— Вот это да! Как настоящий Иуда, — пробормотал понтифик.
— Вот именно, Святейшество. Пока нам не удалось установить, было ли это убийством либо самоубийством, но наш информатор считает, что повешенный принадлежал к общине катаров, внедрившейся в монастырь.
— Катаров?
У святого отца от изумления расширились зрачки.
— Катаров, Святейшество. Они являются последователями религии истинного Бога, общаются со Всевышним посредством молитвы, отвергают институт священников и не признают Папу Римского как единственного представителя Бога на земле...
— Мы знаем, кто такие катары, маэстро Торриани! — вспылил Папа. — Но мы были уверены, что их последние представители сгорели в Каркасоне и Тулузе в 1325 году. Разве епископ Памьерский не покончил с ними?
Торриани была известна эта история. Погибли не все катары. После триумфального крестового похода против катаров на юг Франции и падения замка Монсегюр в 1244 году спасшиеся катары бежали в Арагон, Ломбардию и Германию. Те, кому удалось перейти через Альпы, осели в окрестностях Милана, где у власти находились умеренные политические силы, которые оставили их в покое. Постепенно их экстремистские идеи иссякли, многие из них перестали соблюдать свои ритуалы и отказались от еретических взглядов.
— Ситуация может выйти из-под контроля, Святейшество, — озабоченно продолжал Торриани. — Брат Александр Тривулцио был не единственным, кто мог исповедовать идеи катаров в миланском монастыре. Три дня назад другой монах открыто заявил о своей ереси, после чего покончил с собой.
— Эндура? — глаза хорька заблестели.
— Она самая.
— Клянусь всеми святыми! — заорал Нанни. — Эндура была одним из самых радикальных обычаев катаров. Вот уже двести лет никто не прибегал к ней.
Оглянувшись на понтифика, который, казалось, не понимал, что все это означает и что такое эндура, Аннио объяснил ему вкратце:
— В пассивном варианте эта традиция заключается в торжественном обете не принимать в пищу ничего, что может осквернить тело катара, стремящегося к совершенству. Эти несчастные верили, что, умерев в чистоте, они спасут душу и воссоединятся с Богом. Впрочем, существовала и активная версия, состоявшая в самосожжении, реализовавшаяся лишь однажды, во время осады Монсегюра. Обитатели последнего бастиона катаров предпочли смерть на погребальном костре сдаче войскам понтифика.
— Этот монах, о котором я вам рассказывал, он принес себя в жертву, падре.
Нанни никак не удавалось оправиться от изумления.
— Видимо, кто-то возродил этот древний обычай, маэстро Торриани. Полагаю, у вас есть и другие причины для тревоги.
— К несчастью, да. У нас есть основания полагать, что доказательства существования в Милане активно действующей общины катаров скрыты во фреске «Тайная вечеря», которую в настоящее время заканчивает Леонардо да Винчи. Он изобразил на картине самого себя беседующим с апостолом, который на самом деле не кто иной, как Платон. Ну, вы знаете, античный предшественник этих проклятых еретиков.
Хорек подпрыгнул в кресле, демонстрируя незаурядную ловкость.
— Платон? Вы уверены?
— Абсолютно. Хуже того, падре Аннио, эта связь не лишена порочной логики. Как вы знаете, Леонардо как живописец сформировался во Флоренции под руководством Андреа де Вероккио, знаменитого художника, почитаемого при дворе Медичи и близкого к Академии, управление которой старик Козимо поручил некоему Марсилио Фичино. Вам также известно, что эта Академия задумывалась по подобию Академии Платона в Афинах.
— И что же? — от подобной осведомленности ассистент Александра VI недовольно скривился.
— Наш вывод, падре, очевиден. Поскольку катары разделяют многие сомнительные теории Платона, а в Академии Фичино и практикуют обычаи катаров, такие как отказ от мяса животных, можно предположить, что Леонардо использует это произведение для распространения ересей до самого Рима.
— А чего вы ожидаете от нас? Чтобы мы предали его анафеме?
— Еще рано. Сначала следует доказать без тени сомнения, что Леонардо действительно поместил свои идеи в картину. Наш человек в Милане работает над сбором доказательств. Потом мы сможем действовать.
— Но, маэстро Торриани, — Нанни казалось, что его мозг вот-вот закипит, — Академия вырастила многих художников, например, Боттичелли или Пинтуриккио, которые, несомненно, являются примерными христианами.
— Это видимость, маэстро Аннио. Вы не должны доверять им.
