По береговой дороге проехали еще четыре машины, все дорогие. Герлоф не особенно интересовался автомобилями. Он проводил их взглядом, повернулся к шлюпке и, рискуя занозить руку, провел по обшивке:
– Ну что ж… попробуем. Только если Лидере поможет.
– Чего бы ему не помочь? Кемпинг сам себя обслуживает.
С тех пор как в начале шестидесятых он сошел на берег, Ион каждое лето брал в аренду кемпинг в Стенвике. Потом подрос сын, Лидере, и взял на себя часть работы. Но Ион каждое утро сам обходил палатки, принимал плату и выносил пакеты с мусором. Он не брал летний отпуск тридцать с лишним лет, но это его, похоже, не особенно удручало.
– На том и порешим. – Герлоф мечтательно покачал головой. – Глядишь, в августе будем жарить камбалу собственного улова.
– Камбалу лучше в печке… Но пусть пока полежит… не камбала, лодка. Это дело не быстрое.
Время… в понимании Иона это могло означать что угодно: от трех дней до трех лет. Герлоф предпочел выбрать нормальный сценарий – не чересчур оптимистичный и не чересчур пессимистичный.
Возможно, через несколько недель Ион с Андерсом и впрямь займутся «Ласточкой».
Он вздохнул и огляделся. Его поселок. Лучший в мире, никаких сомнений на этот счет у него не было. Широкая, глубокая бухта с зелено-синей водой. Ряды рыбацких хижин, рыбарен, как их тут называли. Старые, небольшие, но добротные дома и новые роскошные виллы. А за ними – сплошная зелень. Зеленый Эланд. В детстве Герлофа остров не был таким уж зеленым. Безлесный береговой пейзаж – скалы, никогда не замолкающий таинственный шум моря и редкий кустарник, в основном можжевельник. Он вырос здесь, в этом поселке, подростком ушел в море, а вернулся зрелым мужчиной. И где же ему было построить летний дом для своей семьи, если на здесь, в Стенвике?
Южнее, ближе к мысу, рядом с кемпингом, асфальтовая дорога кончалась, там же кончался и весь поселок, на обрыве, круто ниспадающем к нагромождению скал на берегу. Там же, на обрыве, виднелся большой, сложенный из камней могильный курган, труба, как его называли по-эландски.
Из каких-то соображений южная часть Стенвика считалась более престижной. Там стояли самые дорогие летние дома. И, чуть в сторонке, через дорогу от кургана, две виллы, принадлежащие семейству Клосс.
Семейство Клосс. Три брата – Эдвард, Сигфрид и Гилберт. Эдвард и Гилберт умерли почти одновременно, только Сигфрид дожил ло преклонного возраста. Он унаследовал все земли отца и построил на них поселок для туристов – крошечные однокомнатные домики, называемые почему-то бунгало. Ион называл поселок бунгальником. А сейчас дело продолжали его внуки. Отель, фитнес-центр и многое другое.
– А Клоссы еще не приехали? – спросил Герлоф.
– Еще как приехали. Там у них полно машин на дворе. Только и видишь людей с клюшками.
Туристический центр Клоссов был в паре километров к югу от поселка. Он носил гордое название «Эландик Ресорт», но Ион, следуя своему принципу словообразования, иначе как клоссятник его не называл. Он считал Клоссов конкурентами, хотя его кемпинг в сравнении с клоссятником напоминал коробку для обуви. У Клоссов было все – поле для гольфа, кемпинг и бунгальник, магазин, отель с ночным клубом, ресторан и бассейн.
Герлоф тоже считал, что Клоссы заграбастали не по чину много, но кто его спрашивал?
Собственно, дело даже не в Клоссах. Его раздражали богатые купальщики. Герлоф старался держаться от них подальше. Они со своими бассейнами, мощными катерами, бензопилами и прочими новомодными громыхающими и ревущими прибамбасами распугали всех птиц в окрестностях.
Он посмотрел на залив:
– Иногда я думаю, Ион… За последние сто лет… Хоть что-то стало лучше на Эланде? Хоть что-то?
Ион задумался.
– Ну… Никто не голодает… и дороги хорошие. Ровные то есть дороги.
– Это да… это верно. Лороги-то да… это точно. Но стало ли веселее жить от этого?
– Кто знает. Живем – и ладно. Радоваться надо, что живем.
– Это да… – повторил Герлоф. – Живем пока…
Но сказал он это просто так, чтобы закруглить разговор, потому что сам иной раз не знал, рад ли он, что дожил до почтенного возраста, или не особенно. Вот, пожалуй, так и будет точнее всего: рад, но не особенно. Теперь он дальше завтра не загадывал. Лень прожит – и слава богу. И память вроде не подводит. Семьдесят лет прошло с того дня, как Гилберт Клосс помер от разрыва сердца на могиле брата, а он помнит, как будто вчера это было.
