– Тебе нельзя, – строго бросила я Джуни. – Я езжу на велосипеде очень быстро.
– Ты ведь хочешь поехать к каменоломням, да? – Уперев руки в боки, спросила сестра. – Хочешь посмотреть, Морин это или нет?
– Может, мне забросить тебя к Клоду? – вопросом на вопрос ответила я, не сводя взгляда с маминой спины.
– Но я голодна!
– Вот и отлично, поужинаешь у Зиглеров. – Миссис Зиглер частенько готовила для нас еду; сейчас, правда, реже, чем раньше (потому что я научилась и стала готовить сама). Но их дом был и нашим домом. Мать Клода всегда это повторяла, и она так и правда считала. – Я заберу тебя на обратном пути домой, мы запасемся попкорном и вместе посмотрим телик. Идет?
Сестренка попыталась роптать, но после того, как я позвонила миссис Зиглер и та сказала, что у них масса еды, включая лазанью, а на десерт они собрались полакомиться радужным щербетом, Джуни довольно заулыбалась. Я проводила ее до конца пешеходной дорожки Зиглеров. Надо было бы, конечно, дождаться, когда Джуни зайдет в дом. Но меня атаковало нетерпение – как полчище красных муравьев, расползавшихся по коже, нырявших в поры, покусывавших плоть. И стоять на месте оказалось невмоготу (впрочем, как и отрастить крылья).
– Не уходи от Зиглеров без меня, – прокричала я Джуни, уже крутя педали к дому Бренды. – Не забудь: я заеду за тобой.
Промчавшись по дорожке к парадному входу, я постучала в дверь. На стук откликнулась мать Бренды. Увидев меня и, по-видимому, считав по лицу мое настроение, Шерил поспешила выгнуть вниз уголки рта, уже растянутого вежливой улыбкой:
– Что случилось?
– Бренда дома?
Мать подруги разомкнула губы, словно хотела мне что-то сказать, но быстро передумала и повернулась в дом:
– Бренда! Хизер пришла.
Пока я дожидалась подругу, мои ноги отбивали степ, а руки в нервозном возбуждении выделывали замысловатые махи. Бренда появилась на пороге через несколько секунд, но они показались мне вечностью. Волосы подруги были заплетены в косу, на щеках сверкали приклеенные блестки, а фигуру чудесно подчеркивало кружевное платье от бренда «Ганн Сакс» с пышными рукавами и квадратным вырезом, которое Бренда выкупила за бонусы в «Гудвилле».
– Куда это ты намылилась? – полюбопытствовала я, удивленная таким прикидом.
Покосившись через плечо назад, Бренда резко отступила в сторону и отпихнула меня от дверного проема.
– Тс-с-с, – шикнула она. – Я сказала родителям, что иду с тобой и Клодом в кино. Иначе они бы не выпустили меня из дома.
– Почему ты меня не предупредила?
Мы и раньше покрывали друг друга. Не часто, потому что обычно все делали вместе, и в этом не было необходимости. Только время от времени. Но срабатывали наши уловки лишь тогда, когда мы держали друг друга в курсе своих планов.
– Я сморозила это в последний момент. Пыталась дозвониться до тебя, но линия перегружена. Я не смогла пробиться.
Мой взгляд скользнул по волосам Бренды, изучил ее макияж. Возможно, она и соврала родителям в последнюю минуту, но вылазку из дома запланировала давно.
– Так куда ты собралась?
– На свидание, – потупила глаза Бренда.
– С кем?
Явно не желая встречаться со мной взглядом, подруга начала теребить косу:
– А тебя что ко мне принесло?
– Полиция нашла девушку в каменоломне.
Бренда побледнела, ее рука взметнулась ко рту:
– Это Мо?
– Не знаю. Я хочу съездить туда на велосипеде. Прямо сейчас. Поедешь со мной?
– Да, – кивнула Бренда, уже двинувшись к двери. – Конечно.
***
Бренда не стала переодеваться. На это не было времени. Крикнув родителям «Мы ушли!», она подвязала юбку у колен, смахнула с щек блестки, подбежала к своему велику, и через пару секунд мы уже стартовали. Мы ехали по проселочным дорогам, катились напрямик по незасеянным полям, из-под колес выскакивали в панике кузнечики, а по плечам струился пот. Коса Бренды наполовину расплелась. Со спины подруга выглядела совсем юной – как та Бренда, что до четвертого класса приходила на пижамные вечеринки со своим ночником-феей Динь-Динь.
