Тени обманули его. Он не почувствовал опасность вовремя. Он-то всегда думал, что это тени нападут на него, что именно от них исходит угроза. Но он ошибался, опасность пришла извне! Тени ввели его в заблуждение. Пятьдесят четыре года он позволял себя обманывать. Он думал, что худшее миновало. Теперь он понял, что ошибался. Картинки того страшного 1945 года поплыли перед ним. Нет, ему не удалось скрыться.
Он встряхнул головой и подумал, что добровольно не сдастся. Кто там прячется в темноте, кто убил собаку, он не знал. Но Шака все равно успел его предупредить. Он не сдастся. Он швырнул в сторону сапоги, надел носки и, продолжая вслушиваться, извлек из-под кровати кроссовки. Когда же придет рассвет? Только бы рассвело, тогда им до него не добраться. Он вытер потные ладони об одеяло. Ружье придавало ему уверенность. Стрелять-то он умел. Его не так просто взять голыми руками.
В ту же секунду дом словно бы рухнул. Во всяком случае, ему так показалось. Грохот был такой, что он против воли бросился на пол. Поскольку палец он держал на спусковом крючке, ружье выстрелило. Заряд угодил в зеркало на двери гардероба. Он осторожно подполз к двери и заглянул в гостиную. Теперь он понял, что произошло. Кто-то выстрелил, а может быть, даже швырнул гранату в выходящее на юг большое окно. Весь пол был усеян осколками стекла.
Он не успел обдумать положение, как выстрелили в северное окно. Он прижался к полу. Они окружили его и теперь крушат окна, чтобы проникнуть в дом. Он лихорадочно искал выход.
Рассвет, успел он подумать. Только рассвет может меня спасти. Только бы кончилась эта проклятая ночь.
Потом с таким же грохотом разлетелось окно в кухне. Он лежал вжавшись в пол, прикрыв голову руками. Следующий взрыв, как он понял, раздался в ванной. Он почувствовал, как ледяной сквозняк тянет через разбитые окна.
Раздалось шипение. Что-то упало на пол рядом с ним. Он поднял голову и увидел, что это патрон со слезоточивым газом. Быстро отвернулся, но было уже поздно. Ядовитый дым достиг глаз и легких. Уже не видя, он понял, что продолжают стрелять такими же патронами. Резь в глазах была невыносимой, он уже не выдерживал. Но все еще сжимал в руках ружье. Надо немедленно покинуть дом, другого выхода нет. Его спасет не рассвет, а темнота. Он побежал к входной двери. Глаза нестерпимо болели. Кашель разрывал легкие. Он выскочил из дома и одновременно выстрелил. До опушки было метров тридцать. Он бежал изо всех сил, почти ничего не видя и в любую секунду ожидая выстрела в спину. На бегу он успел подумать, что если его убьют, он даже не будет знать кто. Он знал, за что, но не знал кто. Мысль причиняла ему не меньшее страдание, чем резь в глазах. Он наткнулся на дерево и чуть не упал. Ничего не видя, он продолжал бежать между стволами. Сучья немилосердно царапали лицо, но он знал, что останавливаться нельзя. Его легко найдут, если только он не уйдет как можно дальше в лес.
Он споткнулся о кочку и упал. Попытался подняться, но ощутил что-то на шее. Он сразу понял, что это. Кто-то наступил ему на затылок. Он понял, что проиграл. Тени победили. Наконец-то они перестали прятаться и молчать, они показали свое лицо.
И все равно он хотел увидеть того, кто собирался его убить. Он попытался повернуть голову, но не смог – нога прижимала голову к земле. Потом кто-то потянул его за ноги. Глаза ему завязали, хотя в этом не было никакой необходимости – он по-прежнему ничего не видел. В какой-то момент он почувствовал на лице дыхание и хотел что-то сказать, но вместо слов зашелся в очередном приступе кашля. Затем на его шее сомкнулись руки. Он попытался сопротивляться, но сил уже не было. Жизнь уходила.
Но прошло еще почти два часа, прежде чем он умер. Страшный водоворот на грани между нестерпимой болью и безнадежным желанием выжить унес его туда, где он когда-то сам выбрал свою судьбу, и она теперь настигла его. Его швырнули на землю. Кто-то стянул с него брюки и свитер. Он успел ощутить всей кожей холодную землю, прежде чем на него обрушился удар кнута. Боль была адской. Он не знал, сколько было ударов. Он то и дело терял сознание, но вновь приходил в себя – на него лили ледяную воду. И удары продолжали сыпаться. Он слышал свой крик, но прийти на помощь было некому. Шака лежал на дворе мертвый.
Последнее, что он успел почувствовать, – его вновь приволокли в дом и били по пяткам. Все погасло. Он умер.
Не мог он знать и того, что его, голого, оттащили на опушку и бросили лицом вниз на землю.
И только тогда наступил рассвет.
