В ужасе Лейла сделала пару шагов назад, будто пытаясь разубедить себя в реальности происходящего, защититься, очнуться от страшного морока. Собравшись с духом, она подошла к машине и открыла дверь. И тогда, увидев безжизненное тело Макса, Лейла закричала. Закричала дико, протяжно, будто раненое животное. Это был не только крик ужаса, но и мольба о помощи, потому что в одиночку она не могла этого пережить. Не могла справиться с увиденным.
К ней подбежал охранник из здания, увидал ребенка и оттолкнул Лейлу в сторону. Крикнув напарнику, чтобы тот вызвал скорую, попытался привести мальчика в чувство. Лейла наблюдала за происходящим затуманенным взглядом, будто ей закрыли глаза марлей. Но каждая деталь, каждая мелочь ярко врезалась в память. Прядь волос, прилипшая ко лбу Макса, озерцо пота, глубокий голос фельдшера. Яркий блеск колесных дисков ее «мини-купера», которые нагло сияли на солнце, будто празднуя победу.
От ужаса Лейла не могла вымолвить ни слова, и когда медики спросили ее, является ли она родственницей мальчика, сумела только кивнуть. Ее усадили в реанимобиль, и Лейла, сгорбившись и обхватив себя руками, примостилась на узкой скамеечке рядом с каталкой. Ей пришлось ставить ноги на цыпочки, чтобы спастись от обжигающего холода металлического сиденья, столь резко контрастирующего с жарой снаружи. Фельдшер обтирал тело Макса мокрой тканью. Головка ребенка безжизненно дергалась и качалась на ходу, когда машина проезжала небольшой ухаб или входила в поворот. Лейла подсела было ближе, чтобы придержать его, но медики оттолкнули ее обратно.
В больнице Макса сразу увезли в реанимацию. Персонал игнорировал Лейлу с ее единственным вопросом: «Он дышит?» — в основном потому, что очевидным ответом было «нет».
— Лейла?
Она обернулась и увидела Эндрю в другом конце длинного больничного коридора. Он подошел к ней вплотную, и Лейла рухнула на него, так что ему пришлось подхватить ее. Она вцепилась в воротник рубашки, била ладонью по груди, пытаясь закричать, обвинить его во всем, снять с себя вину. Если бы он не попросил ее о помощи, она не оставила бы Макса в машине. Не приехала бы прямо в офис, пока ребенок беззвучно спал на заднем сиденье. Не оставила бы его в раскаленной машине на парковке на целых три часа.
Эндрю схватил ее за запястья и сжимал, покуда она не отпустила его рубашку. И все же он не оттолкнул ее. Только гладил по голове, пока она тряслась от рыданий.
— Тс-с, — успокаивал Эндрю свояченицу. — Тс-с.
Но Лейла чувствовала, как он сжимает в кулаке ее волосы. Так сильно, что напряжение распространяется на всю руку. Лучше бы Эндрю ее ударил. Лучше бы размахнулся и отвесил ей оплеуху, опрокинул на землю, лишил чувств. Хотя бы одного чувства, слуха или зрения, потому что всего было слишком много. Но зять продолжал обнимать Лейлу, и вместе они следили за мельтешением теней за дверями реанимации. Внезапно на смену торопливому копошению пришла оглушительная тишина, и Лейла поняла, что спасать больше нечего.
Перед ними возник доктор, отозвал их в угол коридора.
— Мне очень жаль, — произнес врач. Он рассказал, что медики боролись за жизнь ребенка целый час — какая бессмыслица, ведь Лейле показалось, что прошло меньше минуты, — но сделать ничего не удалось. Врачи обкладывали мальчика льдом и обдували вентиляторами, изо всех сил старались снизить температуру тела, но тщетно: Макс был мертв.
Эндрю глядел на доктора немигающим взглядом. будто новость не укладывалась у него голове.
— У вас будет время попрощаться, — продолжал тот, — но вы можете пройти в палату сейчас, если хотите. Если вы готовы, через минуту сестра проведет вас внутрь.
Доктор беззвучно удалился, оставив их наедине со скорбью.
Эндрю повернулся, прижался лбом к стене и застыл. Лейла молча наблюдала за тем, как дрожит у него кадык, — Эндрю пытался не заплакать. Он оскалился, пытаясь выразить свою скорбь не в слезах, а в ярости. Но через секунду его решимость угасла, Эндрю обмяк и зашелся в беззвучных рыданиях. Наконец он издал хоть какой-то звук: жуткий всхлип. Лейла вздрогнула и сделала шаг вперед, чтобы обнять зятя, но тот только отмахнулся.
