Шашлыка.
Милиционер осторожно приблизился к хвостовому вагону. Теперь, даже выглянув в окно, увидеть его стало не так просто – вышел из сектора обзора.
Он выглянул. Между вагонами и стеной на вытоптанном пятачке разместился мангал с десятком шампуров. Еще столько же ожидали своей участи в ведре с разбавленным уксусом. У мангала суетился маленький человечек неопределенного возраста и на кривых ногах.
Поверх формы железнодорожника, по-домашнему заменяя фирменный фартук, повязана чистая тряпица, из обувки – тапочки.
«Крепко обосновались», – подумал Хоменко. Он бы еще что-нибудь подумал, но тут сбоку над головой открылась верхняя, секция окна, музыка разом стала слышней, и сквозь шум послышались возбужденные голоса. Слов лейтенант не разобрал. Ясно одно – ругались. Потом, сверкнув на солнце, в камни насыпи брызнула бутылка. Следом еще что-то. Как выяснилось потом – пепельница.
– Да вырубите вы эту чертову шарманку! – перекрывая все остальное, заорал внутри мужик.
Музыка стихла. Хоменко слушал и ждал.
«Вниманию отъезжающих на благословенный юг, до отправления поезда номер шестьдесят семь Москва – Симферополь осталось пять минут. Целуйте провожающих, занимайте места. Провожающие, целуйте отъезжающих и бегом из вагонов. Не забудьте отдать билеты отъезжающим. Всего доброго, счастливого пути, сильно не переусердствуйте с загаром».
Поезд отправился, оставив, впрочем, на вокзале одного из своих пассажиров.
И этот пассажир пока что тоже спал.
Первыми пришли работники «холодного цеха». Эти готовили закуски. Публика на вокзале хоть и не такая привередливая, как, скажем, в «Астории», но что подешевле любит. Опять же в салаты можно недоложить – экономия. Кто подсчитает, двадцать пять граммов горошка или десять, так в оливье, к примеру, можно вареной картошки поболе. И общий вес соблюден, и баночку горошка домой.
Ну да это знакомо всем и неинтересно. В ресторане, особенно привокзальном, интересны прежде всего люди. Как обслуживающие клиентов, так и сами клиенты.
Последние интересны особенно. Они отъезжающие и провожающие.
Проводы, проводы, проводы… Грустное зрелище. Грустно смотреть на влюбленную пару, которая вот уже два часа сидит, держа друг друга за руки, и вздыхает. Но про влюбленных уже все сказал Шекспир.
А вот лохматый человек, уткнувшийся лицом в сложенные руки и нервно вздрагивающий плечами. Кто он? Откуда приехал? Куда уезжает? Зачем вообще здесь в столь ранний час?..
Ах, вокзал. Это обрыв. В натуральном смысле – обрыв, с которого можно взлететь на дельтаплане, увидеть всю землю и даже поверить, что доберешься до горизонта. А можно сорваться с обрыва в пропасть и уже никогда не подняться. И вот ты стоишь на краю – полетишь или упадешь…
Тяжек похмельный сон.
Судя по изрядно помятому костюму, лохматый путешествует не первый день, по относительно чистым ботинкам (ночью шел дождь) – на улице не был, ну а пустой графин и подсохшая котлета на столе говорят сами за себя.
Татарочка Алика, как всегда взлохмаченная, как всегда невыспавшаяся, как всегда опаздывающая, влетела в бытовку официанток и сразу бросилась к своему шкафчику.
– Видала? – спросила ее подруга.
– Что? – лихорадочно переодеваясь, чтобы опоздания не заметил мэтр, спросила Алика.
– Крестник-то твой так и сидит. Третий день пошел. А все говорят – нефтяники мало заколачивают. Иди устраивай побудку.
Алика приоткрыла дверь и увидела влюбленных, а чуть левее спящего мужчину.
Хихикнула.
– Такого мужика да в хорошие руки… – мечтательно затянула ежедневную песню подруга.
Имела она избыточный вес и по этой причине нравилась мужчинам определенной категории, по преимуществу восточным, но страшно боялась их из-за прочно укоренившихся в мозгу представлений о бесправном положении азиатских женщин. И хотя предложения поступали, замуж не шла, а оттого страдала и завидовала татарке, считая, что той зацепить и привязать мужика – раз плюнуть. Невдомек было, что Алика страдала не меньше, так как зацепить для нее действительно раз плюнуть, а вот удержать – проблема. Сомы, судаки и окуни срывались с крючка, сожрав наживку, а на пескарей она не забрасывала.
Алика разгладила платье на плоском и твердом, как стиральная доска, животе, несколько раз глубоко вздохнула и, выйдя в зал, проигнорировала призывный жест Ромео, направилась прямиком к спящему.
– Ну, милый, подъем, труба зовет, – потрепала она спящего по голове.
