Ознакомительная версия.
Он положил трубку и повернулся к референту, сидевшему на заднем сиденье.
– Оставайся с ними на связи. Как только последний человек выйдет из тоннеля, дашь мне знать.
– Слушаюсь! – Референт сделал пометку в блокноте и посмотрел на часы.
– Все, Сережа, – сказал Маев водителю. – Давай на центральный пульт.
Черный «БМВ», включив мигалку, резко сорвался с места.
За время поездки Маев сделал еще несколько звонков и докладов. Самое главное решение он уже принял – задействовать спецобъект. Он понимал, что по ту сторону от «Волоколамской» живых больше нет.
Пятнадцать минут – это, конечно, нереально; он намеренно торопил спасателей, однако, для того, чтобы вывести гигантский вентилятор на полную мощность, времени потребуется не меньше.
Они должны успеть, иначе катастрофа в перегонном тоннеле перерастет в еще более крупную, и начнется такая цепная реакция, что лучше об этом и не думать.
Спасатель, что в разговоре с Маевым называл себя четвертым, светил лучом мощного фонаря в черное жерло тоннеля.
На заброшенной станции работало аварийное освещение, и этого скудного света хватало, чтобы разглядеть пустую платформу и тонкие колонны, подпиравшие потолок.
«Волоколамская» выглядела, как последнее пристанище на пути между Жизнью и Смертью. Рубеж, за которым все менялось.
Конус яркого света выхватывал стены и потолок тоннеля. Но стоило немного опустить фонарь, и спасатель видел черную массу воды, в которой, сбившись в кучу, плавали человеческие тела.
Течение шевелило трупы, переворачивало их, било о стенки и медленно несло в сторону «Тушинской».
К картинам смерти этот человек уже привык, но здесь, в огромном полутемном зале, плывущие мертвецы выглядели жутко.
Он решил подождать минуту. Ровно минуту. Может быть, из тоннеля появится кто-нибудь живой.
Спасатель хотел пройти немного вперед, приблизиться к месту катастрофы, но течение не давало сделать и шагу.
Он вдруг он понял, что если прямо сейчас не повернуть назад, то можно и вовсе не вернуться. Вода прибывала, и проводить спасательную операцию в таких условиях было невозможно.
Он оглянулся, посветил себе за спину. Он остался один. Рядом не было никого из товарищей – они помогали последним раненым, встреченным в тоннеле.
Рация замигала зеленым огоньком, и послышался голос:
– Четвертый! Есть там кто живой?
Спасатель знал, что его ответ будет решающим. Он снова направил луч туда, на территорию гибели и хаоса, и разглядел большую волну, накатывающую прямо на него. Ждать было больше некого.
Он развернулся и побежал обратно, на «Тушинскую», успев крикнуть на бегу:
– Никого! Живых здесь нет!
– Возвращайся!
Волна мягко подкралась сзади и ударила в подколенные сгибы. Спасатель запнулся и упал, разбрызгивая воду, но тотчас же вскочил на ноги и снова побежал.
– Возвращаюсь!
Офицер МЧС, руководивший спасательной операцией, сделал пометку в журнале: «8.52. Согласно поступившим сообщениям, никого из живых в тоннеле не осталось. По требованию начальника метрополитена Маева И. В. спасательные мероприятия временно приостановлены с целью удаления из тоннеля избытка воды».
Он аккуратно надел на шариковую ручку колпачок и закрыл журнал. Эвакуация людей со станции продолжалась еще девять минут.
Когда из бывших пассажиров двадцать шестого состава на «Тушинской» никого не осталось, спасатель вновь открыл журнал и снял с ручки колпачок. Он отметил время завершения эвакуации и уже собирался доложить об этом из помещения дежурного по станции, но сначала связался с коллегой, работавшим на «Щукинской». То, что он услышал, заставило его изменить свое решение.
– Валентин! – звучал голос в трубке. – Восемнадцатый экипаж ушел в сторону «Волоколамской» и не вернулся. У нас по параллельному пути пошла вода. Течение принесло лодку. Пустую. Без ребят. У вас они не выходили?
– Пока нет, – ответил он.
В тоннеле оставалось трое спасателей. Надо было подождать еще немного. Дать им шанс.
Восемнадцатый экипаж пробивался к заброшенной станции. Старшему казалось, что он слышит, несмотря на все заглушающий гул, напряженное дыхание у себя за спиной. Он знал, что док и водитель не отстают.
По мере того как они приближались к «Волоколамской», бежать становилось легче: основная масса воды текла вниз, к «Тушинской».
Они миновали третью дверь, она еще держалась на петлях.
Стены тоннеля впереди изменили свой цвет: на них появились золотистые отблески, отбрасываемые станционными фонарями.
