В какой-то момент пути Носорога и Вики пересеклись, он запихнул в утробу новой знакомой двух младенцев — отцом которых должен был стать Рэй!— и теперь, заведя очередную семью, явно рассчитывал снискать восторженное почтение местных жителей.
— Хватит!— приказал себе Рэй.
Возглас прозвучал неожиданно громко, но откликнуться было некому. На высоте пяти тысяч футов отсутствовало даже эхо.
Рэй надеялся, что мозг брата не одурманен алкоголем или наркотиками,— хотя подобные надежды часто оборачивались разочарованием. После двадцати лет, в течение которых Форрест долгие недели проводил в различных клиниках, было весьма сомнительно, чтобы он избавился наконец от своих пристрастий. Сейчас Форрест почти наверняка на мели, это вполне соответствовало богемному образу жизни. А если брат на мели, то активно занят поиском денег и уже до цента просчитал причитающуюся ему долю наследства.
Доллары, что оставались у отца после щедрых жертвований, уходили на безуспешные попытки избавить Форреста от его пагубных привычек. Такие попытки на протяжении многих лет предпринимались столько раз, что судья, с присущей лишь ему одному категоричностью, фактически отказался от общения с младшим сыном. Убежденный в собственной правоте, он расторгал браки, лишал родительских прав, отправлял на принудительное лечение, а то и просто за решетку, недрогнувшей рукой подписывая строгий вердикт. В самом начале карьеры источником своих полномочий судья полагал законодательство штата Миссисипи, однако по прошествии пяти или семи лет единственным для него авторитетом стал Господь Бог.
Если кто-нибудь из отцов мог отречься от собственного сына, то в Соединенных Штатах таким человеком был именно бывший председатель окружного суда и советник юстиции Ройбен В. Этли.
Форрест привык делать вид, что изгнание ничуть его не тревожит. Считая себя личностью абсолютно свободной, он со спокойным удовлетворением не показывался на пороге отчего дома уже девять лет. Как-то он навестил судью, лежавшего с инфарктом в палате кардиологического центра, причем, поразительно, явился туда трезвым. «Пятьдесят второй день, братец»,— с гордостью шепнул он Рэю, когда оба шагали по пустынному коридору. В очередной раз выходя из клиники, Форрест неизбежно исполнялся стремлением побить предыдущий рекорд.
Если судья включил-таки непутевого отпрыска в число своих наследников, то подобное решение изумит Форреста. Младший сын понимал, что в лучшем случае может рассчитывать лишь на какие-то крохи.
Над прихотливым изломом ущелья Нью-Ривер, Западная Виргиния, Рэй совершил пологий разворот и лег на обратный курс. Хотя полеты и обходились дешевле, нежели услуги психоаналитика, они тоже стоили денег. Ничего, пусть только купленный неделю назад лотерейный билет принесет удачу, тогда можно будет приобрести «бонанзу» и летать, где душе угодно. Через пару лет университет должен предоставить Рэю годичный отпуск для научной работы: нужно же когда-то закончить фундаментальный восьмисотстраничный труд по промышленным монополиям! Вот тогда-то он сядет за штурвал «бонанзы» и растворится в небесах.
В двенадцати милях от аэропорта Рэй связался с башней и получил разрешение заходить на посадку. Слабый встречный ветер не сулил никаких неожиданностей. Когда до начала посадочной полосы оставалось менее полутора тысяч футов, в наушниках раздался голос еще одного пилота:
— «Челленджер», бортовой номер два-четыре-четыре-дельта-майк, нахожусь в пятнадцати милях к северу.
— Будьте внимательны, «челленджер», перед вами снижается «сессна»,— ответил диспетчер.
Выбросив из головы мысли о неприятном соседстве, Рэй сосредоточил внимание на рычагах управления. Колеса шасси мягко коснулись бетона, и вскоре «сессна» уже выруливала с полосы к месту своей стоянки.
«Челленджер» представлял собой небольшой реактивный самолет канадского производства. Он мог без промежуточных посадок долететь от Нью-Йорка до Парижа. В воздухе над Атлантикой стюард предлагал пассажирам неплохой выбор горячих блюд и изысканных напитков. За новую машину покупатель платил что-то около двадцати пяти миллионов долларов. Точная цена зависела от прихотей конкретного заказчика.
Владельцем бортового номера два-четырс-четыре-дельта-майк являлся Носорог, выкупивший «челленджер» за гроши у какой-то разорившейся благодаря его стараниям компании. Провожая взглядом изящный силуэт самолета, который уже скользнул с небес к полосе, Рэй пожелал, чтобы машина врезалась в землю. Разумеется, этого не произошло, и «челленджер» благополучно порулил в сторону частного ангара.
За миновавшее после развода время Рэй всего пару раз видел бывшую жену и сейчас не испытывал ни малейшего желания наблюдать за тем, как Вики спускается по трапу. А может, ее нет на борту? Может, Родовски вернулся из очередного, совершенного в одиночку, опустошительного набега на бывших конкурентов?