Мужчина поднял глаза, и прошла еще целая минута, прежде чем в них появилось осмысленное выражение.
– Дядя Миша! – позвала Алика швейцара.
Дядя Миша нарисовался тут же.
– Проводи человека помыться.
– Простите, сегодня – еще вчера или уже завтра? – с трудом соображая, где находится, спросил мужчина.
– Сегодня пятница. Вы зашли сюда в среду. Третий день, любезный, – просветил дядя Миша.
Мужчина похлопал себя по карманам, взглянул под ноги.
– А где мой багаж? – с ужасом обратился он к работникам ресторана. – Там же кедровые орехи…
– Успокойся, любезный. Ты еще в среду сдал его в камеру. Вот квитанция.
Дядя Миша извлек из своего и сунул в нагрудный карман мужчине листок багажной квитанции.
– И билет я тебе перекомпостировал. Поезд в восемнадцать двадцать пять.
Мужчина посмотрел на руку, но часов не нашел.
– Уй-и-и… В восемнадцать?..
Его проводили в служебный коридорчик, где сразу за кассовыми аппаратами в стену был вделан умывальник. Он посмотрел на себя в зеркало и пришел к неутешительному выводу – дерьмо…
– Вот так вот, блин, как в Бресте: загонят в угол, а потом хотят, чтоб сдался. Накось, выкуси, еще повоюем.
Он вернулся в зал, где Алика уже перестилала ему скатерть.
– Слышь, сестренка, пивка холодненького, ну и соответственно…
– Что «соответственно»? «Ахтамар», «KB», «Камю»? Из закусок…
– Не-не-не… От закуски только голова болит, да и не возьмет тогда, – убежденно отказался мужчина.
– То-то в среду взяло.
– В среду взяло. Взяло, потому что водка не правильная была.
Давай-давай-давай, быстренько-быстренько-быстренько… И себе на шоколадку…
«Всех уборщиков просят собраться возле центрального входа. Матвеевна, ты меня слышишь? Бросай швабру, иди на летучку».
К приходу начальника вокзала все должно быть вылизано и вычищено, хотя Матвеевна и без летучек знала, как махать шваброй, она по советской привычке боялась и уважала собрания. Она действительно оставила швабру и потянулась к центральному входу.
Начальник должен был явиться вот-вот.
Двор оживился. Это вывели на прогулку своих питомцев собачники. Собачников Чернов не любил. Так уж вышло, что ни в детстве, ни в юности в доме у них не было животных. Отец, профессиональный военный – приходилось много переезжать, – доходчиво объяснил, как трудно животному привыкать на новом месте. Чепуха, конечно. Просто взрослым не нужна была лишняя морока. И жили не особо дружно.
Мать говорила, что в доме и одного кобеля хватает. Маленький Чернов долго не мог уразуметь, кого она имеет в виду.
Мимо завтракающих «бомжей» прошли две дамы с пупсами. Перекинулись парой фраз. Чернов насторожился. Отсюда разговора слышно не было. А всего-то…
– Вот, Ань, кабы наши мужики с утра кефиром пробавлялись, цены бы им не было, – сказала одна собачница другой.
К тому времени пиво уже было выпито и на лавке стоял пакет кисломолочного продукта. Знали бы бабоньки, сколько мог взять на борт Вовчик, сколько заливал за воротник его напарник… Их мужьям и не снилось. Иногда это было вызвано служебной необходимостью, но чаще желанием оторваться, забыть и наплевать.
Потом пошли рабочие и служащие. Чернов не уставал удивляться сему факту.
Оказывается, в нашей многострадальной стране еще кто-то работает. Свою работу он имел как нечто само собой разумеющееся. Специалисты его профиля будут нужны всегда и любому правительству. И демократам, и либералам, диктаторам и самозванцам.
К одиннадцати поток рабочих и служащих иссяк. Теперь главное внимание сосредоточилось на арке. Входящие – вот кто сейчас больше всего интересовал Чернова. Конечно, соблазнительно было накрыть квартиру несколько часов назад, под утро. Так обычно и делается. Аресты, например, практикуются именно в это время, и лучше всего в понедельник. Но нынче с населением творится что-то несуразное. Пьянки устраиваются не только в выходные, но в любой понравившийся день. И Чернов не хотел ошибаться. Хотел, чтобы в квартире находилось не два-три человека, а вся или почти вся головка группы, иначе, пока вытрясешь другие адреса, остальные могут уйти.
В течение следующих двух часов он отметил в своем блокноте странное явление. Прошли через арку и скрылись в «его» подъезде не менее десятка молодых людей вполне славянской внешности. И не какой-нибудь разношерстный сброд сутулых очкариков и прыщавых недоносков. Нет. Гренадеры. Как на подбор. Хоть сейчас в гвардию.