Это придало людям сил, и они побежали немного быстрее.
Через минуту они увидели перед собой громадное недостроенное помещение.
Старший остановился и обернулся. Водитель подставил ему руки, командир оттолкнулся и запрыгнул на платформу.
Он принял у дока чемоданчик и протянул ему руку. За доком последовал водитель.
Старший остановился всего на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, – маленькая поблажка, награда в конце тяжелого пути.
– Пришли! – громко сказал старший.
Гулкое эхо подхватило его слова и заметалось под высокими сводами, словно не знало, куда спрятать эту нечаянно доставшуюся драгоценность. До сих пор его ежедневной добычей был лишь стук вагонных пар, а сегодня еще рев воды.
Все трое ощущали сгустившуюся атмосферу беды, царившую на станции. Воздух был таким плотным, что его можно было раздвигать руками. Они медлили, тянули секунды, всячески оттягивали то время, когда им придется сделать первый шаг к той стороне платформы.
Они не слышали ни человеческих голосов, ни криков о помощи, только неумолкающий шум и утробный рокот потревоженной земли, в которую так бесцеремонно вторглась чужеродная стихия.
– Пошли! – сказал старший снова громче, чем следовало.
Они одновременно шагнули вперед.
Сверху они смотрели на человеческие тела, покачивающиеся в прибывающей воде.
– Наши были здесь? Или нет? – спросил старший, обращаясь скорее к самому себе.
Водитель пожал плечами.
– Наверное, были, – ответил док.
– Почему тогда ушли? – сказал старший, хотя ответ был очевиден: потому что в их помощи никто не нуждался.
Ладно. Пусть так. Но ведь у спасателей еще оставалось много работы: достать тела погибших, разобрать завалы, проверить все вагоны, оставшиеся в тоннеле… Почему же они ушли?
«Сначала надо остановить воду, – понял старший. – Остановить воду и как-то запечатать дырку, откуда она льется. Только после этого можно начинать полномасштабные работы. Делать все это прямо сейчас – неоправданный риск».
Но из этого следовало…
Он достал рацию.
– Внимание! Я – восемнадцатый. Кто на связи? Кто меня слышит?
Рация трещала, шипела, и старший не мог разобрать ни слова. Но ему почему-то казалось, что кто-то, на том конце радиоволны, напряженно ловит каждый звук.
Он отпустил кнопку вызова и посмотрел на дисплей. Тот загорелся зеленым огоньком – значит, с ними пытались выйти на связь.
Старший последний раз посмотрел в тоннель. Оттуда прибывала вода, принося все новых и новых мертвецов.
Решение пришло мгновенно.
– Уходим! – крикнул старший и побежал обратно, пересекая платформу наискосок.
Тоннель, по которому они пришли, был почти сухим, и в нем не плавали трупы.
Спасатели спрыгнули с платформы и со всех ног побежали прочь. Едва их дробные шаги затихли вдали, к платформе из параллельного тоннеля вышли люди.
Двое. Первый, бредя по пояс в воде, припадал на одну ногу, второй нес на руках девочку в пластиковом дождевике.
Одной рукой, заведенной за спину, Гарин придерживал Ксюшу, а другой – вцепился в пиджак мужчины со сломанной ногой.
Мужчина, тяжело отдуваясь, шел впереди. Гарин слышал плеск воды, когда тот убирал преграды, постоянно возникавшие на их пути. И Гарин знал, что это за преграды.
На мгновение ему почудилось, что вдалеке он увидел отблеск света, озаривший потолок и стены. Но отблеск исчез, и Гарин решил, что ошибся.
Но по мере того как они продвигались вперед, в тоннеле и впрямь становилось светлее. Теперь Гарин четко видел контуры мужчины, идущего впереди.
Он был ему благодарен за то, что мужчина больше заботился о Ксюше, чем о себе. Но его сильно смущала неизвестная причина такой заботы.
Ведь, если бы Гарин был один, без дочери, этот мужчина вряд ли вызвался бы ему помогать. Значит, все дело в Ксюше. Но почему? Откуда такая любовь к незнакомому ребенку?
«Брось, Гарин, – говорил он себе. – Не надо думать о человеке хуже, чем он есть. Разве Михаил не относился к ней точно так же?»
Воспоминание о толстяке заставило его сердце болезненно сжаться. Как он? Сумел ли выбраться?
«Я вам верю», – сказал толстяк. И еще он сказал: «Я не умею плавать».
Сознание того, что он бросил человека, не давало Гарину покоя. Сколько он ни пытался списать свое поведение на сложившуюся ситуацию, но так и не мог до конца себя оправдать.
Ознакомительная версия.