— Доминиканцы всегда всех в чем-нибудь подозревают! Взгляните. Пинтуриккио создал для Его Святейшества эти изумительные фрески, — он указал на потолок. — Быть может, вы и в них усмотрите ересь. Ну же! Посмотрите.
Доминиканец хорошо знал эту роспись. Вифания на этот счет даже открывала тайное следствие, которое, впрочем, так ни к чему и не привело.
— Не стоит так восторгаться ими, маэстро Аннио. Прежде всего потому, что вы, сами того не желая, даете мне аргументы в споре с вами. Взгляните на произведение этого Пинтуриккио повнимательнее: языческие боги, нимфы, экзотические животные и сцены, которых вы не найдете в Библии. Только последователю Платона, искушенному в древних языческих доктринах, пришло бы в голову написать здесь нечто подобное.
— Это история Изиды и Осириса, — возмутился хорек. — Осирис, хотя вам это и неизвестно, восстал из мертвых, как и наш Господь. И напоминание о нем, хоть и языческое по форме, укрепляет нашу надежду на спасение плоти. Осирис предстает здесь в образе быка. Наш Святой Отец тоже подобен быку. Или вы никогда не видели геральдического знака Борджия? Разве не очевидна связь между этим мифологическим образом, символизирующим мощь и отвагу, и животным, сияющим на гербе? Символы не являются ересью, маэстро!
Брат Джоакино Торриани не успел ответить: вялый грудной голос понтифика прервал их дискуссию.
— Чего я не могу понять, — Папа растягивал слова, как будто этот спор его утомил, — так это где вы во всем этом усмотрели прегрешения иль Моро...
— Это потому, что вы не видели произведения Леонардо, Святейшество! — подскочил Торриани. — Герцог Миланский полностью оплачивает все расходы по картине и покровительствует художнику, игнорируя обращения наших братьев. Приор Санта Мария уже несколько месяцев пытается направить этот проект в благочестивое русло, но все напрасно. Именно иль Моро позволил Леонардо изобразить себя спиной к Христу, увлеченно беседующим с Платоном.
— Да, да... — зевнул понтифик. — Вы упомянули еще и Фичино, если я не ошибаюсь. — Торриани кивнул. — Это случайно не тот человек, о котором вы мне столько рассказывали, дорогой Нанни?
— Он самый, Святейшество, — с деланной улыбкой подтвердил хорек. — Речь идет о выдающейся личности. Это исключительная личность. Не думаю, что он еретик, как здесь пытается изобразить его маэстро Торриани. Он Флорентийского собора. Сейчас ему должно быть шестьдесят четыре или шестьдесят пять. Его просвещенный дух привел бы вас в полный восторг?
— Просвещенный дух? — понтифик откашлялся. — Это что, еще один Савонарола? Они случайно не из одного собора?
Папа подмигнул Торриани, который задрожал, услышав имя экзальтированного доминиканца, проповедовавшего конец «пышной церкви».
— Они действительно служат в одном храме, Святейшество, — смущенно признался хорек. — Но это совершенно разные личности. Фичино — ученый, заслуживающий нашего глубокого уважения. Этот мудрец перевел на латынь много древних текстов, как те египетские трактаты, которыми пользовался Пинтуриккио, расписывая эти потолки.
— В самом деле?
— Прежде чем приступить к работе над вашими фресками, Пинтуриккио прочитал труды Гермеса, которые Фичино незадолго до этого перевел с греческого. В них описаны эти прекрасные сцены любви Изиды и Осириса...
— А Леонардо? — проворчал понтифик, обращаясь к Нанни. — Он тоже читал Фичино?
— И беседовал с ним, Святейшество. Пинтуриккио об этом известно. Оба они были его учениками в мастерской Вероккио, и оба следовали его наставлениям относительно Платона и его веры в бессмертие души. Что может быть более христианским, чем эта идея?
Последняя фраза Нанни прозвучала как опровержение критики со стороны маэстро Торриани. Ему было прекрасно известно, что большинство доминиканцев были томистами — последователями взглядов Фомы Аквинского, вдохновителем которых являлся Аристотель, и врагами идей, способствовавших возвращению из забвения Платона. Мой магистр понял, что ему следует уступить, поэтому он с покорным видом опустил глаза и попрощался.
— Святейшество. Преосвященный Аннио, — учтиво поклонился он. — Не стоит сейчас размышлять над источниками, породившими миланскую «Тайную вечерю», пока не все факты проверены. С вашего благословения мы продолжим наше расследование с тем, чтобы установить, какого рода нарушения нашей доктрины допускает Леонардо.
