Ознакомительная версия.
В его устах худшего оскорбления не было. Убежденный левак старой школы, он ненавидел консенсуальных социалистов, экологов, антиглобалистов – причем из самых благородных соображений. С его точки зрения, эти святоши воплощали абсолютное зло: буржуа, которые приняли собственную антикультуру, поглотили собственного врага – революцию. Однажды он сравнил этих чистюль с крысами, которые выжили, приняв яд, призванный их уничтожить, и теперь образуют расу, к этому яду невосприимчивую. И он не шутил.
Он поднялся, подошел к окну и встал, заложив руки за спину, на манер Командора:
– Я хочу, чтобы ты с ней поговорил.
– Я с ней уже говорил. Чем больше стараешься ее урезонить, тем сильнее она упрямится. Хотя бы ради того, чтобы сделать нам назло.
– Тогда устрой так, чтобы вокруг нее образовалась пустота. Надави на ее клиентов. Я дам тебе список.
– Ты что говоришь? Я не стану угрожать этим…
Немного успокоившись, отец вернулся к письменному столу:
– Их не так много. Гаэль работает от случая к случаю. Как в театре: не в основной труппе, а на договоре… Если никто не будет ее вызывать, она уймется.
– Или найдет новых.
– Тогда она настоящая шлюха, и ничего тут не поделаешь.
Эрван встал на защиту сестры, хотя испытывал такое же негодование, что и отец. Избалованный ребенок, который решил изгваздаться в луже. Он тоже поднялся:
– Так чем мне заняться: запугивать продюсеров или собирать кусочки бойца?
– Бретань – это срочно. Остальное – когда вернешься.
Эрван вышел из кабинета, не добавив ни слова, испытывая непривычную нежность к старому зверю. К человеку, который, несмотря на жестокость по отношению к жене и прошлое убийцы, питал безоговорочную любовь к своим детям.
– Чего он от тебя хотел?
Эрван вздрогнул: в темном коридоре стояла мать.
– Чего он от тебя хотел? – повторила она тихим голосом, с растерянностью в глазах.
Она так и не сняла кухонный фартук.
– Ничего, – рассеянно откликнулся Эрван. – Это по работе.
– Можешь проводить малышей к матери?
– А Лоик?
– Он заснул на диване.
Воскресенья шли своим чередом, не отличаясь друг от друга.
– София дома?
– Позвони ей. Она будет рада с тобой повидаться.
У входной двери стояли уже готовые Мила и Лоренцо, с рюкзачками за спиной – непременный груз для детей разведенных родителей. Мэгги открыла дверь. Ее рукав задрался, обнажив предплечье, все в фиолетовых синяках.
– Это что?
– Ничего. Я упала.
Краткий порыв расположения к отцу превратился во всплеск ненависти. Чувство знакомое, удобное, домашнее. Эрван даже не испытал удивления при мысли, что Старик в свои семьдесят лет продолжает бить жену. Его вывод был куда проще: он отметил про себя, что с возрастом синяки у матери проявляются более явно. Кровоподтеки приобретали бордовый оттенок и были теперь похожи на родимые пятна.
Он переступил через порог, весело бросив племянникам:
– Кто первый до лифта?
Оба малыша рванулись вперед, забыв поцеловать бабушку.
Эрван хотел было их окликнуть, но Мэгги остановила его:
– Не надо. Это не важно.
– До следующего воскресенья.
Дети приплясывали перед кабиной. Эрван улыбнулся им и погрузился в свои мысли. Он не мог вспомнить никакой беззаботности во времена собственного детства. Он всегда жил в страхе, тревоге и ужасе в ожидании того, что родители в любой момент вцепятся друг другу в морду.
К моменту, когда дверцы лифта раскрылись, он пересмотрел свое суждение, вынесенное во время обеда: ни Лоик, ни Гаэль не вышли сухими из воды. Наркотики брата, сексуальные закидоны сестры были всего лишь реакцией на изначальный травматизм.
В мыслях пронеслось воспоминание: четырехлетняя девочка и мальчик одиннадцати лет жмутся к старшему брату, а тот обнимает их, спрятавшись под кухонным столом, пока родители дерутся. Эрван до сих пор памятью тела ощущал холод кухонной плитки и как дрожали стены под ударами Левого Паскуа.
Он вошел в кабину, испытывая почти успокоительное ощущение: он не один, Лоик и Гаэль в страхе и растерянности по-прежнему прижимаются к нему под кухонным столом.
Выходя от родителей, Гаэль обычно блевала.
Она заскочила в кафе, где туалет не слишком омерзителен, на углу улиц Монсо и Лисбон и сделала что нужно. Подростком она перепробовала все возможные техники блевания, от соленой воды до зубной щетки, запихнутой в глубину горла. Сегодня ее рвало по первому требованию. Достаточно было подумать о чудовищной материнской стряпне, и готово дело.
