибутират. У нее все в порядке, но я не знаю, надолго ли.
— Какой кошмар! — Он открыл передо мной дверь кабинета. — Зайдете?
— Нет, спасибо, мне надо отвезти ее домой.
Пока мы выпишемся, уже наступит день, а я все еще чувствовала усталость после ночи, проведенной в кресле.
Он участливо взглянул на меня.
— Уверены?
— Может, поговорим завтра?
— Разумеется. Вот мой телефон. — Он протянул мне визитку. — Звоните в любое время, хорошо?
— Спасибо.
Он ободряюще улыбнулся. Я попыталась улыбнуться в ответ, но попытка вышла жалкой, поэтому я отвернулась.
У себя в палате Лиза надевала ботинки. Лицо ее побледнело от усилий. Она остановилась, чтобы перевести дыхание.
— Давай помогу, — сказала я и потянулась к ней в тот момент, когда она снова наклонилась. Наши руки встретились. Мы замерли. Какое-то мгновение она подержала мою руку в своей и отпустила. Второй раз за утро я еле сдержала слезы. Тем временем она закончила шнуровать ботинок и взглянула на меня, словно хотела что-то сказать. Но отвернулась, и момент прошел.
После того как Лизу выписали, я отвезла ее в кресле к своему автомобилю и хотела помочь забраться внутрь, но она проигнорировала протянутую руку. В пути мы обе устало молчали, хотя у меня в голове теснилось множество вопросов. Где она живет? Как она живет? Что случилось вчера вечером? Она снова употребляет наркотики? А бросать собирается? Спрашивать было нельзя, но и беззаботно щебетать о посторонних вещах я не могла. Когда тишина начала давить, я включила радио.
Когда мы остановились и вышли из машины, Лиза на мгновение замерла, разглядывая дом.
— Мама, какой красивый!
От этого будничного «мама» и ее одобрения у меня сразу же поднялось настроение. Было бы глупо предполагать, что теперь она захочет пожить у меня подольше, но я все же надеялась. Я вынула из багажника ее сумку — кто бы ни вызвал врачей, сумку он забирать не стал. Интересно, не этот ли человек дал ей наркотики? Мог бы и дождаться приезда врача, а не бросать ее на улице, как ненужный мусор. Я усилием воли погасила в себе гнев. Мне подвластно только настоящее.
Когда мы проходили мимо кошачьей коробки, Лиза спросила:
— Это для Пушка?
— Нет, Пушок умер летом, через несколько недель после того, как на меня напали.
Она сжала губы. Возможно, ее огорчило то, что она только сейчас узнала о смерти кота — в детстве они всегда спали вместе.
— Я бы тебе сказала, но…
— Все нормально.
Но мне показалось, что все совсем не нормально.
Я проводила ее в гостевую спальню. Остановившись в центре комнаты, она оглядела белую постель и бамбуковую кровать, бросила сумку на пол, а пальто — на стул.
— Уютно.
Я снова ощутила непропорциональную радость.
— Мне очень приятно это слышать.
Она подошла к кровати и взяла в руки плюшевую белую собачку. Лица ее в этот момент я не видела.
— Я ее увидела и подумала о тебе. Купила к твоему дню рождения. На выходных зажгла свечу, задула ее и загадала желание для своей дочки.
— Мама, я хочу вздремнуть, — сказала она хрипло, словно готова была заплакать.
— Все хорошо? Хочешь…
— Все нормально.
Меня явно отослали прочь. Я медленно закрыла за собой дверь. Когда через некоторое время я заглянула снова, Лиза спала, но ее глаза под опущенными веками лихорадочно двигались. Что за демоны преследуют ее во сне? Я собиралась почитать лежа и подождать, пока она выспится, но заснула сама и проснулась только через несколько часов. Лиза стояла рядом. Я резко села:
— Все в порядке?
В доме было довольно темно, и она включила несколько ламп. За окном уже стемнело — видимо, вечер наступил недавно. С океана дул ветер, и в окна нам стучали капли дождя и ветки бамбука.
