Синкфилд сверлил Конни взглядом.
— Ты приберегала этот подарочек напоследок, не так ли? Именно так вы хотели отделаться от него. Ты и Дэйн. Сначала шантажировать и спать с ним, потом убить его семью и нанести последний удар, оправиться от которого он бы уже не смог: сказать, что он спал с собственной дочерью.
— Вы арестовываете меня, лейтенант? — с улыбкой спросила Конни Майзель.
Он покачал головой.
— Нет, я вас не арестовываю. Как вы и сказали, теперь за вами двадцать миллионов баксов, а я не из тех, кто арестовывает двадцать миллионов. Толку от этого не будет, доказательств у нас нет. Свидетелей тоже, потому что все они мертвы. Так что арестовывать вас я не буду.
— Кажется, я что-то почуяла. Уж не собираемся ли мы заключить сделку?
Синкфилд кивнул.
— Почему нет?
Конни Майзель победно улыбнулась.
— Сколько, дорогой? Какая цифра промелькнула в твоей голове?
— Половина, — ответил Синкфилд. — Как насчет половины?
Она пожала плечами.
— То есть примерно пять миллионов. После уплаты налогов и адвокатских гонораров у меня останется примерно десять миллионов. По пять на каждого.
— Тебе придется кое-что добавить.
— Что?
— Себя. Я бы хотел, чтобы ты была под рукой, потому что я не знаю никого, кто трахался бы лучше тебя.
Улыбка уже не сходила с лица Конни.
— Тогда мы обо всем договорились, дорогой. Есть, правда, одна маленькая загвоздка.
— Какая?
— Мистер Лукас. Что нам делать с мистером Лукасом?
В руке Синкфилда мгновенно оказался револьвер тридцать восьмого калибра.
— Лукас, — повторил он мою фамилию. — Полагаю, от Лукаса надо избавиться, — дуло его револьвера смотрело на меня. — Но придется все делать по-умному, как учил нас старина Дэйн. Как насчет еще одного самоубийства-убийства? Самоубийца у нас уже есть, — он посмотрел на Конни Майзель. — А мы с тобой будем свидетелями, не так ли?
— Да, — кивнула она. — Полагаю мы можем быть свидетелями… в определенном смысле.
— Подними с пола револьвер, — скомандовал Синкфилд. — Подними карандашом за предохранительную скобу спускового крючка и принеси мне.
Конни взяла со стола карандаш, наклонилась, подняла револьвер тридцать второго калибра и отнесла Синкфилду. Тот взял его левой рукой, предварительно обернув рукоять носовым платком. Затем убрал личное оружие в кобуру и перекинул револьвер из левой руки в правую.
— Надеюсь, вы не сердитесь на меня, Лукас.
— На вас — нет.
— Я и понятия не имел, что смогу так легко разбогатеть.
Рот Конни Майзель приоткрылся. Дыхание участилось.
— Покончим с этим, дорогой, — прошептала она. — Убей его. Скорее.
— Хорошо, — ответил Синкфилд и нажал на спусковой крючок.
В Конни Майзель он выстрелил трижды. Стрелял он отлично. Первая пуля попала точно в сердце, вторая и третья — в лицо. К тому времени, как она упала на ковер, от былой красоты не осталось и следа.
Синкфилд подошел к ней.
— Знаете что?
— Что?
— Я думаю, что действительно влюбился в нее.
Я нащупал рукой кресло, плюхнулся в него. Я дрожал. Дрожал всем телом. Синкфилд посмотрел на меня.
— Да вы дрожите.
— Я знаю. Ничего не могу поделать.
Он обошел стол, присел, перехватил револьвер носовым платком за короткий ствол, рукоять вложил в правую руку сенатора, затем позволил «кольту» выпасть на ковер.
— И что вы намерены теперь делать? — спросил я.
— Все зависит от вас. Сыграете вы со мной в одной команде или нет. Она действительно хотела, чтобы я вас убил.
— Я знаю.
— Она бы выпуталась. С двадцатью миллионами долларов она бы выпуталась.
— Возможно.
— Вам это не нравится, так?
— Нет. Совсем не нравится, — признался я.
— Вам совсем не обязательно подыгрывать мне.
— Я знаю.
— И что вы решили?
— Хорошо. Я с вами.
Приведенное ниже письмо было найдено среди вещей Констанс Джин Майзель лейтенантом Дэвидом Синкфилд ом. Письмо он нашел в перекладине занавески в душевой:
«Дорогая Конни!
К тому времени, когда ты получишь это письмо, меня уже похоронят, и я хочу, чтобы ты знала, что я любила тебя и хотела помочь тебе.
— Ты, должно быть, удивишься, найдя в посылке револьвер. Этот револьвер появился у меня задолго до твоего рождения. Я всегда держала его в Библии-шкатулке. Ее я купила на какой-то распродаже и решила, что там очень хорошо что-нибудь спрятать.
Так вот, этот револьвер я и еще один человек, о котором я тебе никогда не говорила, использовали только раз. Четырнадцатого августа одна тысяча девятьсот сорок пятого года мы ограбили винный магазин и убили его владельца. Вернее, убил мужчина, с которым я была. Мы ужасно напились, потому что праздновали окончание войны, у нас кончились деньги и спиртное, мы решили добыть еще, а чем это кончилось, ты уже знаешь. В старой газетной вырезке ты найдешь все подробности.
А теперь я хочу удивить тебя. Звали того мужчину Роберт Эф. Эймс. Сейчас он сенатор Соединенных Штатов от Индианы. К тому же, он очень богат!!! Или его жена. Я читала об этом в газетах и журналах и несколько раз видела его по телевизору.
Но удивить я хочу тебя другим. Роберт Эф. Эймс — твой настоящий отец. Для тебя это сюрприз, не так ли? Ты должна найти способ воспользоваться этой информацией. Я бы воспользовалась. Клянусь Богом, я искала возможность заставить его платить мне деньги, но не сумела, потому что могла подставиться сама.
Вот, дорогая, и все. Больше мне дать тебе нечего, а я не хотела уходить, ничего не оставив после себя. Будь хорошей девочкой. А если тебе это не удастся, не забывай про осторожность.
Люблю, целую,
Гвен».
Пятью днями позже Френк Сайз воспользовался ластиком на кончике желтого карандаша, чтобы пододвинуть ко мне мой отчет в пятьдесят три страницы. Он нахмурился, потом покачал головой.
— Для меня тут ничего нет.
— Так уж получилось, — только и мог ответить я.
— Я ничего и не говорю, потрудились вы на славу. Эту Майзель вы приложили, как надо. Особенно мне понравилась та часть о сенаторе, где вы пишите, как он убил ее, а потом выстрелил себе в рот из того самого револьвера, которым пользовался при ограблении винного магазина. Но об этом сообщили уже все средства массовой информации. И читается ваш отчет, как детективный роман.
— У меня сложилось такое же впечатление. Детектив с кровавым концом.
Он вновь покачал головой. На его лице отражалось разочарование.
— Это не мой материал.
— Я написал все, как есть.
Он пожевал нижнюю губу.
— Как же он жил с ней? На что это было похоже?
— Я не знаю.
— А предположить-то можете?
— Думаю, ему нравилось. Думаю, ему нравилось, потому что появился, наконец, человек, который знал, что он сделал в сорок пятом году. Полагаю, это принесло ему немалое облегчение. Думаю, ему нравилось слушаться ее. В сексуальной жизни у него были свои привычки и, она, насколько я ее знаю, позаботилась о том, чтобы они удовлетворялись в полной мере. Кроме того, она частенько приглашала его в кабинет и доставала Библию, чтобы он мог еще раз взглянуть на револьвер и вспомнить, кто тут хозяин. А может, показывала револьвер в качестве наказания, если он вел себя не так, как ей хотелось. Я не знаю. Известно мне лишь одно: местонахождение револьвера не составляло для него тайны.
Сайз продолжал хмуриться.
— Вы уверены, что больше ничего нет? Ничего такого, что не удалось раскопать никому? Может, чего-то об этой Майзель?
— Нет, больше ничего. Вы напечатали три колонки. Полагаю, окупили все расходы.
Он покачал головой.
— Но что эта была за женщина? Эта Майзель.
Я пожал плечами.
— Обычная девушка, которая решила сорвать большой куш, но потерпела неудачу. На самом финише.
— Мне это ничего не говорит.
— К сожалению это все, что мне известно.
— Вы ничего не оставили при себе?
— Нет, ничего.
— И ничего не забыли?
— Только это. Почти что забыл, — я протянул ему сложенный лист бумаги.
— Что это? — спросил он, разворачивая лист.
— Мое заявление об уходе с работы.
— Перестаньте, Дек, в этом нет необходимости. Я не собирался вас увольнять.
— Я знаю.
— Я наметил для вас новое расследование.
— Нет. Вот это ни к чему.
— И чем вы намереваетесь заняться?
— Еще не знаю. Может, начну преподавать. Историю. Я большой специалист по истории.
— Вы не шутите? И где вы хотите преподавать?
— В Парамаунт — У.
Френк Сайз покачал головой.
— Кажется, я не слышал о таком колледже.
— Разумеется, не слышали. О нем мало кто знает.