Конечно, в любой день может случиться. Но сегодня светит солнце, и помирать неохота. Sol lucet omnibus. Солнце светит всем. И ему тоже. Зря оно, что ли, будет светить…
А раз не зря, решил Герлоф, надо радоваться. Этим летом он будет наслаждаться солнцем, а потом дождется нового тысячелетия. Ему обещали слуховой аппарат, сказали, со дня на день привезут, и будет он сидеть в своем саду и слушать пение птиц.
И нечего дуться на купальщиков. Они-то тут при чем? Работали-работали в своих конторах, целый год работали и приехали отдохнуть. Отныне он не будет при встрече ворчать что-то себе под нос, из Стокгольма он или из Амстердама. Будет здороваться в ответ, говорить о погоде и улыбаться.
Покивал головой, согласился с Ионом – надо радоваться. И постарался облечь в слова свои человеколюбивые намерения:
– Хоть бы гости в этом году были поспокойнее…
В хижине были толстые стены, они могли бы вместить куда больше, чем две маленькие темные комнатушки, пропахшие самогоном и кровью. Запахи…что ж, запахи. Старика, остановившегося в дверях, этими запахами не удивишь. Привык к обоим.
Тем более и объяснение сразу нашлось. Самогоном несло от хозяина, Эйнара Валла. Баллу было около шестидесяти, сгорбленный, лицо в глубоких подвижных морщинах. Решил начать праздновать Иванов день пораньше. На оружейном столе стояла ополовиненная бутылка.
А кровью пахла его добыча: на потолочных крюках висели куропатка и два вальдшнепа. Уже ощипаны и выпотрошены. На голой пупырчатой коже видны черные опаленные пятна. Начинены дробью, есть придется осторожно.
– Вчера на берегу подстрелил, – сообщил Балл. – На вальдшнепов вообще-то охоты нет, у них сейчас птенцы вылупляются… плевать я хотел. Сколько надо, столько и вылупится.
Старик предпочел промолчать. В рыбарне были еще двое: парень и девушка, лет двадцати – двадцати пяти, они только что подъехали на машине и тут же уселись на продавленный диван.
– А как вас зовут?
– Я – Рита. – Левушка с телосложением подростка свернулась на диване, как кошка, и гладила джинсовое колено парня.
– А я – Пекка.
Высокий, наголо обритый. Ноги нервно подергиваются.
Старик промолчал. Этих ребятишек нашел Балл, а не он.
Щенок и котенок, только и подумал он.
Но ведь и он был когда-то молодым… зрелость приходит с возрастом.
Пекка откровенно тяготился наступившим молчанием. Уставился на старика узкими глазками:
– А тебя-то как называть?
– Никак.
– Ла кто ты есть такой, черт тебя возьми? И говоришь с акцентом… иностранец, что ли?
– Арон. Меня зовут Арон. Я Возвращенец.
Интересно, почему Балл ничего им не сказал.
– Кто? Что это еще за возвращенец?
– Вернулся домой. В Швецию.
– Откуда?
– Из земли обетованной.
Пекка уставился на него, но Рита кивнула:
– Из Штатов… он имел в виду из Штатов. Правда?
Старик промолчал и подошел к оружейному столу.
– Хорошо… я-то знаю, кто ты… Возвращенец. Whatever… Все равно, раз ты с нами.
Возвращенец, не отвечая, поднял за дуло пистолет.
– «Вальтер», – сказал он.
Балл многозначительно кивнул, будто стоял за прилавком и продавал пистолетные дула.
– Хорошая железяка. В полиции много лет им пользовались. Табельное оружие. Простой и надежный… шведское качество.
– «Вальтеры» делали в Германии, – сказал старик.
– А у меня два – немецкий и лицензионный. – Балл сделал приказчицкий жест, приглашая посмотреть остальной товар. – А это «зиг-зауер», а это шведский автоматический карабин. Ак-5. Все, что могу предложить.
Пекка притворно-нехотя встал с дивана и подошел к столу. Этот взгляд старику был знаком: любопытство и восхищение, как у любого солдата, увидевшего новое оружие. Нет, не у любого… у тех, кто никогда не убивал.
– Пистолеты любишь? – спросил Пекка.
Старик коротко кивнул:
– Попользовался.
– Ты что, старый вояка?
Возвращенец посмотрел на него непонимающе:
– Вояка?
Пекка удивился – ходовое слово, а он не знает.
– Ну, солдат… Повоевал, значит, на какой-нибудь войне.
Война… Для молодых звучит привлекательно. Многие хотят повоевать. Война для них – как другая страна, где они никогда не были.
– Могу повоевать, – тихо сказал старик. – Пока могу… а ты?
– Нет, я не воевал, – словно извиняясь, пробормотал Пекка, но тут же гордо поднял голову. – Но я не спасую. Меня в прошлом году судили за избиение.