— Хватит меня об этом спрашивать, — сказала Лиза, села в кресло напротив и завернулась в шерстяной плед. Она разожгла камин и поджарила тосты, а на столике рядом со мной стояла чашка с чаем. Мне было очень хорошо — кругом царил уют, в воздухе пахло горячим хлебом, и Лиза даже вспомнила, что я люблю тосты с медом. Я отпила чаю, наблюдая за ней поверх чашки. Волосы у нее были взлохмачены, на щеке остался след от подушки. Я улыбнулась, вспомнив, как в детстве она боялась, что у нее будут морщины. Но на самом деле ни мода, ни красота ее никогда особо не интересовали — порой она примеряла мои вещи, но в основном предпочитала наряжать меня. Она аккуратно красила и причесывала меня — словно я была ребенком, а она взрослой. Не это ли стало причиной происшедшего? Может быть, я не должна была обращаться с ней как со взрослой?
Почувствовав мой взгляд, она отвернулась от огня и спросила:
— Как ты считаешь, есть жизнь после смерти?
Ее вопрос поразил меня, и я осторожно поставила чашку, одновременно размышляя над ответом. На такой вопрос нелегко ответить — и в первые дни после смерти Пола я не раз его себе задавала. Но вряд ли Лизе надо было услышать от меня именно это. Ее поза была напряженной, словно она приготовилась к битве.
— Я надеюсь, что за пределами этой жизни что-то существует, — сказала я, тщательно подбирая слова.
— Надеешься, но не веришь.
Очередной вызов. Я решила не реагировать и спокойно спросила:
— А ты как считаешь? Есть жизнь после земной жизни?
Она снова задумчиво посмотрела на огонь, потом перевела взгляд на нашу семейную фотографию на каминной полке.
— Когда я была в больнице, то, перед тем как прийти в себя, я видела папу. Как будто он был в моей палате. И я услышала песню, которую он всегда пел.
Я сразу поняла, какую песню она имеет в виду. Когда Чинук заболел, Пол часто ставил на магнитофоне «Золотые поля» и то и дело напевал ее. Иногда по вечерам мы рассматривали старые фотографии Чинука и плакали, понимая, что скоро потеряем свою любимую собаку. Мы не знали, что год спустя Пола тоже не станет.
— Ты вспомнишь меня… — тихо начала напевать я.
Лиза подхватила:
— Когда подует западный ветер…
Мы умолкли — остальные слова звучали у нас в мыслях.
После паузы Лиза продолжила:
— А когда я открыла глаза, то увидела его. Он стоял, положив руку на спинку твоего стула. Он улыбнулся и исчез.
На глазах у нее выступили слезы, и она вытерла их быстрым сердитым движением. Я вспомнила, как она очнулась в больнице, посмотрела куда-то за меня, и у нее в глазах вспыхнул страх. Может быть, это были галлюцинации из-за гамма-гидроксибутирата или по какой-то другой причине, но я не верила, что нас навестил дух Пола. А Лиза явно в это верила — ее видение было отчетливым. Мне не хотелось разрушать ее веру. Она ждала от меня каких-то слов.
— Это прекрасно, — сказала я с улыбкой. — Мне бы хотелось верить, что твой отец нас навещает.
— Ты мне не веришь, — сказала она равнодушно, словно предполагала, что я ее подведу. Эта мысль меня огорчала.
— Лиза, я этого…
— У меня не было передозировки.
Я не знала, что ответить, подозревая, что передозировка все же произошла, но из-за потери памяти она об этом забыла.
— Хорошо.
— Не было! Мне кто-то что-то дал.
— Кто? Кто-то из твоих друзей?
Мне не хотелось нападать на нее, но я выбрала неверный тон, и моя дочь, особенно чувствительная к малейшим попыткам ограничений с моей стороны, тут же истолковала его по-своему:
— Ты считаешь, что я по-прежнему колюсь. Говорю же, я завязала!
Я глубоко вздохнула.
— Ты моя дочь, и я люблю тебя и хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Я боюсь, что если ты будешь и дальше жить на улице и общаться с наркоманами, то снова к этому вернешься. Мы с тобой сидим тут… — Я откашлялась. — Я боюсь тебя потерять.
Мне хотелось, чтобы она взглянула на меня, но она собирала крошки со своей тарелки — резкими, быстрыми движениями.
— До прошлого вечера все было в порядке. Я контролирую происходящее.
Я ждала, что она продолжит, но она снова отвернулась к огню, и я решила сменить тему, а к этому разговору вернуться позже.
— Я недавно видела Гаррета.
Она откусила кусочек тоста и принялась его пережевывать, не отрывая взгляда от пламени.
— Понятно.
Это не был вопрос или просьба продолжить, но я все же сказала:
