— А как по-вашему, из-за чего еще Ричард был зол как не знаю кто?
— Но он поехал ремонтировать машину?
— Ну да, поехал в какую-то мастерскую рядом с мотелем.
— «Автомастерская Рики», — говорю я, держа в руке листок и читая то, что на нем написано.
— Да вроде. Ну да, вроде она самая.
— А вы тоже подписали квитанцию на ремонт, да? Ведь это ваша подпись стоит рядом с подписью Ричарда Бартлесса?
— Он не был жителем Нью-Мексико, к тому же у него не было ни кредитных карточек, ни вообще ничего, вот мне и пришлось расписаться. Это не значит, что я раскошелилась или еще что.
Забрав у нее квитанцию, я передаю ее Мартинесу.
— Ваша честь, мы хотели бы приобщить это к делу в качестве вещественного доказательства номер 35, представленного защитой.
Посмотрев на квитанцию, Мартинес кивает, передает ее судебному исполнителю, который, подойдя, отдает квитанцию Моузби. Фрэнк мельком бросает на нее взгляд, потом внимательно рассматривает, дает посмотреть помощнику, забирает обратно и читает снова. Нахмурившись, он смотрит на свидетельницу, потом, обернувшись, на обоих сыщиков. Долго держит этот клочок бумаги, прежде чем возвратить его назад.
— Обвинение не возражает, — бесстрастным голосом говорит он.
Я подавляю улыбку, я застиг его врасплох. Кому понравится быть застигнутым врасплох собственными же свидетелями! Судебный исполнитель заносит квитанцию в протокол как вещественное доказательство под тридцать пятым номером. Забрав квитанцию у него, я возвращаюсь к месту для дачи свидетельских показаний.
— Вы нас здорово выручили, — говорю я, обращаясь к свидетельнице, и после паузы добавляю: — И сколько времени машина была в ремонте? Дня два?
— Как минимум. За какой-то деталью пришлось ездить в Фармингтон.
— А он тем временем что делал? Брал машину напрокат?
Она прыскает со смеху.
— Вы что, шутите? Машина напрокат была ему не по карману.
— Тогда как же он обходился?
— Топал на своих двоих. Просил подвезти.
— И вы тоже, когда бывали с ним вместе?
— Да, а как же иначе! Ведь водительское удостоверение у меня отобрали на время, вы же меня уже спрашивали.
— Совершенно верно. Прошу прощения.
Моузби сидит, обхватив голову руками. Волей-неволей ему приходится слышать, что творится, но видеть этого он не хочет. Счастье еще, что в зале сегодня нет Робертсона.
— Если взглянуть на дату, то интересная история получается, — продолжаю я, глядя на квитанцию. — Похоже, дата совпадает с тем днем, когда вы с Ричардом Бартлессом поехали в бар и там познакомились с моими подзащитными, ну и так далее.
— Что-что? — До нее еще не доходит.
— Вы показали, что вместе с Ричардом поехали на машине в бар. Вы заявили об этом уже несколько раз.
— Ну?
— Вы также показали, что у Ричарда вышла размолвка с моим подзащитным и остальными, после чего ему пришлось сматываться, бросив вас на произвол судьбы. Вы же говорили об этом, не так ли?
— Ну да. — Она ерзает на стуле; несмотря на кондиционеры, в зале душно, к тому же она не привыкла к колготкам, мне кажется, что у нее чешется то место, которое на людях чесать не принято.
— Между тем явствует, — говорю я, придвигаясь к ней настолько, что в нос ударяет запах дешевых духов, — именно в тот день его голубая «хонда» была в ремонте. По сути, обратно он ее так и не получил.
— А как же иначе? — язвит она, показывая мне и всем остальным, что тоже не лыком шита. — Сначала его убили.
— Совершенно верно. Сначала его убили. Но в тот вечер, в тот вечер, когда вы поехали в бар, машины-то у него не было. Она была в ремонте, а машину напрокат, по вашим словам, он не взял.
Договаривая эту фразу, я поворачиваюсь лицом к присяжным. Они смотрят то на меня, то на нее.
Она снова ерзает на стуле — попалась в собственную ловушку.
— Черт! — вдруг говорит она. — Как это я могла забыть?
— Забыть что?
— Что машина Ричарда была в ремонте. — Она облизывает губы, прежде чем сломя голову броситься в наступление. — Знаете, на самом деле все было по-другому, сначала мы покатались, затем, как вы и говорили, его прихватили, так что пришлось нам в тот вечер добираться на перекладных.
— В самом деле? — сухо переспрашиваю я, поворачиваясь к присяжным. Какой же я все-таки молодец — только что уличил главную свидетельницу обвинения в самой беззастенчивой лжи!
— Ну да. А как, по-вашему, мы бы добирались до места? Вы когда-нибудь пробовали ездить на автобусе в наших краях?
В задних рядах у кого-то вырывается смешок. Мартинес грохает судейским молотком по столу.
— Вы попросили подбросить вас до бара «Росинка»?
— Ну да. Теперь я припоминаю.
Наверное, зрелище было еще то. Длинноволосый гомик на пару с девицей, у которой вид потаскухи ценой в два доллара.
— Из чего следует, что, рассказывая ранее суду о том, что вы поехали с ним туда на машине, вы лгали.
— Я совсем забыла! Вы что, сами никогда ничего не забываете? — Сквозь пудру на лице у нее проступает пот, на платье под мышками расплываются влажные пятна.
— Вы принесли присягу, госпожа Гомес, — напоминает ей Мартинес. — Важно вспомнить все, что в ваших силах.
— Выходит, — подхватываю я, — когда вы говорили всем нам — мне, судье, присяжным, когда говорили, что некому было отвезти вас домой после того, как, судя по вашим словам, Ричард Бартлесс смылся, испугавшись моего подзащитного и его дружков, это не соответствовало действительности? — Она уже целиком в моей власти. — Вообще говоря, он смылся еще до того, как мои подзащитные появились там, не так ли? — Ни с того ни с сего я срываюсь на крин, мой голос эхом отдается от стен зала.
— Нет!
— Протест!
— Они даже никогда не видели друг друга?
— Нет!
— Протест!
— Протест отклоняется! — отрывисто бросает Мартинес Моузби.
— Возможно, вы в одиночку добрались туда на перекладных или попросили, чтобы вас подбросили, но не захотели таким же способом возвращаться домой поздно вечером. Вы скорее предпочли прокатиться на мотоцикле вместе с симпатичным парнем, которого, может, немного и побаивались, но он от этого только выигрывал в ваших глазах. Разве не так было на самом деле, Рита?
Я несусь вперед сломя голову, она совсем запуталась и не знает, что теперь делать.
— Протест! — Моузби красный как рак брызжет слюной. Такое впечатление, что его вот-вот хватит апоплексический удар.
— Снимаю вопрос, Ваша честь. — Я улыбаюсь судье: — Прошу-прощения-если-я-зашел-слишком-далеко-но-мне-надо-было-докопаться-до-истины, — так примерно можно истолковать мою улыбку.
— Не выходите за рамки дозволенного, господин адвокат, — мягко журит меня Мартинес. Этим меня не проймешь.
— Да, сэр. Прошу прощения.
— Продолжайте, пожалуйста.
Отпив из стакана с водой, я снова подхожу к Рите.
— Вернемся к тому, что произошло в баре. В «Росинке». Вы туда часто заходите?
— Когда как.
— Вы хотите сказать, смотря за чей счет?
— Вроде того. Если в этот день дают зарплату, то обычно да.
— А одна вы там когда-нибудь бывали?
— Ну да, время от времени. Но не в тот вечер! — с жаром добавляет она. — В тот вечер я была там вместе с Ричардом.
— Да, вы говорили. Вы вместе добирались туда на перекладных.
Она кивает. Теперь заставить ее разговориться сложнее.
— Начали пить в семь — вы сказали, что пришли туда примерно в это время.
— Около того.
— И пили до самого ухода.
— Время от времени. Не думайте, что я опрокидывала один стакан за другим!
— То есть начиная с семи вечера и до двух утра.
— Ну да, но не все время. Денег-то у меня было немного. Так что приходилось экономить.
— А Ричард не угощал вас? Предположим, что он там был.
— Он там был. Ну да, угостил несколько раз.
— А еще кто-нибудь? Другие парни?
— Может, двое… ну да, двое парней еще угощали.
— Каждый из них угостил несколько раз.
— Ну да.
— А что вы пили? Текилу? — Догадаться нетрудно.
— Да, немного, в ведерке со льдом.
— Значит, текилу из ведерка со льдом, запивая водой. Наверное, и несколько банок пива в придачу.
— Я не очень-то пью пиво в барах, — качает она головой. — У меня почки слабые. Разве что одна, дома.
— Значит, в основном баловались текилой.
— После текилы у меня не бывает похмелья, — кивает она.
— Подумать только — текила с семи вечера до двух утра! На вашем месте я бы давно уже отрубился!
— А у меня после нее ни в одном глазу, — говорит она, льстя самой себе. Словно речь идет о чем-то таком, чем нужно гордиться. Вообще-то говоря, сам я всегда так и считал. Может, теперь лучше переменить точку зрения?
— Если бы я столько выпил, то сомневаюсь, что смог бы вспомнить, как меня зовут, не говоря уже о том, что вообще произошло в тот вечер.
