— Открывайте, — велел Баркли.
После чего затопал по лестнице обратно, на свежий воздух и солнце, в какое-нибудь укромное место, чтобы позвонить человеку, с которым однажды познакомился на вечеринке Уорнера. Тому, кто отвел его в сторонку и дал визитку, велев позвонить в том случае — и только лишь в случае, — если возникнет угроза, что все вот-вот выйдет на свет божий и станет достоянием общественности. Все, что шериф знал об этом человеке, — его зовут Пол, и лично Баркли был бы счастлив никогда больше его не встречать.
Но шериф понимал, что если и должен настать день, когда ему придется позвонить, то это сегодня.
Я бежал (шел, ковылял) обратно в Сарасоту, пока небо быстро затягивало облаками. Оказавшись в центре, я воспользовался случаем и подошел к банкомату, решив, что, если тот откажется выдавать деньги или поднимет тревогу, я буду уже далеко, когда кто-нибудь приедет, чтобы меня арестовать. Однако агрегат просто выдал мне две сотни баксов без всяких проволочек и препирательств. Результат показался мне волшебным и неожиданным.
С деньгами я зашел в ближайший «Гэп», быстренько купил новые летние брюки и рубашку, сделал еще одну остановку через три дома, в «Волгринз». Зайдя в уборную в «Старбаксе», устроил себе помывку, чистку зубов, обработку антиперспирантом, переоделся и бросил старую одежду в корзину. Обратно я вышел перед носом у охранников, даже не посмотрев, заметили ли они произошедшую со мной перемену. Люди редко что-либо замечают, они слишком озабочены собственными проблемами и неврозами, чтобы вообще замечать вас. Подобные темы постоянно муссируются в блогах, помогающих выработать позитивный взгляд на мир, и, по-видимому, так оно и есть. Никто не знает о вашем личном аде. Всем наплевать. Все слишком заняты, сгорая в собственном.
Я взял такси и поехал на Сант-Армандс Серкл. По дороге болтал с водителем о ценах на недвижимость, как делал это всегда при каждом удобном случае. Он высадил меня, и я пошел туда, где вчера вечером оставил свою машину.
Включив кондиционер, я дождался, пока тот заработает на полную катушку. Когда в машине наконец похолодало, мне стало немного лучше, несмотря на тот факт, что со своего места я видел столик на улице перед «У Джонни Бо», за которым сидел вчера с Кассандрой. За последний час в душе успела нарасти тонкая защитная пленка, которая постепенно затягивала рану, оставленную недавними событиями. Но вместе с ней появилось и что-то еще — гнев. Кассандра была милая девушка. Доброе дитя. Я пока еще не понимал до конца, что же происходит или рушится вокруг меня, но знал, что ее гибель как-то связана с происходящим. И вот за это кто-то дорого заплатит.
Но это пока в будущем. Следующий шаг моего плана — совершенно непритязательного, предполагавшего делать лишь по одному шагу зараз и надеяться, что не сразу ткнешься носом в асфальт, — включал возвращение в «Океанские волны» и исполнение привычных обязанностей. Поболтать с Каррен, разобрать почту. Если я «нормальный простой парень», в таком случае все нехорошие события, связанные с моей жизнью, будут оценивать по моему характеру. Тому характеру, который я захочу продемонстрировать. Настоящего меня, что бы это ни означало. Потом я снова попытаюсь выяснить, куда запропастилась Стеф, убедиться, что с ней все в порядке и не злится ли на меня как ненормальная.
Но прежде чем приступить к этому, я снова позвонил помощнику шерифа Холламу. И снова не дозвонился. Я не стал оставлять сообщение. Однако эта неудача навела меня на другую мысль, и я набрал наш домашний номер. Никто не ответил, но я ввел комбинацию клавиш, которая позволяла прослушивать сообщения с автоответчика в удаленном доступе. И снова прослушал мои предыдущие сообщения. В отрезвляющем свете дня я понял, что проку от них никакого, к тому же несколько последних сделаны заплетающимся языком. Да и угадывающиеся в тоне нотки праведного гнева несколько не вязались с тем фактом, что сам я не ночевал дома. Я удалил сообщения одно за другим.
Но потом, в самом конце, услышал еще одну запись. Ее оставили сегодня рано утром, и на этот раз сообщение было не от меня, не от Стеф, не от Холлама или кого-то из знакомых.
Оно было из больницы.
Больница «Сарасота Мемориал» — это большое современное здание белого цвета с широкой подъездной дорогой, обсаженной деревьями. Если бы не флаг и таблички, его можно было запросто принять за крупный жилой комплекс. Я подъехал к главному входу и выяснил, что отделение интенсивной терапии находится на третьем этаже. Нашел лифт. Поднялся, часто моргая и подергиваясь.