На улице ей стало лучше. Сентябрь выплачивал неустойку. После хмурого лета и ранней осени несколько солнечных дней были совсем не лишними. Она спустилась по авеню Мессины, наслаждаясь видом. Тени древесных крон дрожали на асфальте. Острые лучики света пробивались сквозь листву. Эта авеню была квинтэссенцией османовского Парижа. Балконы, атланты и кариатиды на каждом этаже нависали над раскидистыми платанами. Гаэль чувствовала себя королевой в аллеях Версаля.
Пройдя по улице Миромениль, она свернула налево, на улицу Пантьевр, и добралась до своего дома. Вокруг было пустынно. Несмотря на яркое солнце, в этих узких улочках ощущалось что-то мрачное. Она долго колебалась, прежде чем выбрать студию, расположенную в нескольких метрах от площади Бово – берлоги чудовища. В конце концов она решила проигнорировать этот факт. Победить врага – значит больше о нем не думать.
Наклонные мансардные стены, небольшие окошки, паркет из широких плашек, по которым так приятно ступать босыми ногами, – она не стала ничего обставлять, потому что хотела, чтобы это пространство было похоже на ее собственное существование: чистую страницу, которую предстоит заполнить. Единственное, чем она дорожила, была ее библиотека. Яркие обложки изданий «Пресс Юниверситер», университетских серий, коричнево-зеленые с позолотой издания «Плеяды», сигарный оттенок очерков Фрейда… Ниже – подборка биографий с яркими пестрыми корешками, по образу и подобию ее собственных увлечений. Гаэль знала все о Ницше и Витгенштейне, но зачитывалась также биографиями Шакиры, Милен Фармер, Аннет Вадим… Она чувствовала себя одновременно революционеркой и женщиной-вещью, интеллектуалкой и простушкой. Пока еще сама не разобралась.
Японский жареный чай. Маска из глины на лицо. Письменный стол. После воскресного обеда и экспресс-блевания третьим ритуальным действием было наведение порядка в своем профессиональном мирке. Обновление страничек в соцсетях, чтение полученных мейлов, редактирование твитов… Для актрисы очень важно регулярно поддерживать контакт со своими фанами – даже если они не толпятся у дверей. Она отправила СМС своему агенту, чтобы предупредить, что зайдет завтра после полудня: вот уже несколько недель та не могла добыть для нее ни одного кастинга.
Потом перебрала свой боевой арсенал: резюме, фотографии, публикации в прессе… Она обожала работать за столом, как какой-нибудь мастер-ремесленник. Вылизывала резюме, ретушировала фотографии, копировала отчеты о показах, писала режиссерам… Вся ее карьера сводилась к нескольким строчкам. Однажды она вела передачи о покере на Нете, сыграла несколько ролей второго плана в телефильмах. А еще один раз сыграла тупую блондинку в полнометражной ленте, но ее сцену вырезали.
Получалось немного. Особенно если учесть, скольких усилий это стоило – сотни кастингов, ужинов, ночей, проведенных в клубах с так называемыми заметными продюсерами. В конечном счете она была далека от того, чтобы зарабатывать себе на жизнь. И еще дальше от грааля актеров: пятисот семи ежегодных рабочих часов – суммы, которая позволяет рассчитывать на пособие по безработице. Поэтому она сводила концы с концами другим способом.
Когда ее подначивали на эту тему, она отбивалась: «Феминизм – это хорошо для лесбиянок и мещанок. Женщины настоящие, у которых нет ни гроша, готовы на все, чтобы выкрутиться, и плевать хотели на паритетное участие в Ассамблее или на то, правильно ли говорить „писательница“ применительно к женщине». А если ей напоминали, что она сама была «папиной дочкой», добавляла: «Я то, чем решила быть. И все начала с нуля».
Гаэль не лгала. С момента совершеннолетия она не прикоснулась ни к единому отцовскому евро. Она даже закрыла свой счет в банке и открыла новый на имя приятельницы – чтобы этот говнюк не мог перечислять ей деньги.
Да, она подрабатывала шлюхой, но из-за неподкупности и цельности характера.
Кстати, она не считала, что ее чистота может быть запятнана такого рода бизнесом. Ее артистическое призвание оставалось нетронутым. Примерами ей служили Брижит Бардо, Мэрилин Монро, Скарлетт Йохансон. Чувственные актрисы, они в то же время были великими артистками. Тело было их козырем, ну и что? Она воображала себя в роли Камиллы, лежащей на террасе виллы Малапарте в «Презрении»,[19] или же Душечкой, соблазняющей Тони Кёртиса на борту яхты в ленте «В джазе только девушки». Искусство, конечно же, но искусство, обладающее формами.
Ознакомительная версия.
