Поэтому теперь — молчание.
Поэтому — тишина.
Тишина, с которой Хадсон явно не дружил…
— Вот тебе и раз! — фыркнул Грейтхауз. — Это твоя возможность отвлечься и вдобавок к тому выполнить небольшое задание — пусть и не первостепенной важности. Я бы и сам взялся за него, будь моя дама более понимающей особой, а я — неплохим танцором и юным, как ты сейчас. Отличная работенка, на мой взгляд, а ты отбрыкиваешься от нее, как если бы я предложил тебе пудинг из лошадиного дерьма! Брось, Мэтью, в твоем графике пока не значится ничего жизненно важного, так что перестань строить из себя не Бог весть кого, поезжай в Чарльз-Таун и встряхнись, как следует! Сумеешь, наконец, выкинуть из головы этот клятый Остров Маятник, а плюс к тому заработать неплохие деньги на благо конторы. А всего-то и требуется, что сопроводить дочку одного богатея на… — он вновь сверился с письмом. — Бал Дамоклова Меча, — в уголках его рта показалась усмешка. — Хм, богатая фантазия у каролинцев, надо сказать. И, похоже, денег у них куры не клюют, иначе бы этот мистер Сэджеворт Присскитт нашел бы для своей дочурки кого-нибудь из местных сопровождающих. Но он предпочел обратиться к нам. Как думаешь, почему? — Хадсон вновь взглянул на Мэтью, на этот раз более многозначительно. — Неужели тебе не хочется узнать ответ?
— Мне хочется провести лето по-своему. У меня заготовлено несколько книг, которые не терпится прочесть… — говоря по правде, Мэтью действительно было интересно, что же такого таится за этим письмом. Однако после навязанного ему морского путешествия к Бермудам от одной мысли о любых новых поездках ему становилось не по себе. Его не оставляли воспоминания о том, как они с Берри работали на «Ночной летунье», и в собственных ночных полетах Мэтью все еще слышал призрачный колокольный звон корабля, гул и гудение ветра в трюме и скрип палубы судна. Временами ему казалось, что и его небольшая резиденция близ дома печатника раскачивается из стороны в сторону на волнах несуществующего моря.
— Я думаю, вся разгадка, — предположил Мэтью. — В том, что Пандора Присскитт настолько некрасива, что просто никто из местных не решается показаться с нею на публике. И я не тот, кто должен это равновесие нарушать, — он вернулся за свой стол, проигнорировав осуждающее фырканье своего товарища. Что поделать, если ничего дельного Грейтхауз предложить не мог? Три письма… два из них — просьбы выделить курьера для доставки важных документов из Нью-Йорка в пару соседних городов, а другое — официальное письмо от фермера из Олбани с просьбой найти вора, укравшего огородное пугало. Ни одно из этих дел не могло возродить в Мэтью интерес к работе, не могло пробудить в нем чувство справедливости и уж точно не могло зажечь его желанием пуститься в новое путешествие. И все же… его натура требовала активности, истово желала вновь направить свой ум на решение проблем. Да и к тому же, сейчас не помешает некоторое время провести вдали от своего небольшого жилища, принадлежащего, по сути, вездесущему печатнику Нью-Йорка Мармадьюку Григсби, а следовательно, располагавшегося в паре шагов от двери Берри, делившей дом со своим дедом. Сейчас находиться от нее так близко и при этом так недосягаемо далеко было невыносимо.
К слову, о расстоянии: недавно обнародовалась небольшая приятная новость. Главный констебль Гарднер Лиллехорн объявил, что в конце месяца вместе со своей сварливой женой Принцессой покидает Нью-Йорк и уезжает в Лондон, чтобы занять пост помощника главного констебля в этом кишащем людьми английском городе. Удивительным в этом деле было то, что и краснолицый пухлощекий хулиган Диппен Нэк собирался отправиться с Лиллехорном в качестве уже его помощника.
Мэтью перетасовал какие-то бумаги на своем столе, пока Хадсон возился с ответом на письмо женщины из Ханингтона с просьбой найти пропавшего коня, которого кто-то похитил из ее конюшни посреди ночи. Возможно, рассеянно подумал молодой человек, он был похищен тем самым пугалом из Олбани.
В памяти вновь воскрес тот день, когда Зед покинул Нью-Йорк на борту судна капитана Фалько. И острее бритвы резали воспоминания о том, как после отхода «Ночной Летуньи» из гавани Берри покинула порт рука об руку с Эштоном Мак-Кеггерсом, которого судьба миловала от того, чтобы поскользнуться, наступить в лошадиное дерьмо, подвернуть ногу… или от чего угодно другого, что Берри приписывала своему мифическому невезению. А ведь на этот раз Мэтью не оказался бы на это посмотреть. Самого его, к слову сказать, это проклятье обошло стороной, и он понятия не имел, почему.
