Ознакомительная версия.
Шапкин оглянулся на Катю с девочкой.
– Не тяжело? Опусти ее, не сбежит.
– Ничего, пусть побудет у меня на руках. Мы… Роман Васильевич, мы ведь заберем ее отсюда?
Шапкин достал из кармана сотовый. Минут десять они ждали, когда подъедет машина с сотрудниками. Тамарку забрали в отдел. Шапкин принял у Кати девочку и понес ее к своему «мобилю».
– Она совсем замерзла, – сказала Катя. – Вы куда ее, Роман Васильевич?
Он молчал.
– Ее надо отвезти в «Дали». И не только из-за того, чтобы Даша ее узнала. Это просто важно в данной ситуации, поверьте мне. Там нам с Анфисой рассказали какие-то совершенно невообразимые вещи… Так пусть там увидят, что девочка действительно существует, что она живая, что она не… – Катя запнулась. КАК ГЛУПО! После того, что она узнала здесь, в этой выгребной яме, после того, что она услышала из уст матери девочки, как же все глупо… как же все это нелепо, бредово…
В машине Шапкин посадил девочку сзади.
– Садись с ней.
– Видите, мы все же нашли… вы нашли ее. – Катя чувствовала, что после Тамарки он весь на взводе. – Из мамаши плохая свидетельница, так, может, сама Настя нам…
– Мамаш таких к двум березам привязать бы за ноги и отпустить, – сказал Шапкин. – А про своего отчима она правду сказала. Помню я его, был у нас такой в городе. Я только демобилизовался, в город вернулся, а его посадили…
– За растление?
– За убийство. Мать он ее прибил, ее вон бабку, – Шапкин кивнул на девочку. Та поджала под себя голые ноги, свернувшись на сиденье калачиком. От нее пахло табаком и детской мочой. Ее старая розовая курточка была вся в трещинах и дырках, словно болонью грызли крысы или мыши…
– Все же это здорово, что вы нашли ее, Роман Васильевич, – сказала Катя.
– Да сюда бы вы с подружкой, да с камерой своей новомодной не добрались бы. Или добрались бы? – Он усмехнулся. – Противно небось было?
– Ничего.
– Я бы ее, падаль, наверное, задавил бы. Если бы вот она, маленькая, не закричала. Что-то нашло вдруг, словно я контуженый, а я ведь не контуженый, здоровый, ни разу не болел толком, а вот накатила шиза…
– Я бы сама ее задавила, – сказала Катя. – За те ее слова. Не отдавайте ей Настю ни за что. Лучше приют, чем такая мать.
Расспрашивать девочку очень осторожно они отважились, только въехав на территорию отеля.
– Настя, смотри, какие красивые качели, – Катя указала на детскую площадку. – А там что? Неужели избушка Бабы-яги?
Девочка покосилась на нее, как на идиотку.
– Ты в избушке вчера играла, да?
– Ничего я не играла.
– Тебя дядя сюда на машине привез?
– А то, – Настя говорила с интонациями матери.
– А ты его видела раньше?
Девочка помотала головой.
– Незнакомый, значит, дядя? Машина у него большая?
Девочка кивнула.
– Как эта?
– Не-а.
– Другая?
– Другая. Не такая.
– А узнать сможешь дядю и машину?
Настя лукаво улыбнулась. Улыбка вроде бы означала «да», но при этом она отчаянно замотала головой – «нет».
– Настюш, скажи-ка, а тот рисунок… ну рисунок, который ты девочке здесь отдала… Ведь ты отдала его? – спросил Шапкин.
Настя кивнула. У Кати вырвался вздох облегчения, ну хоть первое признание получено!
– Дядя что, прямо при тебе его рисовал в машине?
– Не-а. Он мне дал «чокопай».
– Что? – не понял Шапкин.
– Печенье такое шоколадное, – подсказала Катя. – Дал тебе печенье, и что потом?
– Мы ехали с ним, все ехали.
– Сюда, на площадку?
– Туда. – Настя показала в сторону реки.
– Там он остановился?
– Да, мы с ним пошли по песочку.
– По пляжу? – уточнил Шапкин. – Сюда? А где он остался?
– Там, – девочка снова кивнула в сторону реки.
– И там дал тебе рисунок? – спросила Катя.
– А то. Картинку. Это не для меня. Это для Дашки.
– А ты знаешь Дашу?
– Не-а.
– Значит, он тебе ее показал?
– А то.
– А ты видела, что там нарисовано, на этой картинке?
– Видела, – девочка снова лукаво улыбнулась. – Дядя дал мне еще «чокопай», сказал: «иди, скажи ей – это тебе, так ты умрешь – отдай и назад». Я сказала, он целую коробку «чокопаек» дал и к мамке отвез, только она дурная была, пьяная.
Она выдала все им на одном дыхании, словно хвасталась – вот она какая, мол, молодчага. Слова «чокопайки» и «ты умрешь» были для нее совершенно равнозначны.
– Сиденья у него какие в машине? Светлые или темные? – спросил Шапкин.
Настя пожала плечами.
– Такие.
– Как эти?
– Не-а.
– А сам он такой же, как я, дядя?
– Не-а. Лучше. Ты дурак. – Настя погрозила Шапкину кулачком. – Ты мамку бил.
– А тот дядя тебе понравился? – спросила Катя.
Настя вздохнула и кивнула.
