– Не может быть! Одиссей, то есть мистер Джефферсон всегда держит слово. Да он даже когда простудился, приходил сюда, чтобы…
Коп глубоко вздохнул:
– Знаю, сам к нему приходил две недели назад за фантастикой. Но он сегодня не придет.
– А завтра?
– И завтра, и послезавтра. Ни-ког-да!
– Его что, уволили?
– Нет, он… – полицейский замешкался на мгновенье и, бросив взгляд по сторонам, тихо добавил, – он умер. Все, мне и так не положено разговаривать с посторонними.
– А я не посторонний! Он мой друг, – воинственно произнес маленький японец. – Не мог он так взять и умереть!
Его взгляд еще раз упал на белую дверь, испачканную на красной краской, цвет которой напоминал засохшую кровь. И тут догадка озарила лицо мальчика.
– Его убили, его убили!! А вы, а вы… Просто так здесь стоите…
И заплакал.
Полицейский растеряно смотрел на ребят и бормотал:
– Ну все, хватит. Идите же, наконец домой, не положено…
Друг маленького японца обнял рыдающего приятеля за плечи и, словно клятву, произнес:
– Когда я вырасту, Алекс, я обязательно найду убийцу!
Проходящий мимо одинокий нищий с большой тележкой из супермаркета, наполненной всяким хламом, на минуту остановился и с интересом посмотрел на мальчиков. Опустив голову, он улыбнулся.
– Время – страшный художник. Порой оно рисует на холсте обещаний настоящую жизнь.
* * *
Он знал, как будет называться его картина: «Сотворение мира» – и никак иначе. Это будет не просто очередное размалеванное на потребу публике полотно…
Это будет новая Книга Бытия!
Verita' ascoza sotto bella menzogna![11]
Сейчас, в век компьютеров, когда буквально любой предмет, стремится ими стать, от телефонов до часов, нужна Книга. Когда практически каждый дом буквально нафарширован всякой электронной чепухой, которая не только заменила обычному человеку мозги, но и сделала его безынициативным и тупым жвачным животным, сидящим перед голубым экраном и пожирающим любую информацию, как сено.
Он даже улыбнулся, представив себе рыжую корову в пятнах, похожих на белые кляксы извести, с вздувшимся, как воздушный шар, выменем, развалившуюся на потертом кожаном кресле и бессмысленно таращащуюся на шоу Опры Уинфри.[12]
Или нет…
Скажем так, скорее они напоминали одурманенного дихлофосом таракана или жирную муху, хаотично ползающих по бесконечной паутине Интернета.
Именно сейчас надо было создать такой шедевр, такую книгу, которая будет понятна всем, от маленького ребенка до глубокого старика. Чтобы, глядя на нее, они прозрели. Это должно было стать новой Торой, Библией, Кораном под одной обложкой и объединить всех людей, прекратив многовековые кровавые споры.
Что есть общего между книгой и живописью?
Если представить, что и то, и другое, это чистое полотно, на котором должно быть что-то изображено, знак или просто картинка, то ответ прост – БУМАГА! Однако он не собирался писать недолговечную акварель, с ее размытыми ненасыщенными красками. Нет и еще раз нет!
Есть еще предшественник бумаги, ему много веков. Он появился во втором веке до нашей эры, в Малой Азии. Отцом его был мудрый и просвещенный пергамский царь Эвмен II. Материалу дали имя Пергамент. Только пергамент был реальным соперником папируса. Именно Пергамская библиотека соперничала по своему богатству со знаменитой Александрийской! Бумаги тогда еще и в помине не было. Собственно пергамент, – недубленая сыромятная кожа из шкур коз, овец, свиней, – всегда был довольно груб. А вот велень, сорт пергамента из кожи новорожденных телят или ягнят, наоборот, был излишне мягок.
Идеальный пергамент должен быть исключительно белого цвета, почти как тот, на котором сохранилась рукопись святого Августина.[13] Это практически эталон совершенства. Возможно, по причине понимания, что достигнуть этого совершенства невозможно, итальянец Ченнини овладел секретами окраски пергамента в различные цвета, включая пурпурный, индиго, зеленый, красный и персиковый, но так и не смог достичь идеально белого.
Творец будущего шедевра нашел свое решение в вопросе белизны пергамента. Тем более что речь шла о картине, рядом с которой должна была померкнуть мировая слава полотен Рафаэля, Моне, Веласкеса, Ван-Гога. Да мало ли их – тех, кого безумная толпа признала гениями?