— Ты сейчас явно не здесь, — констатировал Хадсон, оторвавшись от письма и сдвинув брови. Отчего-то он помрачнел, как грозовая туча. — Но ты и не там. Тогда где же ты?
Мэтью чуть помедлил с ответом.
— Не там и не здесь, надо полагать.
— Вот именно. Что лишний раз подтверждает, что ты потерян, и тебе нужно найти новый пункт назначения. Лично мне кажется, что ты не прочь был бы… — его прервал звук открывшейся и тут же закрывшейся двери перед узкой лестницей. Уже через несколько мгновений открылась дверь в кабинет, и на пороге показалась хозяйка агентства «Герральд», мадам Кэтрин собственной персоной.
— Доброе утро, джентльмены, — поздоровалась она, уверенным привычным движением чуть приподняв тонкий подбородок. На ней было небесно-голубое платье почти такого же оттенка, как ее глаза, цепким взглядом окинувшие помещение и двух его обитателей. В руках, на которых красовались изящные белые перчатки, она держала глиняную вазу с желтыми цветами. Хотя ей было уже около пятидесяти лет, Кэтрин Герральд все еще была красива, обладала ладной фигурой и идеальной осанкой, держалась подчеркнуто холодно и элегантно. На голове у нее была небольшая бледно-синяя шляпка, чуть наклоненная набок, с красным кантом, но, несмотря на головной убор, седина, тронувшая ее темные волосы, бросалась в глаза. Что-то в ее образе незримо выдавало то, что эта женщина пережила страшное горе — ее муж, основавший агентство «Герральд», был зверски убит приспешниками таинственного Профессора Фэлла — и свое вдовство Кэтрин несла как тяжкий крест до сих пор.
— Доброе утро, мадам, — отозвался Хадсон, отодвинув свой стул и поднявшись с места одновременно с Мэтью. Грейтхауз — широкоплечий грузный мужчина, напоминавший, как говаривали некоторые, грозного самоуверенного быка, отличался высоким ростом — шесть футов и три дюйма. На модные веяния ему было плевать: он носил простую белую рубашку с небрежно закатанными рукавами, коричневые брюки и белые чулки. Его густые серые со стальным отливом волосы были зачесаны назад и схвачены черной лентой. Ему было сорок восемь лет, и в свои годы он все еще обладал мужественной, можно сказать, скалистой красотой, от которой ускоряли свой бег сердца̀ множества женщин еще до вдовы Донован. Его тело было отмечено множеством шрамов, напоминавших о многочисленных встречах с людьми, вооруженными мечами, кинжалами и ружьями, однако все эти отметины скрывались под одеждой, а тот единственный шрам, что всегда был на виду — кривой рубец, пересекающий левую бровь — на деле свидетельствовал лишь о предательски нашедшей свою цель разбитой чашке, брошенной его третьей женой в порыве гнева.
Будучи наслышанным о приключениях Грейтхауза, Мэтью нередко задавался вопросом, как этому человеку так долго удавалось оставаться в живых. Однако одно злоключение Великого все же едва не стоило ему жизни — то была встреча с убийцей Тиранусом Слотером, и в том, как сложилась эта ситуация, Мэтью до сих пор обвинял себя. После той встречи с чудовищным убийцей Хадсону некоторое время приходилось передвигаться лишь при помощи трости — сильно давали о себе знать тяжело заживающие раны на спине, в которую нож Слотера глубоко погрузился четырежды. К счастью, теплые летние деньки положительно сказались на его выздоровлении, трость для передвижения Хадсону более не требовалась, и он все увереннее и ловчее поднимался по ступенькам вверх в доме номер семь на Стоун-Стрит.
— Я только что проводила леди Каттер, — буднично произнесла мадам Герральд, бросив беглый взгляд на Мэтью. — И принесла кое-что, чтобы скрасить ваш день. — Она подошла к небольшому очагу, сложенному из грубых серых и коричневых камней, коим не пользовались уже пару недель, и склонилась, чтобы поместить глиняную вазу с цветами внутрь.
— Вот! — объявила она. — Будет неплохим украшением поверх этого хладного пепла, не правда ли?
— Соглашусь, — кивнул Хадсон. — К слову сказать, я как раз собирался предложить Мэтью заняться чисткой очага: похоже, он сейчас совершенно свободен, — Грейтхауз одарил Мэтью скользкой ехидной улыбкой, за которую молодому человеку резко захотелось повыдергивать каждый волосок из холеной бороды этого человека и сделать из них щетку для лошадей.
