— И они пришли к вам. Почему? Потому что вам выпала удача? Из-за ваших денег?
Он громко рассмеялся:
— Я думаю, из-за Господа.
Он повернулся к Таре:
— Тара, когда твой отец сказал тебе, что семья хочет разделить джекпот, какая у тебя появилась первая мысль?
Тара задумалась.
— Ну… Я вспоминаю, что вроде на секунду у меня появилась мысль: «Папа, а мы должны это делать? И должен ли все это знать этот парень?»
Одна из камер, подкравшись, взяла в кадр, как Шон потряс головой и засмеялся.
Тара продолжила:
— Но затем… мне довелось узнать его…
Она бросила на него быстрый взгляд. Глаза у нее были затуманены, и в них чувствовалась нотка мольбы. Он понимал, что она это делает ради камеры, для спасения людей, которых она любит, — но тем не менее нет ли тут частицы правды? Ее румянец — ведь он подлинный, не так ли? И довольное выражение на лице ее матери — он знал, что оно-то было искренним. Пэтси была довольна тем, что может доверить свою жизнь его рукам. Принадлежал ему и Джейс — он знал и это. И даже Митч, похоже, расслабился. «А снаружи толпились паломники, ожидавшие его, и тысячи их были готовы явиться, и миллионы скоро придут ко мне. Я привнесу в этот мир чистую веру. Я сделаю нечто вроде волшебного гобелена, который сплету из веры, любви и силы, и он оживет…»
Вибрация в кармане. Звонит Ромео.
— Тара, — спросила Дайана Сойер, — когда Шон сказал, что готов раздать все эти деньги… вы поверили ему?
Тара слегка закусила нижнюю губу. Камера приблизилась.
— Да, — сказала она.
— Вы не подумали, что он слегка рехнулся?
— Нет. Я думаю, он прекрасен.
Камеры с нее переместились на Шона и снова на нее. Дайана Сойер с сияющим лицом смотрела на них. Но он снова почувствовал вибрацию на бедре — этот долбаный телефон. Ромео звонит второй раз. «Какая-то аварийная ситуация, с которой, как я предполагаю, он справится сам, — но все же я должен ответить».
Дайана Сойер спрашивала Тару обо всех этих деньгах, что они значат для ее семьи. На мгновение камеры оставили Шона в покое. Он вытащил телефон из кармана, опустил его пониже и откинул крышку. Ромео послал ему текст:
«Бунт. Тара и Митч. Собираются к копам. Планируют убить нас».
Шон резко захлопнул крышку.
Тара говорила:
— То, о чем говорит Шон, я думаю, справедливо. Деньги должны служить тому добру, которое ты можешь сделать. Если вы будете держать их для себя, вы будете жалкой личностью. А если с их помощью вы принесете любовь? Вы будете счастливы. Я думаю, в этом он прав. Вы знаете, он все время говорит, как много ему дал мой отец, многому научил. А сейчас нас учит именно он.
И ее сияющая улыбка.
Невероятно. Как она может быть такой словоохотливой? Такая врунья, врунья до мозга костей. Как она может? И ее отец рядом с ней! Не человек, а какое-то увертливое дерьмо. Врать всему миру. Засранец. Лицемерный лгун!
Дайана Сойер повернулась к нему:
— Похоже, эта семья любит вас, мистер Макбрайд.
Он собрался с силами и выдавил улыбку:
— Теперь они — что-то вроде моей семьи. И вроде они в самом деле любят меня.
Все рассмеялись.
Он подумал: «Как бы нам заставить тебя страдать?
В истории не было никаких мечтаний, и такие засранцы, как ты, разодрали ее на куски своими ложью, предательством и эгоизмом. Но в этот раз вы получите награду. Награду, за которую будете расплачиваться весь остаток своих жизней, вы, трусливые засранцы».
Когда интервью завершилось, он дал знак продюсеру, который подошел и отцепил у него микрофон. Он зашел в небольшую ванную рядом с комнатой Джейса и нажал на клавиатуре сотового номер 7.
