– Нет, спасибо. Сойдет и кофе, – глядя, как Гедди льет его в чашку, Кэслейк заметил, что руки у стряпчего не дрожат, подумал: «Да, он старая, мудрая птица, владеет собой отменно».
– Чем реже будут вас видеть у меня в конторе, тем лучше. Потому я и пригласил вас сюда.
– Понимаю. Впрочем, с завтрашнего дня я перестану вас беспокоить.
Гедди помрачнел: «Вы-то перестанете. А совесть – нет. Неужели без этого не обойтись?»
– Вы же все прекрасно понимаете, мистер Гедди. Нам в Клетке такой оборот тоже не по душе, но иного не дано. К тому же вам самому почти ничего делать не придется.
– Это ложь во спасение. – Гедди покачал головой. – Вы замыслили убить человека и здесь слова «почти ничего» неуместны.
– Однако и вам раз пришлось это проделать. Во время войны, насколько я знаю.
– Да уж, – Гедди внезапно улыбнулся. – Тогда я попался. Но та женщина была шпионкой, к тому же на войне все средства хороши. Впрочем, не волнуйтесь, мистер Кэслейк, я исполню все, что от меня потребуется. Любопытно… Я, кажется, чуть не влюбился в нее. С виду – истинная итальянка. Утром она лежала, разметав по подушке темные волосы, с румянцем на щеках, и не верилось, что она мертва. Но это было давно, и, признаюсь, я вспоминаю ее все реже.
– На сей раз вам вообще нечего будет вспомнить. Если всплывет хоть краешек этого дела, Клетка сделает все, чтобы скрыть его и от правосудия, и от политиков, и от прессы. Мир, как известно, полон неразгаданных тайн.
– Ваша уверенность согревает меня и утешает. Верно, для Клетки нет ничего невозможного, ее высшие жрецы заботятся о своих рабах и прислужниках. И хотя я не циник, но считаю, что такого понятия, как «правое дело», в мире больше нет. Если принять, что божественное начало в человеке умерло, – а оно так и есть, – то он вправе защищать себя любыми средствами, лишь бы они были сильнее тех, какими пользуются его враги. Иногда, бессонными ночами – это утешает.
– Конечно.
– Можно спросить без обиняков? Вы Фарли собственноручно уберете?
– Да.
Разговор с Кэслейком утомлял, однако Гедди был терпелив – он понимал его и сочувствовал, хотя помочь ничем не мог.
– Впервые идете на такое дело?
– Да, мистер Гедди, впервые, – ответил Кэслейк резко: не хотелось тратить душевные силы на стряпчего, лучше сохранить их до той минуты, что свяжет его с Куинтом и другими сослуживцами навсегда. Глядя в чашку с нетронутым и уже остывшим кофе, затянутым пленкой, которая сморщилась и стала похожа на рельефную карту, Кэслейк предложил: «А сейчас, сэр, давайте, не отвлекаясь, обсудим предстоящее».
– Конечно, конечно. «Прокурор я и судья, – хитро молвила Клетка. – Я все дело рассмотрю, к смерти Фарли приговорю». Да простит меня Кэрролл. Но я в вашей власти: мне моя шкура и работа дороги.
Кэслейк с трудом вспомнил, что слышал о Льюисе Кэрролле где-то… наверно, в школе… поразмыслил, не предаст ли Гедди, и отмел подозрения. Он слишком много потеряет, если вдруг заупрямится.
– Мне бы хотелось, – начал Кэслейк, – чтобы вы позвонили мистеру Фарли прямо сейчас, при мне. Объявили бы ему, что ни с полицией, ни с властями по его делу пока не связывались, ни с кем о нем не говорили. Поясните, что решили, хотя и не сомневаетесь в искренности Ричарда, все же убедиться в существовании дневника. Так на вашем месте поступил бы любой здравомыслящий стряпчий, дабы не попасть впросак. Он поймет, верно?
– Безусловно. И профессиональная гордость вынуждает добавить: то, что вы предлагаете, я хотел сделать и сам. Мистер Фарли – человек благоразумный, он обязательно согласится.
– Кроме того, вы предложите ему встретиться не у себя в конторе, а где-нибудь за городом, в месте уединенном, неприметном, скажем, на автостоянке, в деревенском трактире или гостинице. Мне бы хотелось, чтобы он приехал туда завтра под вечер. Откладывать неразумно.
– Согласен.
– И еще. Пусть об этой встрече он никому не говорит. Например, если мисс Брантон или кто другой полюбопытствует, кто звонил и зачем, надо ответить, что звонили вы – знали о его будущей свадьбе и решили поздравить, а заодно поинтересоваться, не нужна ли юридическая помощь… Можно сочинить и другую легенду.
– Ничего, сойдет и эта. – Гедди улыбнулся. – Так где же назначить встречу?
– Решайте сами, сэр.
– Отлично. Вы любите природу? Ведь, насколько я понимаю, на встречу с мистером Фарли поедете именно вы.