Что было делать ВОТ С ТАКОЙ СВИДЕТЕЛЬНИЦЕЙ?
Катя высадила ее из машины. Хотела снова взять на руки, но Настя увернулась. В холл отеля они вошли все втроем. К счастью, в холле не было никого из туристов– иностранцев – все уехали на автобусную экскурсию в Новгород.
– Мы наверх поднимемся, предупредите Ольгу Николаевну, пусть приведет дочку, – приказал Шапкин девушке-портье.
– И пусть придет Маруся Петровна, пусть она непременно тоже придет, – торопливо сказала Катя.
ПУСТЬ СТАРУХА УВИДИТ, ЧТО ДЕВОЧКА В КУДРЯШКАХ – ВОТ ОНА, И ЗОВУТ ЕЕ НЕ МАЙ, А НАСТЯ.
Май…
Настя…
Май, Май… Настя…
Что-то позванивало, переливалось, мелодично отбивало ритм, как валдайский колокольчик, в лифте, когда они поднимались наверх. Или, может, это звонило-стучало в голове Кати от усталости, от запаха бензина, от духоты, от вони «хат» и «вороньих слободок»?
В холле на втором этаже их уже ждали все. Весть мгновенно разнеслась по «Далям». Ольга Борщакова, Хохлов, охранники, Маруся Петровна, Анфиса… На пороге своего номера стояла Ида. Была здесь и Марина Ивановна Зубалова. Только муж ее отсутствовал.
– Вот Роман Васильевич нашел ту девочку, – объявила Катя, выводя за руку Настю вперед. – Дашенька, это ведь она и есть?
Из-за Хохлова, как из-за ствола дерева, выглянула Даша. Настя, увидев ее, снова заулыбалась.
– Это тебе. – Она запрокинула головку и начала смеяться.
– Боже мой… какой ужасный ребенок. – Ольга Борщакова смотрела на девочку с отвращением, словно на какое-то насекомое. – Это она?
– Даша, это та самая девочка? – спросил Шапкин.
Но вместо ответа…
– А это вот тебе! – крикнула Даша, подскочила к Насте и с размаху ударила ее кулаком по голове – по грязным кудряшкам.
Все смешалось разом. Детский плач, визг… Для кульминации не хватало лишь детской драки. Но до этого дело не дошло.
– Не найдется что-нибудь из старых вещей? – спросил Шапкин Борщакову, когда волна улеглась и Дашу увели. – Я ее сейчас увезу отсюда. Дома она с матерью тоже пока жить не будет, поместим ее в больницу до выяснения. Курточку ее рваную я заберу… как-никак вроде улика. Надо во что-то ее переодеть.
– Она все сказала? Она призналась? – Ольга тревожно смотрела на него. – Рома, как же ты ее нашел, а?
– Что не сделаешь ради бывшей одноклассницы? Ты, Оль, ее не вини. Она не сама все придумала, взрослый ею как куклой на веревке манипулировал.
– А его ты найдешь?
– Найду. У меня к нему много вопросов накопилось.
– Ты думаешь, это тот же человек, кто убил… ты про сына Уткина, про этого несчастного мальчика думаешь?
– Я его найду, а там допросим, наизнанку подонка вывернем, и все, все узнаем.
В то самое время, когда Шапкин и Катя поднялись на борт «поплавка», Анжела Харченко по прозвищу Аптекарша сделала то, что делать, собственно, прежде не собиралась, – посетила школу, где работал Кирилл Уткин.
Что он в школе, она узнала от него самого по телефону – наконец-то прервав молчание, он ответил ей. О том, что его сына нашли убитым, знал уже весь город. Известно было в городе и о том, что Уткин ездил в морг опознавать тело. И вот ПОСЛЕ ВСЕГО наутро он явился в школу, не отменив своих уроков.
Когда он сказал ей по телефону, что ему пора, что уже звонок, что ученики ждут, сказал как-то даже слишком спокойно и отрешенно для такой ситуации, у Анжелы, которая в начале их романа не испытывала к нему каких-то особенных чувств, сердце сжалось от жалости, от нежности, от страха. «Какой же он все-таки… кремень, настоящий мужик. Ни слез, ни истерики, ни запоя – это в такой-то беде, – думала она. – Как сказал-то, а? „Меня ждут мои ученики“, – словно Павлов или Мечников. Работа превыше всего, превыше личного, превыше горя, как это в фильмах нашего с ним детства показывали».
Подхваченная внезапным душевным порывом, Анжела решила немедленно увидеться с ним. Она подождет его у дверей класса, обнимет, сожмет его виски ладонями, заглянет в его глаза. Сколько же он испытал всего за эти страшные дни! Бедный, бедный мой… Ничего, ничего, она хоть как-то попытается облегчить его боль, утешить, успокоить.
Правильно говорят – люди познаются в несчастье. Если Кирилл так ведет себя во время таких испытаний, выпавших на его отцовскую долю, то… он настоящий. Да, да, он настоящий, сильный, за таким всю жизнь будешь барыней, такой не бросит тебя на старости лет ради какой-нибудь смазливой шлюхи. И за деньги свои, за аптеку с таким, как он, можно быть спокойной. Такой не предаст, не обманет, не ограбит. Такой, как он, – настоящий. Самый-самый что ни на есть настоящий, подлинный, честный.
Ознакомительная версия.