Рэй отключил подачу топлива и, глядя на приближающуюся машину, начал медленно сползать по спинке кресла.
Когда футах в ста от него «челленджер» остановился, из ворот аэропорта с включенными фарами к ангару на скорости рванул сияющий черным лаком джип с тонированными стеклами. Впечатление было такое, будто в захолустный Шарлотсвилл прибыл член королевской семьи. Из автомобиля выпрыгнули двое одетых в оливкового цвета рубашки и такие же шорты молодых людей. Дверца самолета распахнулась, к земле опустилась лестница трапа. Чуть приподняв голову, Рэй увидел, как на нее ступил пилот с двумя объемистыми сумками в руках.
Следом появились в сопровождении Вики фигурки близнецов. Мальчикам, Симмонсу и Рипли, шел третий год. Кто, интересно, выбрал для них эти напрочь лишенные каких-либо признаков пола имена, подумал Рэй,— бездумная мать или же сам Носорог, успевший наплодить уже девятерых и, по-видимому, безразличный к тому, как назвать пару новых сыновей? О рождении мальчиков Рэй узнал из колонки местной газеты, где сообщались городские новости. На свет Симмонс и Рипли появились в госпитале имени Марты Джефферсон спустя двадцать четыре дня после того, как развод супругов Этли вступил в законную силу, или, пользуясь другой точкой отсчета, на двадцать третий день совместной жизни молодоженов Вики и Лью. Для Родовски этот брак был четвертым.
Крепко держа сыновей за руки, Вики осторожно спускалась по ступенькам трапа. Принадлежавшие мужу пятьсот миллионов долларов выгодно оттеняли ее красоту: сшитые на заказ джинсы на длинных ногах — ногах, которые стали значительно стройнее, если сравнить с временами, когда их обладательница еще не располагала собственным реактивным самолетом. Лечебное голодание способно творить чудеса. Мало кого из мужчин внешность Вики оставила бы сейчас равнодушным: аристократически тонкие лодыжки, плоский животик, небольшие, задорно приподнятые ягодицы, гладкие упругие щеки. Глаз ее Рэй видеть не мог — они были скрыты под тенью широкополой шляпы, творением парижского — или голливудского?— кутюрье.
Носорог же диетой себя не утруждал. Возвышаясь в дверном проеме, он нетерпеливо покусывал нижнюю губу, ожидая, когда самка с пометом ступит на землю. Газетных репортеров Родовски уверял, будто трижды в неделю пробегает марафонскую дистанцию, однако лишь немногие наивно принимали его слова на веру. Приземистый, коренастый Лью прежде всего заявлял о себе громадным животом. Значительная часть его шевелюры исчезла, а прожитые годы сделали пепельно-серой оставшуюся. Вики же на сорок втором году жизни вполне могла сойти за тридцатилетнюю. Носорогу исполнилось шестьдесят четыре, а большинство окружающих давали ему семьдесят. Это приносило Рэю хоть какое-то утешение.
Супруги забрались в джип. Пилот вместе с напарником и двумя водителями укладывали в просторный багажник саквояжи, сумки, бесчисленные фирменные пакеты с именами Сакса и Бергдорфа[8]. Завершение короткой прогулки по Манхэттену, всего-то сорок пять минут лёта для «челленджера».
Джип почти бесшумно взял с места. Спектакль был окончен. Рэй с наслаждением выпрямился. Не души его ярость, он бы еще долго сидел в кабине «сессны», предаваясь воспоминаниям.
Ничто в семейной жизни не предвещало краха. Не было ни сцен, ни выяснения отношений. Вики просто подвернулась сулившая хорошую прибыль сделка.
Только открыв дверцу, Рэй осознал, что воротник куртки насквозь пропитался потом. Тыльной стороной ладони вытер лоб, спрыгнул на землю.
Впервые за три года он пожалел, что приехал в аэропорт.
Здание юридического факультета соседствовало с факультетом экономики бизнеса. Оба находились на северной оконечности кампуса, широко раскинувшегося к востоку от городка ученых, который был заложен еще Томасом Джефферсоном[9].
В университете, где воля и архитектурные вкусы его основателя были окружены безмерным почтением, это здание считалось образчиком безликого зодчества начала 70-х: невысокий параллелепипед из красного кирпича, методично расчлененный вертикальными плоскостями зеленоватого стекла. Правда, благодаря многочисленным спонсорам, что оплатили труд ландшафтных дизайнеров, композиция в целом смотрелась довольно неплохо. Юридический факультет входил в десятку сильнейших в стране, и это являлось предметом законной гордости как преподавателей, так и студентов. Лишь немногие члены «Лиги плюща»[10] выглядели в глазах обывателя более престижными, среди же государственных школ равных ему просто не существовало. На восемьдесят мест первокурсников ежегодно претендовали около тысячи абитуриентов.