– Пейзаж значения не имеет, лишь бы место было уединенное. И… верно, туда отправлюсь я.
– И все должно пройти тихо, не привлечь ничьего внимания…
– Именно так. Я сяду к нему в машину объяснить, почему приехал вместо вас. Выстрел прозвучит не громче хлопка пробки от шампанского, смерть наступит мгновенно.
– И на том спасибо.
Сарказм ужалил Кэслейка, заставил его сказать: «А ведь мне понравился Фарли. Да, по-моему, и вы, в первый раз совершая ликвидацию, переживали то же, что и я сейчас».
– Не совсем. Я рассчитывал просто опоить девушку и обыскать ее вещи. Однако мне вас обидеть не хотелось. Я все прекрасно понимаю и чувствую себя виновным не меньше вашего. Сейчас же позвоню, узнаю, дома ли мистер Фарли.
Гедди подошел к телефону, снял трубку, набрал номер. В ожидании ответа повертел в руках пресс-папье – привезенную из Тайваня бронзовую фигурку лошади. Ему повезло: Долли с Сарой пошли прогуляться, полковник Брантон уехал в Лондон, так что трубку снял Фарли. Гедди говорил с ним минут пять, не больше, встретится условились на другой день в половине четвертого. Потом вынул из книжного шкафа мелкомасштабную топографическую карту военного образца показать Кэслейку место встречи.
Развернув карту, он нашел нужный квадрат и пояснил: «Вот здесь у Пейнсуика есть живописный холм под названием „Маяк“. С его верхушки открывается чудесный вид. А здесь, у подножья, – поле для гольфа, клуб. Сразу за ним – кладбище с просторной стоянкой. Вас скроют кладбищенская ограда, кусты и деревья. Тут обожают устраивать пикники, часто приезжают влюбленные. Однако сейчас еще не сезон, там будет машины три-четыре, не больше».
– Спасибо, мистер Гедди.
– Надеюсь, вы не ждете в ответ «пожалуйста»? Где заночуете?
– Еще не решил.
– Тогда остановитесь у Страуда. Это всего в нескольких милях от Маяка. Там полно гостиниц.
– Так и сделаю, а по пути загляну на Маяк. – Кэслейк встал и, не подавая руки, сказал: – Я вам очень обязан, мистер Гедди.
Стряпчий пожал плечами и молча проводил его до двери.
… Эту ночь Кэслейк провел в гостинице неподалеку от Страуда. Он уснул не сразу – из головы не выходила картина поросшей травой стоянки у кладбища. Куинт прав – Кэслейк далеко шагнул от сыщика из Барнстапла. Так, из Лондона он приехал на машине с фальшивыми номерами – в Клетке позаботились о том, чтобы по ним водителя найти не удалось. Садясь за руль, Кэслейк надевал перчатки из моющейся замши; он не снимет их и когда пересядет в машину к Фарли. В тот же вечер он позвонил Куинту, договорился, что у перекрестка с шоссе М-4 его подберет автомобиль из Клетки. А через пять минут его машину подожжет зажигательная бомба замедленного действия. В подземном тире Клетки Кэслейк посидел рядом с заменявшей Фарли куклой, трижды вынимал из кармана крошечный, в пол-ладони, пистолет – одну из новинок в длинном списке разнообразных принадлежностей агентов Клетки – и стрелял с легким хлопком в левый «висок» куклы так, чтобы пуля шла снизу вверх.
Фарли умрет мгновенно, не успеет понять, что с ним. Рядом стоял Куинт и одобрительно кивал. Но оба сознавали – это лишь бледная тень того, что придется совершить на самом деле. И никто не хотел признать, что от лежащего на курке пальца Кэслейка будет зависеть его карьера в Клетке. Ведь множество агентов этого ведомства по-настоящему познавали самих себя только в последнюю минуту. С грустью Кэслейк подумал, что Гедди повезло. Бог простит его – он не ведал, что творил.
Кэслейк выключил ночник, повернулся набок и подумал о своей секретарше Джоун. Затмил мрачные мысли успокоительными эротическими мечтаниями и в конце концов уснул.
На другой день в три часа пополудни Ричард подошел к стоявшему у дома автомобилю. Завернутый в газету дневник он положил туда еще утром. Полковник Брантон из Лондона пока не вернулся, так что вынуть сверток из сейфа труда не составило.
Едва Ричард намерился сесть за руль, как из-за дома показалась Сара в рабочих рукавицах и с корзинкой, где лежали садовые ножницы и грабельки. Она подошла ближе и спросила: «Ричард, разве ты уезжаешь?»
– Да, милая. Надо утрясти одно маленькое дельце.
– А мне с тобой можно? В саду поработать я всегда успею.
– Нет, нельзя, – улыбаясь, ответил он.
– Почему же?
Ричард подался вперед и поцеловал ее в щеку: «Потому что я так хочу. И не хмурься. Среди множества событий ближайших дней будет и день рождения моей возлюбленной, а это принято отмечать подарком».