Так они и стояли — плачущий у стены мужчина и женщина рядом, но отдельно от него, — пока не пришла медсестра. Она провела их в палату, где лежал Макс. В помещении стояла звенящая тишина. Лейла подошла вплотную к койке, рассматривая круглый подбородок племянника, длинные ресницы, выгоревшие на солнце волосы. Ей захотелось прикоснуться к нему, погладить, прижать к груди. Она протянула руку, но Эндрю остановил ее.
— Нет, — холодно произнес он, перехватив запястье Лейлы.
В этом одиноком слоге она услышала все, чего он никогда ей не скажет: «Ты бросила Макса. Ты убила его. Убила моего сына». Тяжкая правда этих невысказанных слов выдавила из Лейлы весь воздух. Она закрыла глаза, не в силах видеть горе зятя и страшась того, что ждет ее впереди. Невозможно представить, что случится с Ясмин, когда она узнает о смерти сына, какое горе ей предстоит вынести. Лейла согнулась в три погибели, стараясь подавить рвотные позывы. Эндрю даже не пытался ее утешить. Вместо этого он неотрывно смотрел на фигурку сына, и оба они оставались неподвижными, как изображение на фотографии.
* * *
Ясмин с облегчением выдохнула, высвободив ноги из туфель. Она размяла стопы, жалея, что надела сегодня колготки.
— Хочешь, сделаю тебе массаж ступней? — предложил Джейсон с такой невинной интонацией, будто имел в виду чашку кофе.
На одну безумную секунду Ясмин задумалась, не согласиться ли. Она представила, как грациозно вытянет ножку, положит ему на колено и позволит себе насладиться массажем, сделанным его мускулистыми руками. Но потом всего лишь пренебрежительно закатила глаза и с сарказмом бросила:
— Благодарю за великодушие.
Джейсон расплылся в благодушной улыбке.
— Ты отлично справляешься, — заявил он. — Сегодня утром все прошло как по маслу.
Ясмин откинулась в кресле, демонстрируя Джейсону тонкую нежную шею, и, томно склонив голову, ответила:
— Спасибо. Сегодня и впрямь пришлось заниматься черной магией.
Коллега, не стесняясь, пожирал ее глазами, и Ясмин нежилась в лучах его внимания. Конечно, она делала вид, что чрезмерный интерес Джейсона раздражает ее, но на самом деле этот флирт помогал ей вспомнить себя такой, какой она была несколько лет назад — до замужества, до рождения ребенка, до бесконечных споров о лекарствах и дошкольном образовании. Она чувствовала вину за это и всегда помнила, как люди осуждают неверных женщин, но пыльная рутина семейной жизни начинала на нее давить.
— Не хочешь пропустить по бокалу сегодня вечером? — предложил Джейсон.
Ясмин смело выдержала его взгляд. Джейсон олицетворял все то, чего так не хватало ей с Эндрю. Как славно было бы ускользнуть с рабочего места на полчаса пораньше и составить ему компанию в баре — лучший вариант вынести летнюю духоту.
Ее так и подмывало согласиться, но в голове застучал маленький молоточек. Сегодня была очередь Эндрю забирать Макса из детского сада, но нельзя же перекладывать на мужа все заботы. Мальчик стал очень плохо засыпать, а у Эндрю и без того нервная работа. Ясмин улыбнулась, вспомнив сынишку в пижаме с пожарными. Неужели она и впрямь была готова соблазниться обществом Джейсона?
— Прости, — легко ответила она, — не могу. — Встав, она снова обулась. — Пойду перекушу, пока опять не началась беготня.
Ясмин вышла, грациозно покачивая бедрами. Она знала, что Джейсон провожает ее взглядом.
В коридоре она проверила почту. Нахмурилась, обнаружив несколько пропущенных от мужа. Перезвонила ему, но попала на автоответчик. Что случилось — Макс заболел? У него поднималась температура пару раз за последний месяц, и конечно же, именно ей всякий раз приходилось брать отгул. Ясмин поспешила к кабинету начальника, а по пути попробовала набрать супруга еще раз, и теперь Эндрю ответил.
— Все в порядке? — спросила она, запихивая кардиган в сумку. Зачем она его вообще взяла? Муж молчал, и она позвала: — Эндрю?