Возьмут они Киркук, как считаешь [10], уважаемый Кабир?
– На все воля Аллаха, но что-то мне подсказывает – и теперь все обойдется… Багдад столько раз бомбили, пытались сравнять с землей, а вот стоит ведь… Думаю, курды зубами вцепятся в то, что получили от американцев. Проклятые империалисты не оставляют нас в покое.
Владелец кафе, довольный ответом, покивал. Он давно знал Кабира и любил с ним разговаривать. Вроде обычный брадобрей, а всегда все так объяснит и рассудит, что на душе спокойнее после общения с ним.
– Да-а, – протянул он, – сколько горя они принесли. При Саддаме мы чувствовали себя хозяевами в своей стране. Шла борьба за политическое влияние между родственниками Хусейна, но нам, обывателям, от этого ни тепло ни холодно. А нас без конца душили санкциями НАТО. Нефть и удобрения мы продавали только контрабандно. Через Турцию или Иран. А ведь могли бы в золоте купаться, как Арабские Эмираты, но мы голодали по милости Запада. Они бомбили, когда им в голову взбредет. А чем мы могли ответить? Оружием массового поражения, которого у нас никогда и не было?
Горюнов выпил лимонад, с удовольствием слушая привычную болтовню Муртады вполуха. Тот все правильно говорил – вот только Саддама уже нет и жизнь до американской оккупации утеряна безвозвратно, как цивилизация шумеров. Засыпана песками пустыни – они здесь как осязаемая стихия времени. Поглощают собой все довольно быстро и неумолимо.
– Это все зятья Саддама! Они сбежали тогда в Иорданию и наплели с три короба американцам, в том числе и про оружие массового поражения. Если бы оно у нас было, то американцы во главе с Клинтоном, Бушем и Обамой уже с шайтаном бы свои пропагандистские речи вели об американской демократии.
Петр рассмеялся, понимая, что Муртада судит поверхностно. Зятьев Саддама Хусейна Камеля аль-Маджида и Саддама Камеля аль-Маджида использовали. Нужен был информационный повод, потому как фактов о том, чего не существует в природе, все равно американцы не получили. Не согласились бы зятья – нашлись бы иные предатели иракского народа.
Но сейчас Горюнова занимало другое – бородатый парень не уходил, отгородился газетой и ждал. У Петра возникло озорное желание выждать и посмотреть, кто кого пересидит, но он решил все же уйти от соглядатая, понимая, что на конспиративную квартиру сегодня уже не пойдет. До выяснения, кто и зачем следит за ним.
Расплатившись с Муртадой, Петр медленно пошел по улице. Заметил, что и наблюдатель свернул газету, торопливо бросил деньги на столик и устремился за объектом.
Сомнений не оставалось, и Горюнов встревожился. Он знал здесь в старом городе каждый закоулок, но не исключал, что и топтун тоже знает все ходы и выходы.
Петр давно подготовил пути ухода от слежки, еще когда впервые прибыл в Багдад. И теперь воспользовался одним из них. Улица делала несколько крутых поворотов и утыкалась в лавку сапожника, тут же раздваиваясь на два тесных проулка. Правый из них был настолько узким, что широкоплечему мужчине пришлось бы двигаться боком.
Однако Петр и не собирался ни в один из этих проулков. Перед тем как улица начала петлять, он ускорил шаг, словно заторопился на встречу с кем-то или спешил уйти с палящего солнца. У него возникла фора, и он скрылся на несколько мгновений из виду преследователя. Этого хватило, чтобы исчезнуть…
Через лавку сапожника – облако запахов кожи, клея и табака – Горюнов прошел на другую улицу. Сапожник Хусам разрешал ему проходить через свой дом, к которому прилепилась мастерская. Он даже не отвлекся от работы, когда Петр, сказав: «Ас-саляму алейка», проскочил мимо него.
Вообще, это считалось неуважением – не остановиться, не справиться о здоровье, детях… Но Хусам не обижался. Кабир стриг полрайона, цены не задирал, когда всем вокруг финансово тяжко было, стриг бесплатно, особенно детей, соглашался на бартер: ты – мне, я – тебе. Кабира Салима знали и любили.
Хусам только проворчал вслед:
– Все торопится куда-то. Молодежь…
Ему нравилось, когда Кабир угощал сигареткой и внимательно выслушивал все его малограмотные суждения о политике, ценах, о курдах. Для себя Хусам решил, что никуда из Багдада не поедет. А обувь чинить нужно всем, даже военным джихадистам. Они-то на пути Аллаха (а в случае с игиловцами – на пути беспредельщиков) тоже стаптывают башмаки. Однако, торгуя нефтью и жизнями своих противников-заложников, они обладают достаточными суммами, чтобы не латать ботинки, а купить новые. На одно надеялся старый сапожник Хусам – что его профессия не вызовет агрессии со стороны головорезов ИГИЛ.
Петр, оказавшись на соседней улице, быстро прошел до поворота и теперь уже окончательно стал недосягаем для наружного наблюдения. Вышел к берегу Тигра, вытирая пот, струившийся по вискам и путавшийся в короткой жесткой бороде.
Тусклые пальмы на берегу, безоблачное небо, отсутствие ветра… И все же на бетонированном склоне белую пыль то и дело вздувало в легкие облачка неизвестно откуда взявшимся сквозняком, будто тут ходил кто-то невидимый.
Горюнов спустился к самой реке, зачерпнул воды и ополоснул лицо. Вода в Тигре снова стала солоноватой.
Саддам Хусейн в конце восьмидесятых пытался осушить болота, находившиеся к северу от Басры. Там сходились Тигр и Евфрат. «Болотные арабы» трудились на полях, жили в зарослях тростников и прятали дезертиров из иракской армии, что стало косвенной причиной желания Саддама провести мелиорационные мероприятия. На местных полях конденсировались минеральные соли, и они не уходили в Персидский залив, а задерживались в болотах и подсаливали воду в реках Ирака, что грозило экологической катастрофой.
Часть работ при Саддаме провели, но после вторжения американцев в 2003 году разгромили мелиоративные сооружения, и Тигр стал заметно солонеть.
Петр глядел на желтоватую воду задумчиво. Он вспомнил, где видел преследователя, и ему не понравилось то, что он припомнил.
Темно-коричневые водоросли в мутной желтоватой воде Тигра течением наклоняло к берегу, они были тенями в воде – словно руки утопленников тянулись. В подсознание Петра толкнулась непрошеная мысль о Дилар, забитой насмерть и сброшенной в Босфор.
Последнее время мысли о ней приходили все чаще и беспокоили все больше. Он чувствовал себя виноватым хотя бы в том, что тогда так легкомысленно увлекся ею. Теперь есть сын Мансур. О нем Горюнов узнал спустя много лет и навесил Мансура на свою молодую жену Александру. «Вот они сейчас в Москве «общаются»! Мансур по-турецки или по-курдски, а Саша по-русски и еле-еле по-английски. – Петр снова ополоснул лицо речной водой. – Как они справляются?»
Он прошелся по набережной до моста, пытаясь отогнать воспоминания о Дилар и