— Долго я тебя дожидался, — ответил Ромео.
— Скажи мне только вот что, — прервал его Шон. — Что они планируют?
— А ты готов?
— Просто скажи мне.
Ромео зачитал ему послания.
Шон сказал ему:
— Слушай, я тут, мать твою, никак не могу уединиться. Я сейчас в этой маленькой сральне. Она словно уборная в трейлере Венделла Редински, помнишь ее? Словно сделана из картона. А эти паломники как мухи; они повсюду. Поиметь бы их! Господи, ну ей и придется пострадать. И всей ее семье. Они будут мучиться так, что и не поверят, будто такие мучения существуют на свете.
— Шон, мы не должны…
— Не объясняй мне, чего мы не должны. Ты знаешь, что мы должны сделать. Мы заставим их корчиться, когда подключим к ним электроток.
— Шон…
— Жалей этих засранцев.
ПЭТСИ подошла поговорить с Дайаной Сойер с глазу на глаз после шоу, пока команда просматривала отснятый материал. Она спросила Дайану о ее любимых благотворительных учреждениях, и та упомянула Фонд Робин Гуда. Пэтси сказала, что хотела бы сделать в него небольшой взнос.
Она сказала «небольшой», но и она, и Дайана понимали, что она имела в виду не «маленький».
Она поймала себя на том, что хотела бы присутствия Шона. Но он исчез.
Она проводила Дайану до ее арендованного автомобиля, величественного черного «лексуса». Паломники обступили подъездную дорожку и стали аплодировать, а Дайана оказалась достаточно любезной, чтобы приостановиться и поболтать с ними. Женщина, которую Пэтси презирала, миссис Рили, подошла и стала хлопать челюстью, отпуская уничижительные реплики в адрес Эллен Дегенерес, словно Дайане это было надо! Дайана отпрянула от нее и повернулась к Пэтси за спасением.
— Очень жаль, — сказала Пэтси миссис Рили, — но мы так спешим, потому что нам надо поговорить. — Ни грубо, ни оскорбительно, но — бах! — и женщина заткнулась.
Когда Пэтси и Дайана отошли, та пробормотала:
— Благодарю вас.
И Пэтси подумала: «Может быть, это правда — то, что Шон сказал обо мне, — я буду руководить».
Она подумала, что, наверно, есть присущие тебе качества, которые, как бы ни были они тебе близки, ты их просто не замечаешь. «Ты слепа и не видишь их. Нужен кто-то со свежим глазом, чтобы увидеть их, вынести миру и заставить тебя сиять в глазах всех, как я сияю сейчас. Господи, как бы мне хотелось, чтобы Шон был здесь. Где он, куда он ушел, ради всего святого, что он делает?»
РОМЕО вцепился зубами в костяшки пальцев, словно грыз яблоко, а затем тыльной стороной окровавленного кулака вытер слезы. Затем нажал на педаль газа. Но поскольку двигатель был отключен (он остановился рядом с мельницей пульпы), ничего не произошло. Он не мог плакать, потому что говорил по телефону с Шоном. Тот объяснял ему, что Ромео должен сделать. Он говорил, что двигаться надо шаг за шагом, и после каждого шага он будет ждать сообщения Ромео.
— Я это сделал.
— Хочешь все записать? — спросил Шон.
— Нет. Я и так все запомнил.
— Ты помнишь, что говорить?
— Пришла ценная посылка. По почте.
— Ты должен все это сделать, Ромео. Я не в состоянии заняться этим.
— Хорошо.
— Будь безжалостным. Я не могу, потому что мне нужно, чтобы они доверяли мне. Они должны любить меня — или все превратится в дерьмо. Ты понимаешь?
— Ага.
— Я знаю, ты волнуешься. Я знаю, ты не хочешь этого делать. Но все зависит от тебя.