Я ворвался в просторный холл, где почти не было людей, а цвета и форма мебели вселяли спокойствие и имели сугубо практическое назначение. Я подошел к посту дежурной медсестры, объяснил, кто я такой и к кому пришел. Меня поняли с полуслова, отчего я перепугался еще больше. Медсестра сказала, что сейчас ко мне кто-нибудь выйдет, и взялась за внутренний телефон.
Я отошел от стойки, глубоко дыша, стараясь сохранять спокойствие. На одной из скамеек я заметил встревоженного молодого человека лет двадцати пяти, который сидел со стиснутыми руками. Я внезапно решил, что тот ждет известий о состоянии жены, беременной, которая вот-вот должна родить. Может, у него имелась совершенно другая причина прийти сюда, но я почему-то решил так. Не исключено, что все у него в жизни было отлично.
Я хотел быть на его месте.
Из бокового коридора вышел доктор в белом халате, и медсестра за стойкой указала на меня. Я кинулся к врачу, не успел тот сделать и шага в мою сторону.
Он молча провел меня по коридору в дальнее боковое крыло. В самом конце несколько палат было со стеклянными стенами, чтобы наблюдать, что в них происходит, не заходя внутрь. Врач подвел меня к одной из них. Я поглядел через стекло.
На кровати, с закрытыми глазами, с торчащими из нее пластиковыми трубками, лежала Стефани. Кожа у нее была бледная и как будто обвисшая на скулах и запястьях. Веки — сиреневого оттенка. Она не была похожа на мою жену. Она выглядела так, как могла бы выглядеть Стеф, отражаясь в разбитых зеркалах в каком-нибудь дурном сне.
— Честно говоря, — начал доктор, — мы до конца не уверены, с чем имеем дело. Она поступила с рвотой, и это вполне обычная реакция на алкогольное отравление. Но потом мы поняли, что у нее диарея с кровью, и решили искать инфекцию. Было подозрение на гемолитико-уремический синдром и почечную недостаточность, что не лишено смысла, хотя и крайне необычно, учитывая возраст вашей жены и состояние ее здоровья. К тому же, насколько я понимаю, до сих пор не было никаких указаний на болезнь почек, верно? Но затем мы стали наблюдать отказ других систем организма, после чего пришлось спешно делать новые анализы на все подряд, от кишечной палочки до пары редких токсинов морских животных.
Наконец-то он сделал паузу, как будто давая мне возможность ответить. Но я никак не мог придумать, что сказать; к тому же я прижимал руки ко рту, и доктор все равно ничего бы не услышал.
— Может оказаться и кишечная палочка, — продолжил он, словно это должно было меня утешить. — Мы накачиваем ее антибиотиками и растворами, стараясь гасить новые очаги болезни по мере возникновения. В данный момент это все, что мы можем сделать.
Стефани казалась такой бледной, такой сломленной, такой далекой.
— Она в сознании?
— Время от времени. Она приходила в сознание примерно сорок минут назад, а теперь то очнется, то снова провалится.
— Я должен войти к ней.
— Не сейчас.
— Тогда когда?
— Не знаю. Может быть, скоро. Все зависит…
— И как давно она здесь?
— С трех ночи.
— Но… как получилось, что первое сообщение я получил от вас только в восемь утра? Неужели никто не мог позвонить мне сразу же?
Доктор поглядел на свой планшет.
— Здесь сказано: ваша жена попросила вас прийти, как только ей разрешат посетителей. Ее брат уверил, что она держит вас в курсе событий.
Я обернулся к нему.
— Брат?
— Именно, — отозвался врач, все еще читая. — Это он привез ее. Не хочу никого критиковать, вам и без меня сейчас хватает, но вашей жене явно было плохо не один час, прежде чем он решил: все, дело дрянь, пора ехать в больницу. Возможно, вам стоит поговорить с ним об этом.
— Еще как стоит, — заверил я. — Хотя первым делом я поговорю с ним кое о чем другом.
— Прошу прощения?
— Например, о том, что у моей жены нет никаких братьев.
Доктор оторвался от своих заметок. Я видел, как тот решает про себя — это его уже не касается.
— Я выйду минут на десять, — сказал я ему. — А потом хочу поговорить с женой.
Когда я вышел в холл, парень уже намылился делать ноги. Скамья, на которой тот сидел, была пуста. Я увидел, как кто-то спешно удаляется по коридору в сторону лифтов.