Холстом должен был стать человек. Не просто человек, а человек с абсолютно белой кожей. Такой белой как снег, как сахар, как молоко.
Более того, это должен быть не просто альбинос, которых не так уж и мало. Это должно было быть знамение свыше: тот, кто предназначен, чтобы стать полотном шедевра.
Альбинос должен был быть изначально «цветным», например – африканцем, который в процессе генетической метаморфозы стал белым. Идеально белым, без всяких там коричневых пятен на коже, как это нередко бывает. Он прочитал очень много о коже, ее строении, пролистал с десяток различных атласов по дерматологии и даже нашел болезнь «кофейных пятен».[14]
Более того: как будущий создатель шедевра, он в тонкостях знал, как изготовить по рецептам XV века настоящий пергамент. Он развернул целлофановый рулон. Может быть, кто-то другой и сказал бы, что видит перед собой лишь полуметровый кусок окровавленной кожи. Но только не он!
Он – Творец. И, как творец, он видит перед собой только безликий материал, которому суждено стать белоснежным холстом в руках мастера. Кончиками пальцев он провел по шероховатой поверхности препарированного куска кожи с подсохшими бурыми пятнами крови. Главное – не спешить. Шаг за шагом.
Бессмертным некуда торопиться, у них впереди вечность!
Сначала надо тщательно промыть выбранный кусок шкуры в проточной воде и удалить наиболее грубый и жесткий волос. Следующий этап – золение. Он поместит будущий холст в ванну, наполненную известковым раствором, и будет держать там его еще 10 дней. А затем вновь промыть в холодной проточной воде.
После выпадения всего волосяного покрова он натянет кожу альбиноса на деревянную раму и будет ее мездрить, то есть отделит подкожную жировую клетчатку. Для этого у него есть с полдюжины прекрасных полукруглых ножей. Затем шлифовка; он будет долго выглаживать шкуру различными сортами пемзы, делая поверхность идеально гладкой.
Потом наступает время втирания мелового порошка, который впитает в себя оставшиеся жиры, не удаленные при предыдущих обработках. Кроме того, сам мел делает пергамент более светлым и однородным по цвету, и предотвращает в будущем растекание туши. Но этот этап будет лишним. Ему не надо отбеливать пергамент, втирая в него муку, белки или многократно погружая его в молоко. Его холст и так будет безупречно белым!
Теперь, когда у него есть холст, он будет думать о сюжете. У него впереди много времени; вечность не терпит суеты. А он умеет ждать…
Человек в капюшоне спустился в подвал, включил свет и закрыл за собой дверь.
Глава 2
Почтальон в томатном соусе
Ни дождь, ни ветер, ни зной не остановят гонцов в назначенном им пути.
Девиз американских почтальонов
Легко быть киношным героем!
Например, Кевин Костнер,[15] героический почтальон времен Апокалипсиса, можно сказать, спаситель человечества… Даже удостоился в конце фильма памятника.
А кто знает о почтальоне-архитекторе Шевале?
Лет сто назад почтальон Шеваль, самостоятельно построил идеальный храм. Разнося ежедневно почту, он проделывал путь в 25 километров, по дороге складывая в тачку камни необычной от природы формы. Не имея ни малейшего архитектурного образования, из этих камней при помощи самых обычных инструментов он в течение 33 лет в одиночку, в любое свободное от работы время и в любую погоду воплощал в жизнь свою Мечту – Идеальный Дворец.
Сегодня, глядя на большое количество башенок, скульптур и непонятных даже для лингвистов надписей, кажется, что десятка два архитекторов от Китая до Марокко строили этот причудливый храм, ставший местной архитектурной достопримечательностью.
Раньше тоже можно было стать почтальоном – героем!
Каких-то сто пятьдесят- двести лет назад. Нужно было доставлять почту и деньги в дилижансе через районы, кишащие дикими индейцами и безжалостными бандитами, как в старом фильме «Дилижанс».[16]
Но все это исключения!
В реальной современной жизни работа почтальона спокойна и размерена. В ней нет места подвигу, а есть время для обеденного перерыва.
До конца смены оставалось шестнадцать минут.
Эдвард Шпунц, 55-летний лысеющий работник почтового отделения Пасадены, глубоко и сладко зевнул.
Сейчас он закроет двери почты и, вернувшись домой, в компании своего старого друга «Будвайзера»[17] посмотрит очередную серию «Чисел».[18] Он в глубине души всегда догадывался, что числа – это не просто так, а каждое имеет свое значение.