Как девчонка, что проколола мне уши.
Мы все прокололи друг другу уши три лета назад, собравшись для этого в доме Морин – в том месте, куда мы всегда устремлялись, задумав сделать что-то, грозившее закончиться для нас неприятностями. Двери всех наших спален считались священными: никто из родителей не переступил бы их порог без разрешения, за исключением лишь таких чрезвычайных ситуаций, как пожар или потоп. Но в доме у Морин нам почему-то было легче нарушать нормы и правила.
Морин замочила пять английских булавок в медицинском спирте и приготовила миску с кубиками льда. Мы вытянули соломинки: мне выпало прокалывать уши Морин, та должна была проколоть уши Бренде, а Бренда мне («Одно ухо – полдела!» – пошутила она тогда.) Морин потребовала, чтобы ей первой прокололи уши. И – как всегда – мы с Брендой охотно отдали ей пальму первенства. Я поставила фломастером точки на упругих персиковых мочках ее ушей; как ни странно, мои руки были тверды.
«Ну, как?» – спросила я подругу. Морин поднесла к лицу ручное зеркальце, откинула назад волосы и наклонила голову набок: «Отлично». Я ухмыльнулась. То, что мы собирались сделать, должно было остаться с нами навсегда. Куда бы мы ни поехали в этом мире, кого бы ни повстречали на жизненном пути, кем бы в итоге ни стали – этим проколам в ушах суждено было стать нашей постоянной незримой (а фактически, зримой) связью, напоминать нам вечно друг о друге.
Я приложила кубики льда к обеим мочкам Морин. Бренда протянула ей бутылку мятного ликера, которую стащила из родительского бара: «Прими для храбрости». Морин отпила глоток, стараясь, по возможности, не двигать головой. «На вкус не лучше зубной пасты», – прокомментировала она, поджав губы. Мы прыснули со смеху, но этот смех был нервным. Нам предстояло вонзить друг другу в уши булавки!
«Готова?» – поинтересовалась я у Морин, когда кончики моих пальцев занемели от холода. «Угу», – отозвалась подруга. Она все еще держала в руке зеркало – хотела наблюдать «операцию» собственными глазами.
Вот такой она была, наша Морин. Не желала ничего упустить из жизни.
«Ладно», – пробормотала я, опустив подтаявшие кубики льда в миску. Поставленная фломастером точка на мочке Морин превратилась в тонкую черную струйку, но я видела, где она начиналась. «Иголку» – скомандовала я Бренде. Та вытащила из стакана булавку и торжественно подала мне. Резкий запах спирта ударил в нос. Я оттянула мочку Морин вниз и, сглотнув слюну, подавила накатившую тошноту. «Считай от десяти до нуля», – велела я подруге.
Когда Морин досчитала до трех, я вонзила булавку ей в мочку.
Глаза Морин округлились, выпучились, я испугалась, как бы они не выскочили из орбит; ее рука взлетела к уху, пальцы осторожно ощупали кончики булавки – головку спереди и острие с противоположной стороны мочки.
«Ты это сделала!» – воскликнула Морин, обняла меня и только после этого оценила мою работу в зеркале: «А почему бы не поносить булавки вместо сережек? Как вы думаете? Привнесем панк-рок в Пэнтаун?»
Мы дружно завизжали.
Морин перестала носить булавки в ушах лишь в первый день уроков в девятом классе, когда этого потребовала директриса. Подруга заменила их на строгие серьги-гвоздики – такие же, как носили мы с Брендой.
Это воспоминание прибавило мне сил, побудило быстрее крутить педали. Мне захотелось догнать Бренду, напомнить ей о том дне, убедить подругу в том, что девушка, которой я самолично проколола уши, не могла погибнуть. Но сирена «Скорой помощиК заголосила слишком громко, ее вой разнесся по всему району каменоломен. Домов в этой части пригорода было немного. Некоторые карьеры до сих пор активно разрабатывались, ограждения из тесно сбитых досок скрывали от людских глаз рычавшие машины, их жестокое нутро. Но большинство каменоломен, включая Карьер Мертвеца, превратились в места для купания и массовых вечеринок еще до моего появления на свет. Отец рассказывал, как зависал там в молодости с приятелями.