Было 19 октября 1999 года. Через несколько часов пошел дождь, медленно, почти незаметно перешедший в мокрый снег.
Стефан Линдман был полицейским. Не реже чем раз в год он попадал в положения, когда ему бывало очень страшно. Один раз его свалил психопат весом больше ста килограммов. Он лежал придавленный к полу и с растущим отчаянием ждал, что тот вот-вот свернет ему шею своими огромными корявыми руками. И если бы один из его сослуживцев не треснул психопата что есть силы по голове, тому, скорее всего, удалось бы осуществить свое намерение. В другой раз в него выстрелили, когда он постучал в дверь, чтобы прекратить семейную ссору. Стреляли из маузера, и пуля слегка задела ногу. Но еще никогда ему не было так страшно, как сегодня, 25 октября 1999 года, когда он просто лежал в своей постели, уставившись в потолок.
Стефан не спал почти всю ночь. Иногда он забывался, но тут же вновь приходил в себя – как только он закрывал глаза, его преследовал один и тот же кошмар. Наконец, совершенно обессиленный, он встал и уселся перед телевизором, настроив его на канал с порнофильмами. Через несколько минут он почувствовал отвращение, выключил телевизор и снова лег.
В семь часов он встал окончательно. За ночь он разработал план, вернее, некий магический ритуал. Он не пойдет прямо в больницу. Надо рассчитать время так, чтобы не просто пройти самой длинной дорогой, но и успеть дважды обойти вокруг больничного здания. И все время он будет искать знак, примету: заключение будет положительным. Чтобы окончательно собраться с силами, он выпьет чашку кофе в больничном кафе и заставит себя внимательно прочитать местную газету.
Он надел лучший костюм, чего, вообще говоря, делать не собирался. Обычно, когда он не надевал полицейскую форму или иную служебную одежду, то натягивал джинсы и свитер. Но сейчас почему-то почувствовал, что обязан надеть костюм. Завязывая галстук, он всматривался в свою физиономию в зеркале в ванной. Было заметно, что он уже несколько дней толком не спал и не ел. Щеки запали. К тому же ему следовало постричься. Он не любил, когда волосы торчали из-за ушей.
Ему вообще не нравилась физиономия в зеркале. Это было странно. Он был тщеславен и часто смотрелся в зеркало. Обычно он оставался доволен результатом осмотра. Собственное отражение приводило его в хорошее расположение духа. Но в это утро все было по-иному.
Одевшись, он выпил чашку кофе. Достал из холодильника хлеб и ветчину, но кусок в горло не лез.
У врача надо быть без четверти девять. Сейчас 7.37. У него, таким образом, остается час и восемь минут на осуществление задуманного плана.
Моросил дождь.
Стефан Линдман жил в самом центре Буроса, на Аллегатан. Три года назад он снимал квартиру в Шёмаркене, за чертой города. Но вдруг подвернулась эта трехкомнатная квартира, и он, не задумываясь, подписал контракт. Напротив находилась гостиница «Ткач». Отсюда было рукой подать до здания полиции. Даже до стадиона он легко добирался пешком, когда «Эльфсборг» играл на своем поле. Футбол интересовал его больше всего, кроме, конечно, работы. Иногда он представлял себе, что играет в профессиональном итальянском клубе, а не работает в буросской полиции. Он немного стыдился этих фантазий, но избавиться от них не мог.
Он поднялся по лестнице на Стенйердсгатан и пошел в сторону театра и гимназии. Мимо проехала полицейская машина – кто в ней сидел, он не заметил. Он вдруг снова почувствовал страх. Как будто его уже нет, он уже умер. Он плотнее завернулся в куртку. Собственно говоря, непонятно, почему он должен ожидать плохого ответа. Он прибавил шагу. Мысли не давали ему покоя. Холодные капли дождя падали на лицо, как напоминание о жизни – уходящей от него жизни.
Ему было тридцать семь лет. Все время после окончания полицейской школы он работал в Буросе. Сюда он и хотел попасть. Он родился в городишке Чинна, отец торговал подержанными машинами, а мать работала в пекарне. Стефан был самым младшим из трех детей, неожиданным и поздним. Сестры были на семь и на девять лет старше его.
Детство он всегда вспоминал как невыносимо пресный и скучный период времени. Быт был спокойным и размеренным. Ни отец, ни мать не любили путешествий. Самые дальние поездки – Бурос или Варберг. Даже Гётеборг казался слишком большим, далеким и пугающим. Сестры взбунтовались против такой жизни и покинули дом довольно рано, одна уехала в Стокгольм, другая – в Хельсинки. Родители восприняли их отъезд очень болезненно, и Стефан осознал, что должен остаться в Чинне или, по крайней мере, вернуться туда после того, как решит, чем ему заниматься. Подростком он был очень беспокойным и нервным и не знал, куда себя деть.