Когда они закончили разговор, Ромео подумал: «Теперь я могу плакать — в этом уединенном месте, где меня никто не услышит». Но он продолжал сидеть молча, не издавая ни звука.
БАРРИС очистил место среди хлама на кухонной стойке и начал писать письмо, чтобы внести ясность в положение дел.
Прежде всего он написал: «Дорогая Нелл». Но затем решил отказаться от такого начала. Он взял чистый лист и снова написал: «Дорогая Нелл».
И затем стал писать:
«Ты не хочешь иметь со мной никаких дел, потому что считаешь меня идиотом. Ты права. Но как ты, наверно, знаешь, я любил тебя каждую минуту каждого дня с нашей первой встречи в ресторане Арчи в Дарьене, когда был самый восхитительный вечер в моей жизни, и я так думал, даже когда женился на Барбаре. Я предполагаю, что ты это знала и, наверно, она тоже.
Сейчас ты должна была слышать о моей встрече с твоим сыном Митчеллом».
Он остановился. Митчелл пишется с двумя «т»?
И в словарь не заглянешь, потому что имя — это не слово.
В таком случае почему бы просто не назвать его Митчем? Ведь это письмо, в котором ты не должен соблюдать эти чертовы формальности.
Он уставился на страницу.
Что это такое?
«Это самая дурацкая вещь, которую я делал в жизни. Ради бога, какой смысл писать все это?
Если быть честным, в чем смысл всех этих дурацких вещей, что я делал ради этой женщины?»
Например, та ночь сорок лет назад, спустя несколько месяцев после окончания школы, когда он появился под окном Нелл, всхлипывая и прося ее дать ему еще один шанс. Она была любезна в своем отказе — но не слишком. Это был не тот случай — «О, моя любовь, приди в мои объятия». Скорее это было — «Я польщена, но давай покончим с этим». Или тот день двадцать лет назад, когда ее сын Митч уломал Нелл присоединиться к церкви, а когда Баррис встретился с ней в супермаркете, она откровенно сказала ему, что «Возрождение веры» больше напоминает помещение для игры в бинго для пожилых горожан, чем церковь; а он признался, что посещает ее только по настоянию Барбары, — и они расхохотались и смеялись всю дорогу до кассы, после чего он целый год не мог толком уснуть. В том году его выставили из группы по борьбе с наркотиками за чрезмерное рвение, когда он обвинил сына городского уполномоченного, что тот имеет дело с крэком, но не смог этого доказать и был смещен с должности. Но в то же время это был год, когда он чувствовал себя более чем живым, потому что хранил память о встрече с Нелл в супермаркете и как она смеялась его незамысловатым шуточкам. Но потом, когда Джесси устраивал барбекю, он вел себя чрезмерно возбужденно, и она оборвала его. Еще был день, когда он пришел поговорить с ее учениками по программе «Полиция и общество» и был довольно забавным (хотя, возможно, ему это лишь казалось, потому что на самом деле это она веселила всех), а потом она сказала, что его выступление было настоящим триумфом. За все эти годы было еще несколько случайных встреч в Уинн-Дикси и на пикнике Харт-Драйв; плюс случай, когда среди примерно семисот машин он увидел ее, когда она проезжала мимо его поста; и еще несколько телефонных звонков, когда он приглашал на то или иное мероприятие (она всегда отказывалась) и дважды на фейерверк в честь 4 июля на Сен-Симоне и, конечно, на похороны Барбары. И все это время, все эти сорок лет, день за днем и даже во сне он лелеял надежду. Быть идиотом хорошо хотя бы потому, что при этом ты слишком глуп, чтобы понимать, какой ты идиот. Но предположим, что ты хоть на секунду поумнел, и перед тобой открылась вся картина, вот как сейчас. И вся твоя тупоголовая жизнь рухнула, как шкаф с башмаками, рухнула тебе на голову — разве это не унизительно? Как можно вынести такую боль? Как жить с этим? И кроме того — почему тебе этого хочется?
